Я бегу босиком по прохладному черному мрамору, выложенному по всему дому, мимо свадебных фотографий родителей и твоих детских фотографий, когда ты был еще милым и невинным. Вместе с Райли или один, или с маленькой рыжеволосой девочкой. Из рассказов я знаю, что она дочь Эмбер, очень близкого друга семьи и делового партнера твоих родителей. И мне кажется, что уже тогда у тебя был какой-то странный взгляд, для такого маленького мальчика. Наверное, с тобой с самого начала что-то было не так.

Я открываю тяжелую входную дверь и выхожу на веранду, обставленную с любовью. Повсюду расставлены вазоны с сиреневыми цветами. Я располагаюсь на качелях, и они качаются назад и вперед в тени огромной плакучей ивы, что растет перед домом в палисаднике. Вы живете в прекрасном пригороде Винди-Сити. Единственное, что у вас не идеально — это ты. Ты — бельмо на глазу семьи, и, похоже, тебя это не волнует. Ты — бунтарь, который вообще против всего. Ты тот, кого ученики в старших классах предпочитали избегать. Ты тот, с кем никто не спорит в баре, даже если ты пялишься на его девушку. Ты тот парень, который в двадцать три года живет в подвале своих родителей только для того, чтобы провоцировать, а не потому что не может позволить себе собственного жилья или просто маменькин сынок. Ты тот парень, который изучает криминалистику и проходит стажировку у своего отца в ФБР, но сам нарушает столько правил, что это почти иронично. Ты тот парень, который входит в комнату и подавляет все и всех своей аурой.

Я закрываю глаза, когда легкий бриз овевает мое лицо. Я люблю лето, люблю тепло. И ненавижу холод, коим ты и являешься.

Переезд в Нью-Йорк кажется мне правильным. Тогда я, наконец, буду свободна от тебя и смогу начать все сначала с Райли. Он заслужил, чтобы на его стороне был кто-то, кто верен ему на сто процентов. Даже если я ненавижу город за то, что он кишит крысами — говорю по опыту, потому что оттуда родом — я хочу сделать это для него. И для себя. Для нас.

Я чувствую, что на меня падает тень, и медленно открываю глаза. Твой запах попадает в нос, и мой взгляд устремляется на твои черные кроссовки. Я не хочу этого, не хочу с тобой сталкиваться. Кроме того, нас можно увидеть из гостиной. Почему ты всегда играешь с огнем, Мейсон?

И почему мне нравится, когда ты меня обжигаешь?

3. От тебя воняет сексом, Мейсон

img_1.jpeg

Эмилия

Мой взгляд медленно скользит дальше вверх по твоим черным, порванным на коленях джинсам, по ремню, который ты только сейчас застегиваешь, а потом по косым мышцам живота. Конечно же, ты без рубашки, Мейсон, зачем она тебе? Ты знаешь, как сейчас выглядишь, и хочешь, чтобы все сразу заметили, чем ты только что занимался. Особенно я. Независимо от времени года, твоя кожа всегда загоревшая. Это нечестно. Мы знакомы уже достаточно давно, даже если я и узнала твое тело по-настоящему всего несколько месяцев назад. Твой живот плоский, с рельефными кубиками. Грудные мышцы хорошо натренированы и четко выражены. Видно, что ты много занимаешься боевыми искусствами. Твои ключицы выделяются, а руки — мечта каждой женщины. Мускулистые, крепкие, как и плечи. Ты без проблем можешь поднять меня и часами трахать, прижав к стене. Твои предплечья жилистые, и от левой груди по всей руке до запястья тянется черная татуировка. Боже мой, ты как дьявол в ангельском обличии. О, да.

Я едва решаюсь, потому что не могу иначе, и смотрю вверх, на твое лицо. Твое идеальное лицо. Если кто-то думает, что твое тело лучшее в тебе, он ошибается.

На твоем лице, как обычно, трехдневная щетина, и только на похоронах твоей бабушки я видела тебя гладковыбритым. Это был день, когда я впервые тебя увидела. Обычно проявлять чувства не в твоем стиле. Губы, глаза и нос ты унаследовал от своего отца. Совершенно симметричны, идеально расположены на лице, как будто тебя нарисовали. Твои темные волосы переливаются под сияющим солнцем. Как обычно по бокам коротко подстрижены, а на макушке длиннее, так что они постоянно падают тебе на лоб, и я всегда могу вцепиться в них. Ты достиг совершенства в том, чтобы твой внешний вид выглядел растрепанным, но я знаю в том, что касается волос, ты очень щепетильный.

Ты не выглядишь счастливым, но и не бываешь таким. Мне кажется, ты появился на свет с раздражённым выражением лица. Всегда скучающий, пренебрежительный, взбешен или высокомерен. Ты никогда не улыбаешься, Мейсон. Это не нормально!

Скрестив руки на груди, ты опираешься на деревянную балку, выкрашенную в белый цвет.

— Нью-Йорк? Серьезно, Эмилия? — сухо спрашиваешь ты.

Я пытаюсь смело выдержать твой взгляд, но ничего не получается.

— Да, Мейсон. Нью-Йорк. — Вау, я всегда так горжусь собой, что в твоем присутствии могу сказать несколько слов, не запнувшись. Ты на всех так действуешь. Будь ты проклят, Мейсон К. Раш.

