После завтрака я сказал:

— Теперь я введу вас в курс дела.

Славин, который обожал комфорт, устроился на кровати Кирилла, для удобства подложив под спину подушку и вытянув под стол длинные ноги в модных, но нечищенных полуботинках. Заметив, что я выразительно глянул на его обувь, он несколько смутился и подобрал ноги.

— Не успел почистить, Алексей Алексеич.

Кирилл устроился в расшатанном старинном кресле. Поворачиваться на этой хлипкой мебели такому увесистому парню было просто рискованно. Впрочем, Кирилл был не из тех, кто суетливо тратит зазря мускульные усилия. Уж если он усаживался, то прочно и основательно. Словно навек.

«Нет, не напрасно ты взял с собой именно этих ребят!» — сказал я себе. Дело-то куда как необычно. Ни на что не похоже… Что говорить, тебе судьба и раньше преподносила твердые орешки. Но ведь даже в самых каменных торчал крохотный живой хвостик. Хвостик-повод. Хвостик-поводок. То, что случилось. А ведь на сей раз — ни-че-го. Нуль. Абсолютный. И этот нуль ты выбрал себе сам…

Здесь больше, чем когда-либо раньше, нам понадобятся те чекистские свойства, о которых так любил напоминать Дзержинский: холодная голова, горячее сердце, чистые руки.

Невозмутимость, основательность, упорство Кирилла и острота, хваткость Славина отлично дополнят друг друга. А недостатки… Что ж, наши недостатки — всегда продолжение наших достоинств.

Я оглядел ребят. Спокойны, черти! В выдержке им обоим не откажешь. Ведь поехали-то со мной вслепую, зачем — понятия не имеют, сгорают от любопытства, но вида не подают…

Ну, так с чего ж начинать, Каротин? Вопрос вопросов… Он и только он все время мучает тебя. Конечно, кое-какие идеи припасены. Но пусть первыми выскажутся твои парни. Интересно, что придет им на ум…

Я рассказал ребятам о докторе Отто Грюне, о его странных путешествиях, о Нижнелиманском судостроительном заводе, о фирме «Фаст унд Бриллиант», об интересе немецкой разведки к Нижнелиманску еще во время империалистической войны. Словом, восстановил весь ход своих рассуждений и подвел к главному — к выводу.

Ребята молчали. Кирилл старательно гасил папироску в пустой банке из-под бычков в томате. Славин, не меняя своей патрицианской позы, глубоко засунул руки в карманы штанов.

— Вот это задачка, — вздохнул Ростовцев. — Откуда к ней подступиться?..

— У меня вопрос, Алексей Алексеич. — Славин принял вертикальное положение и вытащил руки из карманов.

— Давай.

— Вы говорите, нижнелиманские чекисты не установили, с кем встречался здесь Грюн. Так?

— Я сказал иначе: установили, что Грюн ни с кем не встречался.

— Какая разница? Что в лоб, что по лбу.

— Ты что, всерьез считаешь, он и вправду мог ни с кем не встретиться?

— А почему же? Если предположить, что Грюн приехал сюда не для разведки…

— Да я не о том.

— Не понимаю.

Что это с ним сегодня? Или притворяется?

— Слушай-ка, Славин. Ты хорошо помнишь, как провел последний выходной?

Славин удивился.

— Это вы к чему?

— Ты не спрашивай, а отвечай.

— Конечно, помню. Это же был культдень.

— Правильно. У тебя, правда, он прошел с некоторыми дополнениями.

Славин лукаво улыбнулся.

— Откуда вы знаете?

— По долгу службы. Ты же мой подчиненный. Но не отвлекайся. Представь себе, что в тот день ты наблюдал за неким Леонидом Славиным. Представил?

— Допустим.

— Сосредоточься и доложи: с кем Славин имел встречи?

Славин недоумевающе поднял левую бровь и быстро заговорил:

— В восемь тридцать на трамвайной остановке двенадцатой марки возле вокзала Славин встретился с очень хорошенькой девушкой, которую, как установлено, зовут Валя. Они втиснулись в подошедший вагон и поехали в Аркадию, где присоедились к загоравшему коллективу сотрудников управления ГПУ. В шестнадцать ноль ноль они вернулись в город, и Славин проводил Валю до подъезда дома номер три по Соборной площади, где, как выяснилось, указанная Валя прописана. В девятнадцать ноль ноль наблюдаемый у подъезда Оперного театра встретился с другой девушкой, тоже очень красивой, которую, как установлено, называл Люсей. В театре они просмотрели оперу Россини «Севильский цирюльник»…

— Прослушали, — поправил Кирилл.

— Правильно, прослушали эту оперу, каковая, судя по выражению лиц наблюдаемого и Люси, им понравилась. Славин расстался с Люсей возле подъезда дома номер двадцать два по Пушкинской улице, где указанная Люся проживает.

— Все?

— Все.

— Никаких иных встреч у Славина не было?

— Факт.

— Именно так, по-видимому, рассуждали и нижнелиманские товарищи. Ответь на несколько вопросов: выходя из дому утром, ты не видел дворника?

— Почему ж, видел.

— Небось, еще с ним поздоровался. Дальше. Если мне память не изменяет, ты приехал со свежей газетой. Кажется, с «Комсомолкой».

— Факт.

— Ты купил ее в киоске?

— Нет, я подписчик. По дороге мне ее почтальонша отдала.

— Значит, ты виделся еще и с почтальоншей. Дальше. В трамвае ты взял билеты у кондуктора, ты…

— Стоп. — Славин зло почесал затылок. — Я все понял. Кроме того, я виделся еще с кассиром пляжа, с мороженщиком, с официантом кафе, с капельдинером в театре, с буфетчицей в фойе, с цветочницей на Дерибасовской.

— Не считая прохожих, соседей по театру, папы и мамы.

— Точно. Я о них не подумал. Потому что это… ну, как бы сказать поточнее… само собой разумеющиеся, что ли, встречи. Обыденные. — Он подбирал слова. — Непреднамеренные…

— Вот-вот. Доктор Грюн вступил здесь в контакт с несколькими десятками людей. И среди десятков был один — тот самый. Единственный. Но его не разглядели. Потому что встреча, как и все остальные, выглядела непреднамеренной. Значит, не шла в счет. Житейский стереотип представлений — вот что губит нашего брата. — Я встал с табурета, подошел к раскрытому окну, присел на подоконник. — Вернемся к теме. Кирилл точно определил проблему: как подступиться. — Я направлял разговор в твердое русло: — Думайте. Предлагайте.

И они думают.

Я знаю, что от Кирилла нельзя ждать мгновенных озарений. Но на сей раз и Славин не спешит высказаться. Я не тороплю ребят. Я терпеливо жду. Пусть «вживутся» в задачу.

И все-таки первым подает голос Кирилл. В глазках его под тяжелыми веками появился блеск.

— Разрешите мне, Алексей Алексеич? — Он кладет свои крупные кисти на стол. — Я понимаю так: нам сейчас надо найти, кто тут может спеться со шпионами. Ихнюю по-тен-ци-альную базу. Правильно?

Я киваю.

— Вы говорили про немецкие колонии — про Найдорф и другие. Куда переводы из Германии приходят… Давайте пощупаем всех, кто получил деньги. Если с толком тряханем, наверняка что-нибудь вытряхнем.

— Кого ты предлагаешь щупать и трясти? — переспросил Славин с грозным спокойствием и снова сел на кровати по-человечески.

— Я ж говорю: немцев-колонистов.

— Значит, их можно трясти всех — правых и виноватых? Потому что они немцы? Интересная мысль. А практически как ты себе это представляешь? Вызывать адресатов «Фаста унд Бриллианта» в порядке живой очереди? Или, может, всех сразу, оптом, а? Представляю, какой подъем начнется в немецких селах! Верно, Алексей Алексеич? Запросто благодарность схватишь.

— Я не ради благодарности… — повысил было голос Кирилл.

— Еще бы! Благодарность-то от фон Боле.

— Почему от фон Боле, Славин?

— Так наверняка же «Фаст унд Бриллиант» — подставное лицо. А за спиной отдел немцев за границей национал-социалистской партии.

— Откуда тебе это известно?

Славин хмыкнул.

— Интуиция.

«Ай да парень!» — подумал я, а вслух сказал:

— Славин прав. Одна из целей денежных переводов — поссорить советских немцев с Советской властью. Твой план этому бы помог.

— Поссориться с Советской властью может только враг. — Кирилл не хотел сдаваться. — А зато результат!

— Именно?

— Выудим, кого надо.

— Как бы не так! — снова сказал Славин. — Фашисты, по-твоему, идиоты. Посылают деньги своим агентам. Пальцем указывают: господа чекисты, вот наши люди, хватайте их.