Потом, помолчав немного, учитель добавил:

— Однако скажу тебе, что обе эти половины в содержании «Одиссеи», которые ты заметил, — это еще только одна сторона предмета, а за ней скрывается нечто еще более любопытное.

Ивась изумленно посмотрел на Михонского.

— Видишь ли, — продолжал тот, — читая книгу в первый раз, ты словно бы пробежал через поле по узенькой тропинке, при этом ты любовался только самим бегом да извилинами и неожиданными поворотами тропинки. Правда?

— Правда.

— Читая поэму вторично, ты уже увидел, что эта тропинка — не самое главное, ты обратил внимание на все поле, на почву и на посевы. Так?

— Кажется, так.

— Ну вот. Однако же до сих пор ты знакомился с «Одиссеей» в одной плоскости, так сказать планиметрически. Ты пока еще не смог подняться выше и взглянуть на произведение как на вещь, имеющую определенный объем, глубину, как на самостоятельный, округленный в самом себе мир, наделенный собственной жизнью, собственным движением. Вот такой взгляд на книгу был бы уже не планиметрическим, а стереометрическим.

Михонский заметил недоумение в глазах Ивася и прибавил:

— Ну, да это все тебе еще рано знать, время у тебя есть — вырастешь, поймешь, что при чтении книги нужно всегда стремиться идти от планиметрического к стереометрическому, объемному, взгляду на произведение и изображенную в нем человеческую жизнь. А потом ты пойдешь дальше: тебе захочется постичь уже не только планиметрию и стереометрию изображения, но и его структуру, так сказать, механику, технические средства, даже химию... Химия искусства — великое дело!

Михонский помог мальчику познакомиться с Гёте и Шиллером, Лессингом и Виландом — в оригинале, с Шекспиром — в немецких переводах. В старших классах гимназии Иван Франко уже настолько овладел французским языком, что прочитал Мольера, Расина и Корнеля. А зная латынь, французский, нетрудно было изучить итальянский. И уже прочитаны в оригиналах «Обрученные» Александра Мандзони, грандиозные создания Данте и Ариосто. Прочитаны тома исторических и философских сочинений, мемуаров и биографий любимых писателей и героев, «разговоры Гёте», записанные Эккерманом, переписка Шиллера с Гёте, записки Яна Пасека и Бенвенуто Челлини.

Конечно, мальчика уже тянуло к тому, чтобы собирать и собственную библиотеку. В последних классах гимназии у него уже был порядочный книжный шкаф. В нем хранилось не меньше пятисот томов.

•

Имя другого талантливого учителя юного Франко — Иван Верхратский.

Поэзия Верхратского и его идейные позиции в будущем не раз окажутся под обстрелом беспощадной критики Ивана Франко. Но пока именно Верхратский знакомит подростка с творчеством украинских писателей: Ивана Котляревского, Гулака-Артемов-ского, Маркиана Шашкевича и, наконец, с гениальным «Кобзарем».

Получив однажды от Верхратского томик Шевченко, Франко был захвачен могучим поэтическим словом народного певца-революционера.

— Шевченко я выучил почти всего на память, — рассказывал Франко и добавлял: — А память у меня была такая, что урок истории, который учитель читал на протяжении целого часа, я мог затем продиктовать товарищам почти слово в слово...

Великий Кобзарь пленил воображение будущего поэта. Франко считал себя его учеником и продолжателем. Жизни и творчеству Кобзаря Франко посвятил около пятидесяти научных и научно-популярных работ.

«Могучий дух, которым он вдохновил нашу литературу,— писал Франко, — не перестал веять и поныне, и нет украинского поэта и писателя позднейшего времени, который был бы свободен от влияния этого духа. Идеи, провозглашенные Шевченко или положенные им в основание его поэтических произведений, остаются живыми и в настоящее время и толго еще не перестанут служить ведущими идеями украинской литературы».

За то, что Верхратский познакомил его с гениальной книгой, Франко проникся к учителю горячей признательностью. Потому-то и заявлял он впоследствии, что в гимназии воспитанием литературного вкуса был обязан Верхратскому. Хотя стихи самого Верхратского, писанные уродливым, искусственным «язычием», никак не могли бы способствовать развитию юношеских вкусов...

Верхратский любил естественные науки. Он устраивал прогулки в окрестные леса и горы. А при встрече с крестьянами расспрашивал их о названии трав и насекомых, о различных диалектах. Гимназисты собирали коллекции, записывали народные песни. У Ивана Франко уже в гимназии были две толстые тетради — восемь сотен народных песен, записанных им самим. Записывал он и поговорки, пословицы, сказки, образные выражения и сравнения, заклинания, поверья, даже отдельные необычные народные слова.

Он уже сам сочинял стихи. И как-то учитель польского языка, которому Франко выполнил грамматическую задачу в стихах, заметил ему:

— Я не обязан в качестве преподавателя языка исправлять ученические задания, написанные стихами,

•

В пятом классе гимназист Антон Шиллер сделал попытку организовать внешкольный кружок. Человек двадцать гимназистов сошлись на квартире одного из товарищей.

Антон Шиллер, первый ученик класса, открыл собрание прекрасной речью на польском языке. Он изложил задачи кружка. Заниматься в свободное от уроков время чтением и сочинением произведений литературных и научных. Обсуждать на заседаниях работы членов кружка. От учителей и администрации всю деятельность кружка сохранять в величайшей тайне.

Гимназисты горячо взялись за дело.

Но кружок просуществовал недолго — состоялось всего два или три заседания. На одном из них Франко прочитал начало своего рассказа, так и оставшегося неоконченным. Рассказ не сохранился.

Франко вспоминал, что на эти дружеские беседы сходились поляки, украинцы, евреи, а между тем совершенно не возникало национальных споров и разногласий. Особенно сблизился Франко с Ярославом Рошкевичем, Ипполитом Погорецким и Карлом Бандровским.

Он был немного старше своих друзей. Когда Ярослав и Ипполит переходили в пятый класс, Франко уже окончил шестой.

Мальчики-четвероклассники не очень ладили с математикой и греческим, а тут еще их напугали, что в пятом строгие учителя. Стали искать репетитора. И кто-то подсказал — Франко...

Так началась дружба.

— Франко был очень способный, — рассказывает Ипполит Погорецкий. — В гимназии он держался чрезвычайно скромно и даже робко. Ходил в полотняной блузе, носил с собой много книг и очень много читал.

•

Весной 1872 года, когда Иван Франко учился в пятом классе, его постигло новое горе: умерла мать.

Узнав, что мать при смерти, Иван Франко пешком в проливной дождь побежал из Дрогобыча в Нагуе-вичи.

— Я прибежал в полдень, мокрый до нитки... Отчим сидел под окном и чесал шерсть. Я стал возле постели, не говоря ни слова, — помню, весь дрожал, — и ни слезинки не капнуло из моих глаз. Мать не могла уже говорить, но пристально глядела на меня... На следующее утро мать умерла.

По словам Франко, после этого тяжелого потрясения в его «раненом, больном сердце» родилось стихотворение, посвященное памяти отца и матери. К сожалению, и этого юношеского произведения поэта мы не знаем: он сжег его среди многих своих первых опытов...

Но мы знаем другое стихотворение-воспоминание Франко.

Помню: над малым парнишкой порою Мать запоет, и заслушаюсь я,

Только и были те песни красою Бедного детства, глухого житья.

•

Свои гимназические произведения Иван Франко писал на трех языках. Так, по-польски им была написана в 1873 году драматическая поэма «Югурта»; в следующем году, уже по-немецки, стихотворный драматический отрывок «Ромул и Рем». На родном

украинском языке вылились «Пасха 1871 года», «Описание зимы», подражания — «Слову о полку Игореве», «Песне о Нибелунгах», «Краледворской рукописи».

По дошедшим до нас ранним сочинениям Франко можно судить о широком круге его литературных интересов, о его незаурядной начитанности.