Те поспешность и телеграфная краткость, с какой докладывал «биржевой министр», свидетельствовали о том, что он хорошо был знаком с нравом Пирсона. Советники и клерки знали, что малейшая задержка вызывает ярость босса. Это грозило не только увольнением: каждого уволенного Пирсон рассматривал как носителя тайны, способного продать ее.

— Тенденция: падение. Акции упали на двадцать пунктов, — торопливо говорил «биржевой министр». — Причина: советские разоблачения поджигателей войны и движение сторонников мира во всех странах, а также забастовки в Соединенных Штатах, вызванные коммунистами. Создавшееся положение используют Меллон и Рокфеллер, играющие на понижение.

Пирсон в досаде повернул рычажок, и в кабинете стало тихо.

Опять эти коммунистические разоблачения поджигателей войны и это проклятое движение в защиту мира! Оно гасит все деловое возбуждение, с таким трудом подстегнутое военными приготовлениями.

С забастовками он покончит. Нельзя, чтобы целые отрасли хозяйства бездействовали в течение длительного времени. А если это случится во время войны? Ведь они и так платят кучу денег профсоюзным боссам, чтобы те удерживали рабочих от забастовок. Что же, помимо закона Тафта — Хартли, запрещающего забастовки, придется ввести еще более строгие. Надо отнять все деньги у профсоюзов. Надо уничтожить влияние коммунистов в первую очередь у себя, в Америке. Все беды, все несчастья валить на коммунистов. Надо изолировать коммунистов. Многое для этого сделано, но все еще недостаточно! Надо что-то противопоставить идеям коммунистов, но даже Ван-Вик с его «мозговым», «психологическим» и прочими трестами не может придумать ничего достойного внимания.

Пирсона также тревожила биржевая политика Меллона и Рокфеллера. Он прекрасно знал волчий нрав своих соратников, готовых в любую минуту «проглотить» друг друга. Он и сам был таков. И все же его привела в ярость тайная игра этих двух монополистов на понижение акций. Усиливая падение курса акций, они могли вызвать биржевую панику. Пирсон с ужасом подумал о том, что будет, если кризисная паника все-таки разразится.

Он выдвинул ящик с сигарами. Помня запрещение врачей, он не закурил, а только с наслаждением сжал сигару в зубах, вдыхая острый аромат. Взгляд его скользнул по телеграфной ленте. Она сообщала последние сведения об «английском экспортном наступлении». Значит, английские конкуренты, которым он, Сэм Пирсон, нанес поражение в валютной войне, продолжают бороться… Потом телеграфная лента сообщила о выступлениях сторонников мира в разных концах земного шара. Опять! Пирсон нажал кнопку и отрывисто произнес: «Сторонники мира!»

Раздался голос политического эксперта. Пирсон слушал, хмуря подвижную левую бровь. Эксперт докладывал только факты, без комментариев. Некоторые ученые-атомники, создавшие атомную бомбу своими руками, требовали ее запрещения. Докеры Франции и других стран отказывались разгружать пароходы с оружием и даже сбрасывали его в море. Сторонники мира были среди всех слоев населения. К ним присоединялись служители религиозного культа и академики, министры и солдаты. Сотни миллионов подписей под воззванием о мире, о запрещении атомного оружия, водородной бомбы! Объявление поджигателями войны целого ряда друзей Пирсона! Требование заочного суда над ними. Отказ рабочих производить орудия и пулеметы, бомбы и патроны. Забастовки. Эксперт называл все новые фамилии и факты.

Пирсон понимал сущность движения борьбы за мир, когда группы людей самых различных верований, партий группировок и национальностей выступали против подготовки новой мировой войны. Он знал, что они делали это по собственному почину, в борьбе за свою жизнь и жизнь близких, а не потому, что являлись агентами коммунистов, которые тоже борются за мир, против поджигателей войны. Методы борьбы за мир были самые разнообразные, в зависимости от того, кто ее вел.

Все это хорошо понимал Пирсон. Этим он отличался от многих своих коллег.

Пирсона смешила попытка одной знакомой американской интеллигентки, боящейся войны, просветить его относительно истинного характера движения сторонников мира и тем изменить его отношение к этому движению. Именно потому, что он понимал значение этого движения, он боялся его и ненавидел всех сторонников мира, как людей, покушающихся на его состояние. Война это всегда бизнес. Это доказала война в Корее.

Еще больше он боялся и ненавидел коммунистов, людей очень умных и поэтому для него опасных.

Коммунисты в борьбе за свои идеи, в борьбе за мир не организовывали ни убийств, ни взрывов, ничего такого, что выходило бы за пределы обычных прав граждан на свободу слова и печати. Но именно эта открытая борьба коммунистов за демократические свободы, за национальную независимость наносила огромный ущерб прибылям монополистов, разоблачая их истинные замыслы и методы. В этой борьбе не было ничего незаконного, за что можно было бы преследовать их по суду. Коммунисты разоблачали сущность пирсоновских методов, позволявших получать максимальные прибыли.

Коммунисты не без основания объявили подготовку к войне антинародным делом, и это привлекло к ним симпатии людей. Надо было бы заимствовать у них этот лозунг и использовать его в наших интересах. Но как? Объявить свои действия походом за мир? Или, наоборот, вести пропаганду войны, как единственного средства организовать счастливую жизнь путем уменьшения народонаселения земного шара? Или то, или другое — что и делал до сих пор Комитет двенадцати.

Надо было обязательно что-то противопоставить коммунистам и здесь.

Эксперт продолжал перечислять действия сторонников мира. Пирсон подумал о том, что, помимо сторонников мира, много людей придерживается нейтральной позиции. И таких много. Если нейтралистов трудно натравить на сторонников мира, то надо отпугнуть их от сторонников мира. Оставаться строго нейтральным, то есть не выступать против подготовки к войне, — это значит ослаблять действия сторонников мира. Даже лозунги против несправедливых войн подрывают стойкость солдат. Поэтому надо заставить сторонников мира стать нейтральными.

— Довольно! — прервал его Пирсон. И крикнул: — Каждого, кто борется за мир, называйте агентом Москвы! — Потом он пробормотал: — Америка не может жить без войны, — повторяя свои слова, сказанные в день капитуляции Японии.

Он улегся на диван; снова вскочил, позвонил газетному королю Эдди Полларду и приказал ему еще больше усилить пропаганду войны. «И хоть на время, — угрюмо подумал он, — это удержит акции от падения. А там…»

Кем же, в сущности, был мистер Сэмюэль Пирсон? В молодости он был лобби. Это слово требует пояснения.

В буквальном смысле «лобби» — это фойе, кулуары. В переносном — те дельцы, которые шныряют в кулуарах сената, палаты представителей и правительственных учреждений США, устраивая разнообразные сделки между конгрессменами и высокопоставленными чиновниками, с одной стороны, и промышленными и финансовыми воротилами — с другой. Крупные лобби, действуя по поручению индустриальных и банковских тузов, проводят через конгресс и правительство США законопроекты, налоговые обложения, грандиозные спекулятивные махинации. Мзда в этих случаях возрастает до миллионов долларов. Из деляг этого типа выходят значительные политические фигуры, срастающиеся с правящей верхушкой США.

Давно уже Сэм Пирсон не был лобби. Давно уже он стал миллионером, а затем миллиардером. У него были свои лобби, располагавшие огромными деловыми конторами и разветвленной агентурой. Но прозвище «лобби» осталось за Пирсоном. Это прозвище дал ему его соперник Питер Пью, которого он сам прозвал Два Пи. Официально Пирсон считался компаньоном фирмы Моргана Мак-Манти. Но давно уже Пирсон, или, как называли его многие, «Пари на миллион», перерос рамки этой деловой корпорации.

Если старый «Морган Великолепный» тратил огромные деньги для удовлетворения своих капризов; если бесчеловечный эксплуататор Генри Форд сентиментально «обожал» певчих птиц; если мультимиллионер, скупец Рокфеллер даже на смертном одре жаждал срочно получить три доллара, не уплаченных бедной вдовой за комнату в его доходном доме, — то и у Сэма Пирсона тоже была своя страстишка. Любовь, искусство, спорт, коллекционирование не существовали для этого холодного и жестокого человека. Сын пастора, чуждый чести и привязанностей, он знал одно влечение: властвовать посредством денег.