Он легко вскакивает на батут, показывает нам различные движения, высоко подпрыгивает, переворачивается в воздухе через спину и снова становится на ноги.

С того дня я по вечерам упражнялся на батуте: хотелось научиться делать подскоки так же красиво, как делал инструктор. Вначале не получалось. Приходил домой в синяках — иногда сильно ударялся о сетку. Инструктор внимательно следил за чёткостью и правильностью наших движений.

— Помните, — часто повторял он: — во время прыжков самое важное — приземление. Учитесь поворачиваться по ветру, держать ноги вместе.

Он много, терпеливо работал с нами — работал с душой, как говорил Мацуй. Мы это чувствовали и любили его.

…В аэроклубе идут экзамены по теории авиации. Впереди самое интересное — выезд на аэродром. После экзаменов нас разделят на лётные группы и прикрепят инструкторов. Уже сейчас мы знакомимся с ними. Инструкторы заходят в классы, беседуют с нами.

Однажды, когда мы занимались в моторном классе, до нас донёсся незнакомый раскатистый бас. В аудиторию вошёл высокий, широкоплечий человек. Мы переглянулись и встали. На вид ему лет за тридцать. Походка у него чуть-чуть вразвалку, нос орлиный, с горбинкой, взгляд наблюдательный и слегка насмешливый.

Это Александр Сергеевич Кальков. Говорят, он один из лучших инструкторов, умелый и опытный учитель, требовательный и придирчивый; бывает иногда грубоват и вспыльчив, но зато хорошо летает и отлично учит. Всем учлётам хочется попасть в его группу. Вероятно, ещё и потому, что Кальков — бывший военный лётчик. Поздравив нас с окончанием теоретических занятий, инструктор сказал веско:

— Главное теперь — хорошо сдать экзамены. О каждом из вас буду судить по полётам. Предупреждаю: я требую бережного отношения к самолёту, исполнительности, внимания и аккуратности.

11. НАШ „П0-2“

Мы сдали последние экзамены и в начале апреля наконец отправляемся на маленький учебный аэродром. Он находится километрах в двух от города, среди полей.

Выстраиваемся на аэродроме. Начальник аэроклуба разделяет нас на группы. Петраков, Кохан и я попадаем в четвёртую лётную группу. К нам прикреплён инструктор Кальков. Я этому очень рад.

Мы осторожно выкатываем наш самолёт «По-2» из ангара ^[4] на красную черту.

Там по порядку лётных групп, крыло к крылу, выстраиваются самолёты.

Техник всем даёт работу:

— Вон там, у ангара, — вёдра, тряпки, мочало. Двое, — он показал на меня и Петракова, — принесут воду. Берите тряпки и начинайте обтирать самолёт. Смотрите — поаккуратней!

Мы принесли воду и начали старательно мыть самолёт. Работали мы до темноты. На ночь вкатили самолёт в ангар. Я не чувствовал усталости, хотя день был трудный.

Мы привыкли к жизни нашего маленького аэродрома и к новым обычаям. Работали добросовестно. Самолёт требует бережного отношения к себе, приучает к дисциплине.

Мы долго возились с посадкой в самолёт. Сначала садишься неуклюже, делаешь много лишних движений. Надо знать, куда ставить ногу, как влезать в кабину.

Благодаря ежедневной наземной тренировке я уже чувствовал себя в самолёте уверенно и привык всё делать по порядку.

Всю работу по обслуживанию самолёта мы выполняли сами. Группы соревновались между собой, и я испытывал большую гордость, когда наша группа попадала на красную доску. А это случалось часто.

В техникуме в это время начались экзамены. Готовлюсь к ним ночами. И даже когда мы едем на аэродром, я повторяю в уме расчёты, правила, не имеющие ничего общего с авиацией.

12. ОТОРВАЛИСЬ ОТ ЗЕМЛИ

Недели через две после выезда на аэродром мы, как всегда, выстроились на линейке.

Инструктор подошёл к нам, внимательно оглядел каждого и сказал:

— Вчера, товарищи, мы закончили наземную подготовку.

Сегодня приступаем к полётам. Я буду управлять, а вы — знакомиться с поведением самолёта в воздухе. Буду предупреждать о каждой фигуре и наблюдать за вами… Первым полетит со мной учлёт Кожедуб, — неожиданно закончил он.

Завтрашний экзамен в техникуме вылетает у меня из головы. Сажусь в машину, стараюсь не допустить оплошности, чтобы инструктор не отстранил от полёта. Делаю всё по порядку, как он учил нас.

Кальков вырулил на старт^[5], осмотрелся, поднял правую руку. В ответ стартер^[6] махнул флажком — взлёт разрешён.

Машина с нарастающей скоростью, покачиваясь, бежит по земле. Я чувствую каждую кочку, на неровностях подбрасывает, и кажется, что самолёт вот-вот зароется в землю. От земли самолёт отрывается как-то незаметно, сразу. Вдруг он словно повисает в воздухе. Понимаю, что лечу. Земля медленно уплывает под крыло. Похоже, что плывём на паруснике по широкому раздолью.

Мотор оглушительно ревёт. Земля будто проваливается. Выглядываю из кабины. Ориентироваться трудно. Вон, кажется, техникум, зелёными пятнами — сады и среди них — блестящая лента реки. Всё словно масляными красками нарисовано. А особенно хороша яркая зелень озимых.

Подымаемся всё выше. Становится прохладно.

Никак не могу уследить за быстрыми действиями инструктора. Вот ручка идёт влево — и самолёт идёт влево. Но пока он идёт влево, ручка уже пошла вправо. Потом я понял, что инструктор не только видит положение самолёта в пространстве, но чувствует его всем телом, он «держит» самолёт. Стараюсь уловить, как движутся ручка и педали управления, как сочетаются действия рук и ног.

Слышу голос Калькова:

— Ну, держись, делаем штопор!^[7]

Теперь мотор еле работает, становится тихо. Вдруг самолёт начинает валиться на крыло. Раздаётся какое-то завыванье. Сердце у меня замирает, по спине пробегают мурашки — такое ощущение, будто на качелях с высоты несёшься вниз.

Земля завертелась. У меня задрожали ноги. Всё кончено, гибнем!.. Но через несколько мгновений самолёт пришёл в прежнее положение. Вот какой он, штопор! Во рту у меня пересохло, в голове засела одна мысль: только бы не повторять штопор! Инструктор обернулся и спросил:

— Ну как, не страшно?

— Всё в порядке! — кричу я изо всех сил, стараясь перекричать шум мотора, и думаю: «Неужели и я научусь когда-нибудь так же летать, так же сольюсь с самолётом, как инструктор?»

Меня охватила безотчётная радость: хотелось петь, кричать.

Многое в управлении самолётом я не понял, хоть и смотрел во все глаза. Но вмешиваться в действия инструктора не разрешалось. Трудно было всё уловить с первого раза.

Наконец мы приземлились. Словно во сне, вышел я из кабины. Очень гудело в ушах. Ребята с нетерпением ждали меня, засыпали вопросами, и я не успевал отвечать.

13. В НАПРЯЖЁННОЙ УЧЁБЕ

Вечерами, приезжая с аэродрома, я, несмотря на физическую усталость после полётов, садился за учебники и готовился к экзаменам в техникуме. Дал себе слово, что перейду на четвёртый курс. При правильной организации времени и упорстве можно всего добиться.

Я сдал экзамены в техникуме и перешёл на последний курс. На каникулы студенты разъехались по домам. В общежитии начался ремонт, и мне пришлось перебраться в деревню. Каникулы позволили мне всё свободное время отдавать лётному делу. Уходил из дому с восходом солнца и возвращался, когда уже темнело, — целыми днями пропадал на аэродроме. Приходил туда до занятий, возился с машиной, помогал технику. В день я делал по четыре-шесть полётов с инструктором. Он всё больше и больше доверял мне управление самолётом.

Я начал замечать, что отец испытующе поглядывает на меня — он, видимо, не мог понять, куда я ухожу. Как-то ещё во время экзаменов я начал было издали:

— А что бы ты сказал, папаша, если бы я поступил учиться в аэроклуб?