Доски, перебинтованные туалетной бумагой, легко уместились в просторном чреве портфеля «президент».

Тайное свидание с иностранным представителем готовил Михаил. Встречу после некоторых колебаний решено было провести в гостинице, куда под шумок мы попали, примкнув к составу какой-то делегации.

Скажу по-честному: когда я отправлялся на это рандеву, то предварительно объелся валерьянки и от мыслей, что в любой момент нас могут застукать на этакой аферище, потел интенсивнее, чем в бане, хотя мороз выдался зверский, а делегацию мы караулили час.

В гостинице несколько успокоился. Посмотрел на себя в зеркало, пока гардеробщица бегала за номерком, — ничего прибарахлился: замшевый пиджачок, «бабочка», очки с золотистыми стеклами...

— К лифту! — шепнул Мишка и стукнул меня «президентом» под зад. — Кр-расавчик! — Изысканностью манер он, стервец, не отличался никогда.

Коридор на восьмом этаже был узкий и темный. Тишина, ни единой души. Мишка хотел встать «на стреме» прямо тут, но, конечно, это было глупо и в его, дурака, стиле — ведь каждый смекнет, что он не из здешних, а так примут еще за жулика какого — поди отопрись... Этого мы не рассчитали. Пришлось Михаилу до конца операции скрыться в туалете — по счастью, располагался тот рядом и как пункт наблюдения за обстановкой извне нас устраивал.

Я стукнул в нужную дверь. Руки у меня были противно влажные. Хотелось домой, хотелось выпить на кухне чайку вприкуску с папашиной проповедью...

Дверь открылась. На меня уставился лысый очкастый тип лет сорока: маленький, верткий, в потертых джинсах с бахромой и в футболке, на босых ногах тапочки типа турецких — с загнутыми мысками, бородища лопатой, вообще волос на его физиономии было значительно больше, чем на голове.

— Мистер Кэмпбэлл? — спросил я с английским акцентом.

— Да, да... — Он высунул нос в коридор, шваркнул глазом в обе стороны и, убедившись, что коридор пуст, пропустил меня в комнату. Номерок был вполне сносный. Тахта, торшер, коврик, ваза с какими-то корявыми, голыми сучьями — икебана, что ли? — и два кресла столь завлекательной формы, что меня сразу же потянуло усесться в одно из них.

— Я... от нашего знакомого, — сказал я и как-то невольно закряхтел.

— Да-да, я знай... — Глазки у него невинно опустились. Чувствовалось, нервничал он не меньше моего — все время дергал себя за пальцы, и они у него мерзко хрустели.

— Э... — Я покосился на портфель.

— Открыть, давай показать, — сказал он торопливо. Я вытащил иконы, размотал бинты туалетной бумаги.

Минут пять он обнюхивал доски, ковырял их когтем и изучал по-всякому, единственно — на зуб не попробовал.

— Николя, — сказал он, ткнув в Николая-угодника волосатым кривым мизинцем.

— Точно, — подтвердил я задушевно. — Чудотворец. Семнадцатый сэнчери. Будем брать? Или как?

— Я хочу иметь большой разговор, — подумав, сказал он и спохватился: — А вы не воровай эту штука? Икскьюз ми, но... я честный человек и скандал... Вы понимайт, да?

— Ее, сэр, — сказал я. — Как не понять. Вам крышка, нам крышка. Все очень даже понятно.

— У меня есть каналь, — сказал Кэмпбэлл. — Я не везу. Другой человек... Но это есть секретный дело! — Он поднял палец. — И я иметь разговор...

— Ну, — перебил я, — разговор разговором, но сначала дело. За каждую доску — пятьсот долларов. Века, сами понимаете, шестнадцатый, семнадцатый — древние, так что по-божески...

— Это кошмар... — Кэмпбэлл сел и протер очки штаниной висевших на спинке кровати брюк. — Я даю тысяча для все. Фор олл. Я не имей много. И разговор...

— Стоп, — сказал я. — Тут наш знакомый... В туалете. Миша. Надо посоветоваться.

— Оу, Мишя? — заулыбался Кэмпбэлл.

— Туалет, — сказал я. И пошел звать Мишку.

Но в туалете никого не было. Я просто остолбенел... Но тут послышался упорный шум воды, дверца кабинки распахнулась, и, воровато озираясь, появился мой компаньон и сообщник.

— Толкнул? — выдохнул он. — Есть?

— Дает тыщу, — доложил я. — Пойдем... Ждет.

Когда мы ввалились в номер, иконы уже как ветром сдуло, а на месте их лежала пачка серо-зеленых бумажек. Мистер Кэмпбэлл опять ломал себе пальцы.

