ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Как обычно за историей есть история, и именно в ней скрыта истина.

Кеннет Ид

ЭВЕЛИН

— Он в столовой, мэм, — обратился ко мне дворецкий, пока горничные помогали снять пальто.

Когда-то я знала по имени всех дворецких и горничных в этом доме. Однако смерть преподала мне много жизненных уроков. Первый — помнить только тех, кто по-настоящему важен. Если не соблюдать его, то узнаете, что ваше сердце может разбиваться бесконечное количество раз. Второй — идет практически следом за первым... душевные раны можно нанести на разных уровнях, и все они оставляют разнообразные шрамы, некоторые из которых никогда не исцелятся. Вы просто учитесь справляться с болью.

— Бабушка!

Развернувшись, я увидела лишь копну темно-каштановых волос, которая тут же налетела на меня вихрем. Улыбнувшись, я обняла ее в ответ, опустив голову ей на макушку.

— Принцесса вернулась в замок.

— Наконец-то! Хоть кто-то по мне скучал. — Она засмеялась, отстраняясь и становясь в полный рост так, что наши глаза оказались на одном уровне. По-видимому, сегодня мы обули туфли на одинаковом каблуке. Несмотря на улыбку внучки, я заметила нотку знакомой печали в ее зеленых глазах.

— Как дела у Уайатта?

— Долгая история. — Она покачала головой. — А каково было быть с нашим супермальчиком?

— Долгая история, — ответила я, кивая. — Пойдем уже, не сомневаюсь, он захочет наорать на меня до обеда.

— Что на сей раз? — застонала девушка, шагая со мной в сторону столовой.

В конце длинного стола с белой скатертью уже восседал Итан, разрезая стейк на мелкие кусочки, пока дворецкий наливал ему вина.

— Вы обе опоздали, — заявил он; его голос казался столь же бесстрастным, как и взгляд зеленых глаз, цвет которых они с Донателлой унаследовали от отца.

— А вот и мы, — пробормотала Донателла себе под нос, провожая меня к моему месту слева от Итана. Когда она поцеловала меня в щеку и направилась к своему месту, справа от него, внук замер, удерживая вилку с кусочком говядины в сантиметре от губ.

— Как там Уайатт?

— А тебе есть дело или спрашиваешь, чтобы напомнить мне о нарушении твоего правила?

На мгновение он притворился, будто задумался.

— И то, и другое.

Вздохнув, я подняла свой бокал с вином, потому что до чертиков была уверена, этот ужин будет нереально пережить без алкоголя.

— Не знаю, Итан. Почему бы тебе не позвонить и самому не спросить? У него не менялся номер, он все еще есть в твоем телефоне.

— Значит, он собирается вернуться и молить о прощении? — спросил Итан, очевидно, упуская суть слов сестры. На самом деле не так, специально упуская суть ее слов. — Потому что только так он сможет добиться от меня звонка.

— Забавно, он сказал то же самое.

Так она лишь разжигала пламя сильнее.

— Дона, — до того, как они оба зашли бы слишком далеко, вмешалась я. — Ты слышала, что твой брат женится?

Ее глаза округлились, а лицо расслабилось, когда девушка обратилась к Итану.

— Ты что?

— К слову об этом, я просил тебя повидаться с ней, а не нашего чертового адвоката. Я и сам мог отправить долбаного адвоката.

— Ты. Хотел. Чтобы я. Пошла в тюрьму. Поговорить с ней? — произнесла я медленно, просто чтобы убедиться, что не убила младенца, который лишился разума.

— Это важно.

— Значит, блин, сам сходи...

— ПОСТОЙТЕ! — заорала Дона, глядя на нас обоих. — Тюрьма? Женитьба? О чем вы, на хрен, говорите? Какого фиг я не в курсе? И почему, вашу мать, вы сообщаете мне это вот так?

— Это я женюсь. Как это касается тебя? — спросил у нее Итан, и я не знала, стоит плакать или кричать на внука за его идиотизм.

— К... как? — ахнула она как раз, когда персонал принес еду. В ярости Дона схватила стакан и бросила его, почти попав Итану в лицо, но он даже не дрогнул, позволил стеклу разбиться о стену. — ВЫМЕТАЙТЕСЬ!

Слуги выбежали так быстро, что почти уронили еду. Жалко. Я и правда надеялась хоть что-то сегодня поесть.

Итан вздохнул.

— Дона...

— У меня есть брат-близнец, которому ненавистно быть частью этой семьи настолько, что он сбежал в Бостон, чтобы стать врачом. Ты и твоя безграничная мудрость велели мне не волноваться, потому что он вернется. Через пять лет он так и не вернулся, Итан. Поэтому всякий раз, когда чувствую себя немного подавлено, мне приходится тащить свой зад в Бостон, просто чтобы он мог мне сказать, будто занят и может встретиться лишь на кофе. Я делила с ним матку восемь месяцев и спальню почти двенадцать лет, а теперь получаю двенадцать минут на чашку дерьмового кофе. Но знаешь, почему напиток дерьмовый? Потому что я не пью КОФЕ! — проорала она, вырывая бутылку вина из рук официанта слева от стола и наполняя новый бокал. — Хотя я пью вино. Слава Богу, потому что иначе уже бы фактически убила тебя, старший братишка. Ты женишься? Ты? Тот же человек, который не позволяет никому прикасаться к своей коже? Правда? Как это вообще сработает...

— Секс всегда был исключением...

О боже. Я не хотела этого слышать.

— Не в этом вопрос! — кричала она. — Ты... черт возьми, Итан. Ты слишком занят и помыкаешь людьми, словно они гребаные пешки. Ты забываешь, что мы — долбаные люди! Я даже не знаю, встречался ли ты с кем-то...

— Нет.

— Нет.

Ответили мы с Итаном одновременно.

Поднявшись на ноги с бокалом в руках, Дона бросилась к двери, сообщая перед уходом:

— Ты хоть раз подумал, как все отстойно складывается для меня, Итан? Даже то, что я знаю, будто ты должен был вырасти, жениться и доказать всем, что можешь стать таким же великим, как отец, не значит, что меня это радует. Думаешь не отстойно отдать свое место какой-то случайной женщине, что вот-вот ты поставишь выше меня? Не отстойно знать, что все, кроме меня, останутся Каллахан?

Она оглянулась на него через плечо, и Итан, стоит отдать ему должное, мгновение смотрел на нее в ответ, хмурясь. А затем потянулся за бокалом вина.

— Думаю, ты никогда об этом не думал, — сказала она, уходя.

— Спокойной ночи, — у него хватило духу ответить.

Тогда как я покачала головой; у Итана, правда, было железное сердце.

— Мог бы хотя бы притвориться, чтобы уте..

— Утешить ее? — Он усмехнулся. — Ба, в нашей семье Дона — последний человек, которому нужно утешение. Она злиться не потому, что я не рассказал ей. До этого ей нет дела. Дона зла, так как на данный момент пытается справиться с тем фактом, что, как она и сказала, не станет королевой Каллахан. Все думают, будто раз она улыбается и смеется, ведет себя так мило, то Дона лучшая из нас троих. Но правда в том, что она — дитя Лиама и Мелоди Каллахан, а это значит такая же, как все мы — хладнокровная, расчетливая и беспощадная. Вот почему Уайатт уехал. Он не мог справиться с тем, что все время был вторым, так что ушел со сцены, строя из себя героя. Дона... она убьет за это кресло, за возможность быть там, где я сейчас. Я не рассказал ей, потому как хотел уберечь от боли переживаний и осознания, что насколько бы сильно не волновался о ней, сестра никогда не будет меня контролировать. А теперь, ты будешь говядину или курицу?

— Курицу, — ответила я и потянулась к звоночку, позвонив в него и опустив на место.

— Отличный выбор, — ответил внук и повторил мой заказ прислуге.

— Сию минуту, сэр.

Когда Итан снова взял в руки нож и вилку, я просто сидела молча. Я не была удивлена. Если честно, я устала. Устала от них всех. Но я дала обещание... И это был самый быстрый способ его сдержать.

— Айви О'Даворен. Я встречусь с ней утром. — Взяв салфетку, я расправила ее и положила на колени.

Он кивнул.

— Ожидай от нее враждебности.

— Почему?

— Она ненавидит эту семью.

Он — мазохист.

— И почему же? — Я взяла бокал вина.

Итан снова задумался, опуская кусочек стейка в рот.

— Она верит, будто мы убили всю ее семью.

— А мы убили?

Он улыбнулся, и от этого стал таким красивым, каким и правда был. Высокий, с загорелой кожей цвета слоновой кости, такими же, как у отца глубокими зелеными глазами и темно-каштановыми волосами, которые казались даже слишком идеальными, но все равно ему шло. Женщины падали к его ногам, и чаще всего он просто переступал через них, будто и вовсе не замечая. Чем холоднее он был, тем больше они его любили... но когда Итан улыбался, то выглядел... невинно и мило.

— Что? — спросил он.

— Ничего. — Я откинулась назад, позволяя прислуге поставить передо мной тарелку. — Просто подумала о том, как ты красив, когда улыбаешься.

— Знаю, и потому стараюсь сдерживаться, — пошутил он и это... это чувство юмора напомнило мне, что у парня есть сердце, он просто закрыл его под десятью футами стали посреди пустыни.

Лучше бы эта женщина того стоила. Ради его плана... и его сердца. По расчету, пешка, все это не важно, у нее впереди лишь одна жизнь.

— Ты так и не сказал мне, как планируешь унять ее ненависть.

— Рассказав ей правду и солгав.

Я подумала о его отце впервые с того дня... как потеряла его... И мне захотелось дать Итану пощечину за то, что так запутал мои мысли.