Поиск
Глава пятьдесят восьмая
Смерть Макотуры от руки Бахрама
Едва лишь ночь приподняла подол
И солнца свет из-за горы взошел,
Макотура надел доспехи брани,
Предстал с мечом, прославленным в Туране.
Для боя выбрали глухую степь:
Барс не заглядывал в такую степь!
Бахрам помчался в царственной кольчуге,
А с ним — хакан, сановники и слуги:
Хотелось им взглянуть на диких львов,
Узнать: чей жребий — счастлив, чей — суров.
С земли вздымая пыль до небосвода,
Бахраму крикнул гневный воевода:
«О мужестве ты помнишь ли в борьбе?
Желаешь ли ты первенства себе?»
Бахрам ответил: «В спор вступил ты первым,
Хочу, чтоб и стрелу пустил ты первым».
Тогда Макотура взглянул вокруг,
Обрадовался, натянул свой лук —
Концы его согнул он тетивою, —
И отпустил колечко пусковое.
Впилась в кольчугу быстрая стрела,
Но сталь сквозь сталь пробиться не могла.
Ждал Чубина, исполнившись терпеньем,
Чтоб враг его насытился сраженьем,
А тот, решив, что сломлен Чубина,
Погнал обратно, с ревом, скакуна.
Сказал Бахрам: «Постой, искатель боя!
Смотри: я не убит еще тобою.
Ты слово молвил, — выслушай ответ,
А не умрешь — ступай, запрета нет».
Врагу предстал он тополем в кольчуге, —
Железо воском сделалось в испуге!
Стрела Бахрама прянула, быстра,
Насытился тогда Макотура
Сраженьями, динарами и славой,
Окрасил землю полосой кровавой.
Когда Макотура пускал стрелу,
Он крепко привязал себя к седлу —
И в нем остался, несмотря на рану.
Бахрам, погнав коня, сказал хакану:
«Стремился к власти этот муж войны,
Теперь могильщики ему нужны».
Воскликнул царь: «Бахрам, взгляни-ка лучше:
Живым сидит в седле твой враг могучий!»
Сказал Бахрам: Тот, кто сидит в седле, —
Мертвец, и должен предан быть земле.
Когда б твои враги, как этот воин,
В живых остались, — был бы ты спокоен!»
Тут всадника отправил властелин,
Чтоб он сказал: погиб ли исполин?
Макотура был мертв, к седлу привязан,
Судьбой неотвратимою наказан:
Иранский воин был его сильней, —
И рассмеялся царь в душе своей.
Так размышляя, он достиг айвана.
Сияла радость на челе хакана.
Отправил он Бахраму Чубина
Венец владыки, чудо-скакуна,
Мечи, кольчуги, палицы и шлемы,
Динары, и алмазы, и диргемы.
Глава пятьдесят девятая
Драконолев пожирает царевну. Бахрам убивает чудовище. Хакан отдает Бахраму свою дочь и царство
Так шли за ночью ночь и день за днем,
Прилежный труд сменялся тихим сном.
В те годы, страх в сердца людей вселяя,
Жил небывалый зверь в горах Китая.
Такую тварь, кого бы ни спросить,
Никто не мог себе вообразить.
Чудовище в коня величиною,
Со скользким брюхом, с желтою спиною, —
Арканам были две косы равны,
А морда, уши длинные — черны, —
В себе соединяло беззаконно
И рёв, и лапы льва, и пасть дракона.
Все трепетало перед ним кругом.
Раскатывался рев его, как гром.
Оно дробило камни громыханьем,
Притягивая их своим дыханьем.
Драконовидным львом была страна
На муки, на тоску обречена…
Луною, что сияла несказанно,
Была одна из дочерей хакана.
Как снег, была душа ее чиста,
Пылали, словно кровь, ее уста,
Чудесно две косы переплелися,
Две амбры, два печальные нарцисса.
Ей стоило на солнце постоять, —
Тревожился отец, рыдала мать.
Однажды, в полдень, памятный хакану,
Чудовище явилось на поляну.
Царевна там была в кругу подруг,
И страшный зверь ее увидел вдруг.
Он с ревом ринулся к прекрасной деве,
И та исчезла в ненасытном чреве.
Царица во дворце, не чуя зла,
Беседу с пастырем своим вела.
Потрясена той вестью роковою,
О землю стала биться головою.
От горя почернел лицом хакан,
Душа в огне, а на глазах — туман.
Он думал: «Как спастись нам от напасти,
Китай избавить от драконьей пасти?»
Конца, казалось, не было слезам…
Когда Макотуру сразил Бахрам,
Китай не уставал ему дивиться.
Решила на него взглянуть царица.
Иранцы перед ней прошли пешком,
А витязь впереди скакал верхом.