— Забудь о Нью-Йорке, Эмилия, — говоришь ты. Я сижу, и мои глаза находятся на высоте твоего пупка и того, что ты совсем недавно запихивал в Дженни. — Ты знаешь условия сделки. — Мейсон, я задаюсь вопросом, имеешь ли ты в виду сделку, где говорится о том, что ты можешь трахать все, что движется, а я не имею права прикасаться к моему жениху целую неделю?

Я не отвечаю, и ты грубо хватаешь меня за подбородок, вынуждая посмотреть на тебя. Как и я, ты прекрасно знаешь, что за моей спиной находится окно гостиной, но, как всегда, ты за всем следишь и все прекрасно видишь. К сожалению. Иногда ты кажешься сталкером. Как будто знаешь все мои самые страшные тайны, о которых я и сама не имею представления, и постоянно их используешь против меня.

Ты изучающе смотришь на меня. Ты зол. Я чувствую это по твоей крепкой хватке.

— Ты трахала его? — рычишь ты. Мой живот стягивает в узел.

Крепко сжав губы, я мотаю головой. Ты запретил мне это, и я все сделала для того, чтобы не спать с Райли. Всю неделю. Вместо этого мы посетили с ним почти каждый ресторан в городе и пошли на ту дурацкую футбольную игру. Я даже гуляла с ним часами напролет только для того, чтобы он был слишком уставшим, чтобы касаться меня.

Он не был слишком уставшим, Мейсон. Поэтому я притворялась, что у меня мигрень. И знаешь что? Вообще-то я должна была это сделать, а тебе соврать. Но это то, что я хочу сказать. Ты так меня запугал, что я не решаюсь врать тебе или противостоять.

Сначала ты изучающе смотришь в мои глаза, проверяя, вру ли я. Каким-то образом у тебя это получается. Удостоверившись, что это правда, ты проводишь пальцем по моей нижней губе. Небольшое вознаграждение за то, что ты только что узнал.

Ты открываешь рот, желая что-то сказать, но позади тебя рывком открывается дверь. Ты быстро отпускаешь меня, как будто обжегшись.

Твой отец выходит на улицу и смотрит на тебя. Он такой же чертовски устрашающий, как и ты, и находиться между вами двумя все равно, что сидеть на краю извергающегося вулкана.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он тебя. Тон его голоса в точности, как и твой. Скучающий, надменный и почти постоянно раздраженный.

— Курю. Это запрещено? — спрашиваешь ты и достаешь помятую пачку сигарет из заднего кармана. Потом засовываешь одну сигарету в уголок рта и начинаешь раскачиваться со мной на качелях. От тебя воняет сексом, Мейсон.

После того, как ты закурил, дым тянет в мою сторону (как обычно), и как будто этого было недостаточно, ты кладешь руку на спинку качели за моей спиной и вытягиваешь ноги, скрестив их в лодыжках. Чистая провокация. Таков ты есть, и не можешь по-другому.

Абсолютно расслабленно ты раскачиваешь качели. Кажется, меня сейчас стошнит. Проклятье, Мейсон, от тебя воняет сексом!

— Мейсон, мать хочет поговорить с тобой, — настойчиво говорит твой отец и предупреждающе смотрит на тебя. Я становлюсь маленькой, насколько это возможно, под его взглядом, даже несмотря на то, что он смотрит не на меня. Но ты остаешься непроницаем, как обычно.

— Моя мать может подождать, пап! Мне здесь нужно кое-что обсудить. — Только ты можешь так свободно спорить с отцом. Тебе тоже жить надоело, Мейсон.

Я пытаюсь встать, желая избежать этой ситуации. Мне сложно справляться с подобным, я начинаю нервничать и паниковать.

— Я должна... — начинаю я и указываю пальцем на входную дверь, перед которой стоит твой отец, как лев перед пещерой. Господи, что здесь происходит, Мейсон?

В следующий момент я чувствую твою железную хватку на плече. Ты так сильно сдавливаешь мою руку, что не могу сдержаться и вскрикиваю:

— Ай!

Ты тащишь меня обратно на качели и далеко не тихо рычишь:

— Ты уйдешь тогда, когда я скажу.

Потом поверх моей головы, вызывающе смотришь на своего отца. Его лицо остается непроницаемым.

— Будь через пять минут в моем кабинете! — с этим он уходит.

— Ты можешь, пожалуйста, меня отпустить? — с нотками нетерпения в голосе, спрашиваю я.

Ты наклоняешь голову набок, сверля меня взглядом, и абсолютно неуважительно выдыхаешь сигаретный дым прямо мне в лицо так, что я зажмуриваюсь.

— Я делаю тебе больно? — грубо спрашиваешь ты.

Я думаю: да, еще как, но ничего не отвечаю.

— Мейсон, ты понимаешь, что твой отец что-то знает? — спрашиваю тебя, и мое сердцебиение учащается, когда я это представляю. О, Господи, я умру, он убьет нас.

— Конечно, мой отец все знает, — недолго думая, говоришь ты и ослабляешь хватку на моей руке, проводя кончиками пальцев по коже.

— Ты придешь ко мне сегодня ночью. Ровно в два, как обычно.

Я вздыхаю и слабо отвожу руку. Ты до сих пор касаешься меня, и это чертовски отвлекает.

— Мейсон, я не могу, — делаю попытку увильнуть. — Райли замечает, что я постоянно исчезаю. У него чуткий сон.

Ты остаешься непроницаем.

— До сих пор у тебя это прекрасно получалось.

— Я не хочу снова делать ему больно.

Ты закатываешь глаза.

— Пока он не знает... — начинаешь ты. — Или ты хочешь, чтобы он узнал, Эмилия? Нет ничего проще, чем сделать это!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: