Судовые двигатели открутят еще добрых десять миль, прежде чем проснется самый верхний этаж. Там в коридорах уже не увидишь простодушных господ в шлепанцах и халатах: там в каждом апартаменте есть собственная ванная.

По встанут все; большинство умоется, некоторые позавтракают, кое-кто проглотит пилюльку от морской болезни. В остальном же для всех в океане наступает день как день.

Но сегодня на пароходе праздник. Экватор — «эту темную линию» наших перуанских соседок — мы пересекли поздно вечером, поэтому капитан отложил традиционное торжество на сегодняшний день. Второй помощник бегает по пароходу, собирая «статистов» и реквизит, боцман разрисовывает нарядные дипломы, в которых не хватает лишь подписи владыки морей. Гонг в десятый раз созывает всех пассажиров на нос.

На крышку грузового люка вступает праздничная процессия. Первым величественно и грузно шествует сам Нептун, царь и бог океанов, еще утром бывший самым толстым из коков. А чего стоят бумажная корона, ватная борода, трезубец в руке и прелестная царица справа! Почетная свита, дело рук второго помощника капитана, оставляет их божественные величества на возвышении; обряд начинается.

Но и в самом деле только обряд. Новичкам, пересекающим экватор впервые в жизни, уже не придется хлебнуть соленой воды и сушить праздничный костюм. Благовоспитанный морской бог удовлетворяется минимальной символикой: он обходится щепоткой столовой соли, нежно кропит адептов пятью каплями морской воды и вручает им диплом с печатью. беря их под свою всемогущую защиту.

Спектакль, тысячекратно сыгранный на всех кораблях света и тем не менее всегда новый. Каждый раз он находит себе благодарных зрителей, хоть немного скрашивая им один из похожих друг на друга дней плавания.

Еще не улеглось волнение на носу, когда по всему судну разнесся на пяти языках восторженный клич: «Земля!» Богу морей не осталось ничего иного, как, пыхтя, убраться в трюм и сменить трезубец на поварешку.

Земля!

В одном этом слове было столько радости и воодушевления, столько искреннего ликования, что казалось, будто обитатели парохода пережили долгие недели плавания на каравеллах Колумба. И в этом, вероятно, все люди на море сходны между собой. Все без исключения. Первого дня плавания достаточно, чтобы насытиться необыкновенными впечатлениями и испытать непривычность обстановки. На второй день человек начинает тосковать по суше. А на третий день он с радостью променял бы все эти заботливо придуманные игры и забавы, которыми тут убивают скуку и страх перед океаном, на один-единственный шаг по твердой земле.

Вот почему это словечко сумело приковать всех пассажиров к бортам. И даже извлечь из кают побледневших «пациентов», измученных морской болезнью.

Темные тучи, приникшие к восточному горизонту, перестали менять свои очертания и открыли скрывавшуюся за ними синеватую изломанную линию. Это опять были гребни Кордильер, того бесконечного вала гор, склоны которых перелезала «татра» где-то на юге, в тысяче километров отсюда.

Под вечер за штурвал «Марко Поло» встал лоцман из Буэнавентуры, чтобы провести пароход через заболоченные русла реки Кара к якорной стоянке судов крупнейшего порта Колумбии на тихоокеанском побережье.

Наш белый генуэзский мореход чуть заметно наклоняется, как только его киль, скользя, задевает за мягкое дно. Всякий раз винты поднимают тонны грязи; пузырясь, она медленно плывет по течению. Но «Марко Поло» метр за метром втискивается в воронку реки, точно слон в ванну. Из зелени, покрывающей наносные берега, временами выглядывают крыши рыбачьих лачуг; в длинной тени пароходной трубы шумят и шелестят растрепанными листьями банановые рощи.

В сумраке замелькали огни Буэнавентуры, раскинувшейся, словно театральная декорация, по склону над рекой. И в эту минуту из громкоговорителей раздался знакомый голос помощника капитана, читающего объявление на трех языках.

