При каждом очередном новоселье они обнаруживали клопов, красноватые круглые пуговки, прятавшиеся в по­стельных тюфяках. Одолевали и тараканы: с наступле­нием вечера черные авангарды подрывников неслышно и проворно двигались по кухонному полу, нередко встречая на пути насыпанный Верой ядовитый порошок; павших жертвой Ситон утром, прежде чем сесть завтракать, сме­тал веником.

Уничтожение обреченных кварталов в некоторых слу­чаях принимало новую форму. Район Элбион-ярда, откуда уже всех выселили и который окружили веревками, ре­шено было разбомбить. Сбросить бомбы предстояло двум жужжащим бипланам, что, впрочем, являлось для них лишь делом второстепенной важности; основную славу они должны были стяжать себе на окраине города. Бом­бардировку назначили на конец воскресного дня. Ситои усадил Брайна на свои могучие плечи, и Брайн ощущал себя заодно с трамваями, которые, как увеселительные яхты, покачивались перед зданием муниципалитета, пере­возя пассажиров к месту бомбежки. Брайн тоже покачи­вался, вцепившись в шею отца — ненавистного, когда тот делал или говорил что-нибудь такое, от чего плакала мама. Но мрачные и горестные чувства все куда-то исчезли и сама ненависть к отцу заколебалась, как только Ситои подкинул его высоко вверх. Однако Брайн тут же вспом­нил мамины стоны, когда кровь струилась у нее по лицу. Обернувшись, он увидел мать, сейчас она улыбалась. Она сказала, что его поведут смотреть бомбежку, если он не будет озоровать, и, взяв с каминной полки пачку сигарет, передала ее отцу, чтобы ему было что курить, если при­дется ждать, пока самолеты начнут расправляться с тру­щобами, их прежним жильем.

Ситон шагал, раскачиваясь всем телом, и Брайну то и дело грозила опасность упасть за борт своей спасатель­ной лодки — с папиных плеч — в бурлящее вокруг море голов. Катастрофа подстерегала его на неожиданно бы­стром повороте, и взметнувшиеся руки Брайна схватились за черные пучки коротких жестких волос отца. Ситон сер­дито пригрозил всыпать ему как следует, если он не бро­сит свои дурацкие штуки. Инстинкт подсказал Брайну, что надо наклониться вперед и прильнуть к отцовской бычьей шее, и он прижался с такой силой, что тот захри­пел и крикнул, что, если Брайн, сукин сын, будет такое выделывать, пусть шагает на своих на двоих. Из короткого рукава рубашки протянулась клешня и попыталась ста­щить Брайна вниз, но Брайн, почуяв угрозу очутиться на земле, прилип к отцу плотно, всем телом, и мускули­стая рука Ситона тщетно тянула его вниз.

—Ну-ка, малый, хватит, давай слезай! — И опять: — Да ты что ж, слезешь или нет?

—Я упаду...

Руки у Брайна голые, а отцовская шея — скользкая от пота.

—Небось не упадешь.

—Я упаду, пап, правда, упаду...»

Они уже подошли к оцепленному веревками району, которому предстояло послужить мишенью для бомб. Их теснили в сторону желавшие пробраться ближе к верев­кам: возможно, люди эти хотели почувствовать самый взрыв и взять на память упавший кирпич. Конная поли­ция гнала тех, кто успел перебраться на усыпанную би­тым кирпичом нейтральную зону. Брайн забыл про опас­ность и разжал руки, увидев, что у одного нз коней вся морда в пене. Он спросил, что это — мыло?

—Ага, — ответил Ситон. Брайн склонил голову к уху отца.

—А зачем им дают мыло?

—Чтобы они кусали тех, кто старается нырнуть за веревки, мимо носа полиции.

—А зачем стараются нырнуть мимо носа полиции? — спросил Брайн шепотом.

—Затем, что хотят увидеть бомбы поближе.

—Да ведь бомбы их убьют!

—Может, им того и хочется. Ну, слазь, голуба, дай мне передохнуть, а то у меня уже плечи ноют.

—Я посижу еще немножко, пап. Еще немножко.

—Нет, будет, слезай, потом опять возьму, когда бомбы начнут падать.

—А мне еще хочется увидеть, как лошади кого-ни­будь укусят.

—Сегодня они никого не укусят, слезай, — сказал Ситон, и Брайну пришлось слезть. Он стоял а густых бур­лящих джунглях ботинок и брюк, стараясь увильнуть от льва-кулака, от тигра-ботинка, от зажженной спички и горячего окурка. Из-за Трента, словно обмакнув крылья в реке, вынырнули три биплана. Брайн опять вскарабкался отцу на плечи и с этого непостоянного наблюдательного пункта смотрел, попусту заслоняя глаза рукой от солнца, потому что оно было позади похожей на снежную гору тучи, на которую легли желтые силуэты самолетов.

Вот они повернули назад, и из-за шума огромной толпы казалось, что они скользят беззвучно, как пла­неры.

—Пап, они летят совсем не быстро, — сказал Брайн разочарованно. — Автомобили и то быстрее ездят.

—Это потому, что они очень высоко, малыш, — объяснил ему кто-то.

—Они разобьются? — спросил Брайн. — Я никогда не видел, как разбиваются аэропланы,

—Подожди, еще увидишь, — сказал кто-то со смехом.

Каждый самолет, пролетая над крышами, сперва за­мурлыкал, словно кот, потом зарычал, как собака, у ко­торой отнимают кость, и вдруг Брайну показалось, что в сердце к нему проникли сверла — вроде тех, что он видел у дорожных рабочих. Его будто пригвоздило к зем­ле. Два черных мячика, потом следом за ними еще два скользнули вниз из округлого брюшка каждого самолета. Колеса в резиновых обручах, казалось, были поставлены под самолеты специально для того, чтобы подхватывать эти мячики, но мячики пронеслись мимо и исчезли среди развалин домов.

— Вот оно! — крикнул кто-то.

Чудовищный треск с силой миллиона хрустнувших ве­ток шестикратно поднялся к небу, и вслед за этим про­несся глухой гул от разваливающихся стен.

Конь под одним из полисменов поднялся на дыбы, будто хотел взобраться на невидимую лестницу, уводя­щую от взрывов, потом опомнился и стоял уже спокойно, подрагивая головой; морда у него была вся в пене. Где-то в конце толпы истошным голосом закричала женщина, и Брайн видел, как люди, одетые в черное и белое, увели ее.

—Она испугалась, пап, да?

—Да.

—А я нет, а ты?

—И я нет.

Но Ситон резким движением опустил его вниз и по­тащил вон из толпы.

—Пап, это уже все?

—Ты долго будешь приставать со своими дурацкими вопросами?

Брайну передалось отцовское настроение, и бомба, за­севшая у него в груди, вдруг взорвалась, родив в нем хаос больший, чем подлинные бомбы, посланные с летящих са­молетов.

—Не реветь, слышишь? — Ситон сердито дернул его. — Заткнись. Замолчишь — куплю тебе мороженого.

—Не хочу мороженого! — плакал Брайн, вызывая у отца полное недоумение.

—Ну так чего ж ты хочешь?

—Ничего не хочу! — ответил он и продолжал плакать, пока не выплакался.

В один дождливый день в дверь постучали двое высо­ких мужчин в непромокаемых плащах и полицейских шле­мах. Вера провела их в комнату, где был Ситон. Брайн, разлегшись на полу, играл в свое домино, но он заметил, что мать вот-вот расплачется, а это обстоятельство неиз­менно задевало какие-то пружинки в его сердце. Сложив руки, она не трогалась с места, а те двое сталн у двери.

— За тобой, Хэролд, — проговорила она.

Ситон повернул голову, оторвав взгляд от камина.

— Мы хотим, чтобы все было тихо и спокойно, — сказал один из пришедших, заметив отчаяние на землисто-сером лице Ситона.

Некоторое время он молча смотрел на них.

— Жратва будет за ваш счет, — сказал он наконец, выдавив из себя улыбку.

— Ладно, мы это знаем. Ситон не двигался с места.

— И мою семью кормить обязаны.

— Все это нас не касается, — ответили ему. Вера смахнула слезу.

— Пальто твое достать, голуба?

—Ну что ж, давай, пожалуй, — ответил он, вста­вая.— Иду на отдых и, надо думать, многих из наших ребят там встречу.

Он рассмеялся своей шутке, черты лица его разглади­лись. Те, что пришли за ним, промолчали.

— Машина-то у вас есть? — спросил их Ситон.

— Нету, — ответил один. — Да идти недалеко, пешком доставим.

— Соседи-то ведь сообразят, в чем дело. Ну, ладно, наплевать. И сами могли бы оказаться на моем месте, чего уж там. Будь у меня заработки, разве пошел бы я на такое? Но, коли ребятишкам жрать нечего, что еще остается? Накопилось слишком уж много долгов в лавках. Страна, думается, большая. В лавках жратвы хватит на всех, так почему же не хватает на всех работы? Убей меня бог, если я тут что-нибудь понимаю. Подошла Вера, держа в руках пальто.