«Наверно, и у нас, у всех остальных людей, то же самое,— подумал Сюндман.— Но неужели так должно быть? Неужели никогда не вырваться из того пространства, в котором ты оказался? Неужели никогда оттуда не выбраться, не стать свободным?» — думал Сюндман, шагая к себе домой.

Была суббота, девять часов утра, когда директор Хенрикссон нажал на кнопку вызова. Через несколько минут явился дежурный надзиратель и открыл дверь. Хенрикссон сидел молча, угрюмо, пытаясь сохранить на лице мину, достойную директора бюро даже после ночи, проведенной в тюрьме предварительного заключения.

— Я хочу поговорить с господином инспектором полиции Петером Сюндманом,— сказал Хенрикссон.

— Так.

— Это важно.

— Сегодня суббота. Возможно, у него выходной.

— Вы знаете, в чем меня обвиняют?

— Субботний взрывальщик вы.

— Вот именно. Но я невиновен. И потому хочу переговорить с Сюндманом.

Человек с нар вмешался в разговор:

— Я тоже невиновен. Я тоже хочу поговорить с господином Сюндманом.

— Сиди и помалкивай,— сказал дежурный надзиратель. Потом он обернулся к Хенрикссону:— Вы хотите поговорить с Сюндманом. Потому что вы невиновны.

Человек с нар опять вмешался в разговор:

— Я должен помалкивать. И потом ты меня называешь на «ты». А этот малый, так он тебе и «вы», и директор бюро, и вообще уж такой благородный, что дальше некуда?

— Не перебивай меня больше, а то я переведу тебя в другую камеру,— сказал дежурный надзиратель.

— Давай, переводи. А то этот директор все меня перевоспитывает. Мне это совершенно ни к чему.

Дежурный надзиратель опять повернулся к Хенрикссону.

— Разве вы не могли сказать Сюндману вчера, что вы невиновны?

— Боже, неужели вы не понимаете! — воскликнул директор бюро.— Ведь сегодня же суббота!

— Ну и что?

— Это день, когда должен произойти следующий взрыв!

— Если вы невиновны, так он действительно произойдет.

— Я не только невиновен. У меня есть сильное подозрение относительно того, кто виновник. Поэтому я и хочу переговорить с Сюндманом.

Надзиратель заколебался, потом произнес:

— Олл райт. Попытаюсь поймать Сюндмана.

Петер Сюндман только что проснулся, когда надзиратель позвонил ему домой. Теперь, когда следствие можно было считать оконченным, наконец-то он мог себе позволить немного расслабиться. Давно он не спал утром так подолгу. И теперь ощущал во всем теле легкую приятную лень.

И как раз в эту минуту зазвонил телефон.

— Подожди, я сбегаю,— сказала Виола.— Из полиции! — крикнула она Сюндману.

Сюндман подошел и взял трубку.

— Я должен уехать,— сказал он.— Но скоро вернусь. Часика через два-три.

Тогда на обратном пути купи в метро молока,— сказала Виола.— Посмотри в холодильнике, сколько там осталось.

— Хорошо, так и быть.

Сюндман задумчиво сидел в вагоне метро. Девочка-подросток на противоположной скамейке отсутствующим взглядом смотрела в окно на стены туннеля. У нее были светлые волосы. Брючный костюм в серую клетку, белый плащ из искусственной кожи.

Поезд остановился на какой-то станции. Вошел и уселся напротив девочки мальчик-подросток. Он был одет в серую спортивную куртку и коричневые брюки.

Девочка вздрогнула, когда он оказался напротив. Бросила испуганный взгляд и потом опять стала смотреть в окно. Мальчик увидел, как она реагировала на его появление, губы его тронула улыбка.

— Привет,— сказал он.

Она не ответила.

— Как жизнь?

Она не ответила.

— Неужели тебе так интересны стены туннеля?

— Может быть,— произнесла она ясным и отчетливым, но несколько напряженным голосом.

— Ты мне нравишься,— сказал он.

— Мне это совсем не интересно,— сказала она.

— Куда ты собралась?

— В город.

— Я тоже. А ты не боишься? 

— Я тебя ни капли не боюсь,— сказала она.

— А я не имел в виду себя,— сказал он,— я имел в виду взрывальщика. Сегодня суббота. День взрывов.

— Да, боюсь немного, пожалуй. Неприятно как-то.

— А зачем же ты тогда едешь в город?

— Нужно. Должна передать один пакет.

— Я могу пойти вместе с тобой. И защитить тебя. В случае, если вынырнет взрывальщик.

— Нет, спасибо.

Приставание к посторонним, подумал инспектор полиции Сюндман. Полагается штраф. Нельзя обращаться в метро к незнакомым людям. Каждый человек обязан находиться в собственной оболочке, сидеть молча, тихо, в одиночестве, так говорит закон. Девочка поступает правильно, отказываясь от контакта. Этого делать нельзя. Во всяком случае таким вот дерзким способом. По-видимому, он сам немного боится, да, скорее всего. Потому он так дерзок и навязчив. Двое охваченных страхом людей в городе, охваченном страхом. Почему люди должны друг друга бояться? — подумал Сюндман. Их, конечно, можно понять, но, с другой стороны, тут что-то не то, ошибка какая-то, несуразица. Девочка думает о грабежах и изнасилованиях, а теперь еще и о взрывах. Поэтому она боится. Мальчик боится казаться смешным, боится опозориться, боится быть отвергнутым. Вот почему он боится и прикрывает свой страх нахальством. И единственное, что может для них сделать общество, это попытаться помочь им посредством параграфа закона, запрещающего приставание. А что говорит этот параграф о стремлении человека к общению, о потребности человека в контактах, о чувстве ненадежности, неуверенности и беспокойства, о чувствах, скрывающихся за страхом?

Сюндман решил не вмешиваться. Мальчик вышел на остановку раньше девочки. Было незаметно, чтобы она почувствовала облегчение после его ухода. Скорее наоборот, огорчение. Потом вынула щеточку и расчесала себе челку. И наконец тоже вышла.

Сюндман вышел на Центральной станции в девять часов сорок семь минут. Это был его обычный путь в управление полиции на Кунгсхольмен. Стоял чудесный весенний день середины апреля, снега уже почти не было, и воздух был насыщен особым ароматом, возвещавшим весну. Сюндман не чувствовал особой досады, что его заставили прервать свой выходной. Трудно было даже досадовать, когда так светило солнце и над Кларабергским виадуком щебетали птицы. Синий поезд примчался с острова Риддархольмен и остановился внизу у перрона, как раз под Сюндманом. Было десять часов пять минут, когда Сюндман дошел до управления.

Управление полиции, расположенное между Горной улицей и Кунгсхольмсгатан, выглядело совсем как рыцарский замок — так много на нем было маленьких, устремленных ввысь зубцов на стенках и башенок. Башенки были медно-зеленого цвета, весь дом заново оштукатурен, но штукатурка безобразная, зеленовато-бежевая, она совсем не шла к общему стилю дома.

Сюндман прошелся перед управлением по парку среди высоких, величественных лиственниц. Миновал общественную уборную для мужчин, очень похожую на современную церковь в принятом теперь упрощенном стиле, и продолжал свой путь по направлению к главному входу.

Главный вход был отмечен еще одной, дополнительной горохово-зеленой башенкой с наблюдательной площадкой над черными асфальтовыми плитками крыши. Из-под башенки спускались вниз две широкие каменные лестницы, по одной с каждой стороны. Главный вход закрывала мощная коричневая дубовая дверь, усиленная еще черными железными прутьями художественной ковки.

Как раз в ту минуту, когда Сюндман приблизился к одной из лестниц, он увидел двух мальчишек лет пятнадцати, сломя голову вылетевших из входных дверей и помчавшихся вниз по другой лестнице, как раз напротив него.

Сюндман с удивлением подумал, что могло им понадобиться в управлении, и поразился их скорости. Может, они хотели от кого-то скрыться? Может, сейчас за ними выскочит рассвирепевший дежурный полисмен? Сюндман мгновение подождал, готовый прийти на помощь дежурному. Но никакого полисмена не появилось. Улица и маленький парк перед домом полиции дышали миром и спокойствием. Сюндман направился к тому входу, из которого выбежали подростки. Ему оставался метр до двери, когда раздался сильнейший грохот, почти полностью его оглушивший. Массивные дубовые двери полиции выгнулись наружу, словно изготовлены были из желе, и после этого расщепились. Сюндман инстинктивно поднял руки к глазам, и как раз вовремя: щепочка впилась в его руку с наружной стороны, это было больно, но едва ли опасно.