— Мы согласны, — сказал я, сгребая «капусту» и усаживаясь наконец в желанное кресло. — Все олл райт.

— Я имей разговор, — шепотом откликнулся Кэмпбэлл, пожал Мишке руку и полез в холодильник, вытащив оттуда бутыль виски, две банки с ананасовым соком, сыр и консервы. — У нас есть бизнес. Вы можешь зарабатывай, я можешь тоже. Я знай коллекционер, очень богатая люди... — Виски он разлил в казенные рюмашки. — Я оставляй телефон свой дрюг... Вы — звонить и приезжай, он отдавать деньги. Он честный человек, не дрожать от страха...

— Только с политикой мы не связываемся, — строго сказал Мишка и насупился. — Вы нас не впутывайте!

— Какой политик! — воскликнул Кэмпбэлл. — Я математик! Я бедный человек! Я тоже нужно деньги...

— Ну выпьем, — сказал Мишка мрачно. Он думал.

— Но доставать икона до восемнадцать век! — сказал Кэмпбэлл, записывая на клочке бумажки номер телефона. — Древный вещь. Плохой не надо мазня.

— Ясно. — Мишка, сопя, до краев наполнил рюмки. — Ежу понятно, сделаем. Все путем...

— Это есть опасность! — сказал Кэмпбэлл и ловко опрокинул рюмашку. Лысина его покраснела, очки сползли на нос... — Я тоже дрожать от страха. Если поймай, меня сюда не пускают потом. Я изучай топология. У вас колоссальный ученый. Но меня поймай и не приглашает никто. Вы не воровай икона! Я говорил с человек, и он знает: надо покупать у старуха и дедушка в деревня. За рубель. Или очень хорошо — водка. Мне в деревня нельзя. Виза. — Он помедлил. — Я бедный человек, — повторил заученно. — Моя мама — госпиталь. И я имей девушка, но нет дом,

— Такая же история... — подтвердил Мишка с грустью. — Жить негде. С родителями — сам понимаешь...

Кэмпбэлл его не слушал.

— У вас дешевый квартира, — говорил он, покачиваясь корпусом. — У нас дорогой дома. Моя девушка иметь родители... Это есть кошмар! Нет дом — нет ее. Надо пятьдесят тысяча долларз... — Он полез в бумажник, извлек фотографию какой-то девицы и дал нам оценить ее лик. Затем вновь выпил, и в голубых глазах его появилась ангельская мечтательность и просветленность. — У меня есть долг! Двенадцать тысяча долларз! Это есть кошмар! Если не отдать — тюрьма. Но моя мама болеть. Я делаю еще долг...

Я соболезнующе кивал, уминая анчоусы. Под виски они идут паршиво — словно одеколон с селедкой.

— Если вас... — Мишка взял себя за шиворот, — то вы нас не знаете! А если нас... мы не знаем вас.

— Мы есть джентльмен! — выпятил впалую грудь Кэмпбэлл. — Очевидная поведение. — И, поразмыслив, добавил: — Большая опасность! Пойматься нельзя. Но это — жизнь!

— Уу-у, еще какая! — сказал Мишка. — Еще та!

— А вы, — Кэмпбэлл обернулся ко мне, — какая профессия? Художник?

Я помедлил, закуривая... Ответил так:

— Занимаюсь вопросами... парапсихологии, — заметив, как Мишка, информированный о моих телепатических фокусах, настороженно и даже, как показалось, неодобрительно прищурился.

Кэмпбэлл уставился на меня как на придурка. Впрочем, благожелательно улыбаясь. Зубы у него были белые и ровные, как клавиши у рояля.

— Но это... фантазия! — заявил он таким тоном, будто бы убеждал меня, сам между тем сомневаясь.

— Хотите спор? — изящно стряхнув пепел, пошел я в атаку. — Ну вот телепатия, верите?

— На... дистанция? — уточнил он, помахав, как веером,

— Да! — Я кружил глазами по комнате, словно отыскивая некий предмет. Затем, озарив лицо рождением идеи, полез в «президент» и вытащил колоду карт.

Михаил взирал на мои манипуляции отчужденно.

Я втолковал математику суть: друг — телепат, вытаскивай карту, звони, получай ответ. На кон, после краткого торга, была выставлена сотня рублей — номинал, оговоренный с Олегом.

Кэмпбэлл изучил колоду. Вытащил карту: десятку треф. Одной рукой прикрыв телефонный диск, другой я набрал номер и передал трубку специалисту по точным наукам.