Спросила: «Кто сей витязь величавый?
В нем виден блеск властителя державы!»
Сказали ей: «Ты блага лишена,
Не ведая Бахрама Чубина.
Бахрам владел иранскою страною,
Его дворец вознесся над луною,
Царей потомок, родич он царям,
Его прозвали «Богатырь Бахрам».
Хакан его владыкой величает,
Короной царской витязя венчает».
Сказала венценосная жена:
«Когда царей порода в нем видна,
Я испытать хочу Бахрама руку.
Пусть он поймет мою тоску и муку.
Кто мне мою потерю возвратит?
Пусть за меня он зверю отомстит!»
«Когда, — ей собеседники сказали, —
Бахрам услышит о твоей печали,
То страшный зверь исчезнет навсегда,
Да так, что не останется следа!»
Решила замыслом своим царица
Немедленно с хаканом поделиться.
Хакан ответил: «Будет стыдно мне,
Моим войскам и всей моей стране,
Когда иранским я скажу вельможам,
Что справиться мы с чудищем не можем
Получится, что на глазах у нас
Чудовище в любой способно час
Не только девушку, — большую гору
В столице выкрасть к моему позору!»
Но слов его не приняла жена:
«Чудовищу я отомстить должна
Во имя нашего с тобой потомства!
Хочу с Бахрамом я свести знакомство,
Я назову себя, презрев свой стыд,
И он за нас, быть может, отомстит».
Однажды, праздник радостный справляя,
Хакан созвал на пир вельмож Китая.
Когда Бахрам на этот пир пришел,
Царь усадил вельможу на престол
И до царицы, из-за занавески,
Донесся голос мужественный, резкий.
К воителю направилась она
И, восхвалив Бахрама Чубина,
Сказала: «С просьбой я к тебе явилась,
Не откажи мне, витязь, сделай милость».
Воскликнул тот: «Исполню я тотчас
Твою мечту, желанье и приказ!»
«Вблизи отсюда, — молвила царица, —
Поляна зеленеет, золотится.
На той поляне юноши страны
Устраивают праздник в честь весны.
За ней, на расстоянии полета
Одной стрелы, всегда чернеет что-то:
То горный кряж вонзился в небосвод,
А на горе свирепый зверь живет.
Драконольвом его мы называем.
Он — враг людей, он проклят всем Китаем!..
Я одарила дочерью царя,
Ее восславила сама заря.
Она пошла однажды на поляну,
(Охотиться в тот день пришлось хакану),
А зверь с горы сошел, рассвирепев, —
Царевну проглотил драконолев!
С тех пор приходит каждою весною
Чудовище в коня величиною
И пожирает наших дочерей
И наших юношей-богатырей.
Сердца родителей объяты страхом,
Наш край цветущий стал могильным прахом.
Воинственные всадники не раз
От чудища спасти пытались нас.
Хотя у многих смелы были души,
Но, издали его завидев уши,
И грудь, и лапы и драконью пасть, —
Прочь убегали, чтоб в борьбе не пасть».
Бахрам ответил: «Завтра утром встану,
Пойду на место празднеств, на поляну,
Творцом, создавшим солнце и луну,
Клянусь: избавлю от беды страну!»
Когда ночное выплыло светило,
Ночь смоляные косы распустила,
Все разошлись, надеждою полны,
Как полон был в ту полночь круг луны.
Лишь солнце заняло свои пределы,
Бахрам достал аркан, и лук, и стрелы,
Охотничье двурогое копье,
Яздану тело поручив свое.
Велел он повернуть своей дружине,
А сам к высокой поскакал вершине.
Гора, сказал бы, вздрогнула в тот миг,
Когда Бахрам чудовища достиг.
Призвав на помощь доблесть и упорство,
Со зверем он вступил в единоборство.
Прицелясь, натянул он тетиву,
Чтоб гибель нанести драконольву.
У воздуха он отнял свет стрелою,
И чудище, окутанное мглою,
Упало неожиданно в поток
И на прибрежный выбралось песок.
Оно промокло, но от мокрой шерсти
Стреле еще немного было чести.
Ударил лапою драконолев,
Из камня пламя высек, заревев,
И ринулся на бой с горы кремневой.
Но вдруг стрелой Бахрама тополевой
Драконье тело было пронзено:
Борением насытилось оно.
Пронзила голову стрела вторая, —
Кровь пролилась, как влага дождевая.
Потом еще пустил из-за скалы,
Победу закрепляя, три стрелы.
Копьем ударил чудище-убийцу,
Арканом опоясал поясницу,
Затем своим мечом взмахнул Бахрам
И разделил он зверя пополам,
И разделив, с размаху обезглавил,
И скакуна к властителю направил.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: