Тонкости Птолемеевых исчислений знали немногие, зато основные, к тому же еще и грубо истолкованные, взгляды Аристотеля получили широкое распространение среди хоть сколько-нибудь образованных людей. Христианские богословы приспособили Аристотелево учение для своих нужд: они отбросили мысль о вечности вселенной, а «перводвигатель» стали называть богом. У схоластов авторитет Аристотеля был выше, чем авторитет Птолемея. Долгие века система мироздания, покоившаяся на идеях Аристотеля и Птолемея да на библейском рассказе о сотворении мира, царила в умах.

Книга Коперника, положившая начало великому научному перевороту, вышла из печати за пять лет до рождения Бруно. Однако в школах и университетах задавали тон сторонники Аристотеля и Птолемея;

Мир не укладывался в схему. Наблюдения природы, опыт мастеров и изобретателей, освоение неведомых прежде земель, открытия астрономов заставляли с каждым годом все больше сомневаться в правильности основанных на текстах Аристотеля представлений о мире. Схоластическая философия оказалась беспомощной перед лавиной новых наблюдений. Но, несмотря на это, учения Аристотеля, поддерживаемые церковью [4], сохраняли еще господствующее положение. Их приверженцы, воинственные перипатетики [5], с фанатичным упорством цеплялись за стародавние формулы и всеми средствами подавляли любую критику божественного Стагирита. Тот, кто сомневается во всезнании Аристотеля или, еще хуже, оспаривает доктрины «князя философов», совершает кощунство!

В монастырской школе больше читали труды церковных комментаторов Аристотеля, чем его собственные сочинения. Джордано заметил, как разнятся подлинные мысли этого великого философа от тех толкований, которым их подвергают. Книги Стагирита надолго стали предметом его внимательного изучения. К своему удивлению, он обнаружил, что люди, величающие себя перипатетиками, очень плохо разбираются в Аристотеле. Поклоняются ему, готовы за него умереть, а сами не знают толком, о чем он говорил!

Воспитанный на книгах Аристотеля, Джордано начал находить в них слабые места, противоречия, необоснованные суждения. Особенно много недоумений вызвало учение о природе. Аристотель без достаточных, по мнению Бруно, оснований отвергал интереснейшие мысли своих предшественников. Так ли примитивна их аргументация, как об этом говорит «князь перипатетиков»?

Джордано с головой ушел в изучение философов, которых Аристотель именовал «физиками», – Гераклита, Парменида, Демокрита. Целый мир глубоких и тревожащих мыслей – вселенная, не знающая границ, бесконечный круговорот атомов, текучесть всего сущего, его единство… Перед этой картиной поблекли логичные построения Аристотеля. А приемы, к коим он прибегал в пылу полемики, вызывали гнев: он извращал доводы своих предшественников и заставлял этих славнейших мужей рассуждать так, словно они были болтливыми бабами. Аристотель вел себя недостойно – выступал в роли мясника чужих мнений!

Античные атомисты пленили сердце Бруно. Он высоко ценил Демокрита, Эпикура, Лукреция. Поэма «О природе вещей» навсегда осталась одной из любимейших его книг. У него открылись глаза: пора Аристотеля не была золотым веком философии.

Джордано мечтает о всеобъемлющем знании, об универсальной картине мира. Ищет закономерностей, обобщений. А повсюду задают тон педанты: один всю жизнь собирает устаревшие глаголы, другой навсегда завяз в грамматике. Как добраться до вершин, чтобы окинуть взором все вокруг? Джордано очень интересуется вопросами мышления, проблемой памяти, логикой. Процветающая в монастыре зубрежка вызывает у него отвращение. Логика, которой учат, его не удовлетворяет. Где ключ к всеобъемлющему знанию? Книги Раймунда Луллия надолго приковывают к себе внимание Бруно.

Это была незаурядная личность. Богатый испанский дворянин весьма бурно проводил дни своей молодости, пока однажды не пришел к мысли о бренности человеческого существования. Душа его обратилась к богу. Он вступил в монастырь и принялся страстно изучать теологию. Свою миссию он узрел в распространении христианских идей. Ради этой цели не пожалел и жизни. Одна из его поездок к мусульманам закончилась трагически: Луллия насмерть забили камнями.

Он оставил много сложных и путаных сочинений, где предрассудки перемежались с глубокими мыслями. Фанатик богослов, живший в XIII веке, высказывал догадки, оценить которые по достоинству смогли ученые только через несколько столетий. Луллия мучил вопрос, как лучше убеждать неверных в истинности христианских учений. Как вообще строить систему доказательств, чтобы приходить к выводу с математической точностью? Каковы бы ни были побуждения Луллия, работы его в конечном итоге оставили заметный след в истории логики и были важным шагом в развитии «комбинаторного искусства».

О своем «великом искусстве» Луллий писал во многих сочинениях. Процесс познания, по его мысли, состоит в соединении понятий. Найти единый метод для Доказательств всех истин и опровержения всех заблуждений – значит придумать такой способ сочетания понятий, который не опускал бы ни одного из возможных вариантов. «Искусство комбинаций» открывает путь к постижению истины. Нельзя ограничиваться верным построением силлогизмов. «Великое искусство» есть «искусство изобретения»: надо не только уметь делать правильные выводы из готовых посылок, но и находить сами эти посылки.

Как облегчить процесс сочетания различных понятий? Луллий создает своеобразное механическое приспособление, которое должно сделать более надежным процесс отыскания всех возможных комбинаций. Несколько подвижных концентрических кругов. Каждый из них разделен на отдельные секций, «дома», в каждом «доме» определенный знак, символизирующий то или иное понятие. Знаки-понятия сгруппированы по определенной системе. Когда круги вращаются, под каждым из знаков последовательно появляются все остальные. Так отыскиваются все возможные сочетания понятий.

Наряду с изучением работ Луллия Бруно много занимался мнемоникой. К мнемоническому искусству он питал особую страсть. «Мнемозина – мать всех муз!» Как развивать свою память? Что больше всего помогает запоминанию? Как подходить к изучаемому предмету, чтобы овладеть им в наикратчайший срок? В какой последовательности расположить запоминаемое, чтобы создать прочную цепь ассоциаций?

Джордано упорно совершенствовал мнемонические приемы, неустанно упражнялся. Успехи превзошли все ожидания. Его товарищи по монастырю иногда целыми днями сидели над книгами, чтобы вызубрить наизусть отрывок из библии или поучение кого-либо из отцов церкви. Бруно запоминал прочитанное легко и быстро. Поразительные способности у этого молодого монаха! Молва о нем вышла далеко за пределы монастырских стен. Орденское начальство не скрывало радости: только злопыхатели твердят, будто среди доминиканцев вконец перевелись таланты! О фра Джордано прослышали и в Риме. Кардинал Ребиба, правая рука папы Пия V, проявлял особое любопытство. Бруно было велено доставить в столицу, за ним прислали повозку.

Нигде куртизанки не чувствовали себя так вольготно, как в Вечном городе. Здесь было от кого поживиться: толпы духовных лиц, давших обет безбрачия, знать с деньгой, богомольцы, засматривающиеся на женщин. Рим – превеселый город! Блудниц здесь больше, чем звезд на небе!

Недавно избранный папа, Пий V, был очень строг. Охотно выставлял он напоказ свою монашескую суровость, носил грубую рясу, неукоснительно соблюдал посты, босой, с непокрытой головой участвовал в процессиях. На людях, молясь, плакал. Он, бывший инквизитор, не знал к врагам веры никакого милосердия. Всегда настаивал на самых жестоких приговорах. Считал, что в делах о ереси давность совершенного преступления не должна приниматься в расчет. Если человек когда-то впал в ересь, то пусть прошло и двадцать лет, виновника надо покарать! Когда ему доносили, что в какой-либо местности число осужденных еретиков уменьшилось, он рассерженно хмурил брови. Он не верит, что люди стали лучше, просто власть предержащие коснеют в нерадении! Благочестивейший папа! Правда, он был очень вспыльчив, не терпел возражений и, несмотря на набожность, частенько пускал в ход крепкое словцо.