«Марко Поло» причаливает на семь часов в колумбийском порту Буэнавентуре. Кто из пассажиров пожелает сойти на берег, пусть отметится у колумбийского офицера-паспортиста в салоне второго класса. Нахождение в черте города безопасно. Однако пассажиры покидают борт парохода на собственный риск. Просьба вернуться на судно не позднее полуночи. Подписано капитаном парохода «Марко Поло».

— Что скажешь, Мирек?

— Что в Колумбию мы все-таки попадем. И без виз. Я иду за паспортами.

Формальности оказались настолько простыми, что проще они уж не могли быть. Отдашь паспорт, получишь пропуск. Вернешь пропуск, получишь паспорт. Из рук в руки.

— Если бы он знал, что правительство в Боготе трижды отказывало нам в просьбе разрешить въезд в Колумбию!

Не успели матросы привязать висячий трап, как на палубу хлынули толпы людей. Торговцы и грузчики, чистильщики обуви и уличные продавцы газет, контрабандисты, портовые рабочие и просто любопытные — вся эта лавина людских тел оттеснила назад и закупорила в единственном выходе с парохода дежурных офицеров и пассажиров, которым после многодневной морской качки захотелось почувствовать под ногами твердую землю. И лишь когда первая волна растеклась по судну, из дверей к сходням ринулась другая — волна обитателей «Марко Поло».

Мы проталкиваемся в толчее людей и конных упряжек, в путанице машин, повозок, вагонов и подъемных кранов, петляем среди складских помещений, ящиков, бочек, мешков, рельсовых путей и трубопроводов с нефтью и питьевой водой. Шум порта затихает позади нас.

От решетчатых портовых ворот идет потемневшая центральная уличка Буэнавентуры, застроенная одноэтажными домишками; мигающие уличные фонари тускло освещают их облупившиеся стены. Чужой, несколько таинственный город, запустение и угнетенность которого особенно подчеркивают почти безлюдные тротуары, представляет собой резкий контраст с хаосом порта. Невольно приходят на память сообщения о Колумбии, заполнявшие прессу Южной Америки в прошлые месяцы. Анархия, дворцовые перевороты, ненадежное положение в стране, нападения на дорогах, поджоги деревень отрядами политических противников. Разбойничьи банды отдельных группировок в зависимости от ситуации создают крохотные государства в государстве. На первых страницах газет нередко попадались сообщения о стрельбе на улицах столицы.

— Радуйтесь, что вас не пустили в Колумбию, — слышали мы от друзей в Эквадоре, — это пороховая бочка с зажженным фитилем!

Так вот отчего помощник капитана предупреждал, что пассажиры выходят в город на свой страх и риск. Это подействовало должным образом. Пассажиры крадутся по улицам города почти что сомкнутыми рядами, кое-где заглядывают в лавочку и, зажав под мышкой памятную безделушку, кратчайшим путем спешат на безопасный итальянский островок.

И все-таки вокруг тут много интересного; пожалуй, город как раз и привлекает своим полусветом и полумраком, легким налетом таинственности. Вот седовласый старик, сгорбившись над столиком, обрабатывает долотом и маленьким молотком огромную раковину. Свет годами не чищенной лампочки тускло мерцает на тысячах морских ракушек самых причудливых форм: они лежат на полках, на прилавке, в ящиках и по углам. Один еще в первозданном виде, покрытые слоем песка и морской соли, другие вставлены в коралловые подставки, как пресс-папье, красуются на инкрустированных ларцах и на резных ножках настольных ламп. Бесконечное время породило эту красоту на дне океана, медленно текущее время переливает ее руками старика и оставляет застывать в форме старосветских безделушек, отвечающих давно забытым вкусам.

В километре от порта улица оживает. Из кабачков несется звон стаканов и музыка оркестрионов. Бары на углах, осажденные группами людей в полотняных брюках и рубашках, приклеенных потом к спинам, по сути дела, составляют часть улицы. У них нет ни окон, ни дверей. От тротуаров их отделяют лишь стеклярусные занавеси. Оттуда в полумрак улицы кричат светом неоновых трубок и репродукторами американские музыкальные автоматы. С грампластинок они пищат, трубят, барабанят, визжат и звенят, и эти звуки отражаются от деревянных аркад над тротуарами, как во время храмового праздника.