Все это было очень убедительно, но Кит почему-то не излюбил этого человека.

— За что вас не любит Лора Сибли? — внезапно спросил он.

Эмос Уэнтворт быстро взглянул ему в лицо.

— Она полоумная, — ответил он. — Хотя, в некотором смысле, мы все полоумные. Но, упаси меня бог от сумасшедших, которые не моют своих тарелок, а они тут все такие.

Спустя несколько минут Кит разговаривал с Лорой Сибли. Она, опираясь на две палки, доползла до его хижины.

— За что вы не любите Уэнтворта? — Спросил он так неожиданно, что поймал ее врасплох.

Ее зеленые глаза сверкнули обидой, исхудалое лицо искривил ось от ярости, а распухшие губы вздрогнули. Казалось, сейчас польется безудержная речь, но она сдержала себя громадным усилием воли.

— За то, что он здоров, — прохрипела она. — За то, что у него нет цынги. За то, что он невероятный эгоист. За то, что он палец о палец не Ударит, чтобы помочь кому-нибудь. За то, что он лучше даст нам заживо сгнить, чем принесет ведро воды или охапку хвороста. Вот какой это изверг! Но пусть он бережется. Больше я ничего не скажу. Пусть бережется!

Она ушла задыхаясь и ворча. Минут пять спустя Кит вышел покормить собак и увидел, что она входит в хижину Эмоса Уэнтворта.

— Здесь что-то не ладно, Малыш, — сказал он своему товарищу, когда тот вышел на двор с Помойным ведром.

— Конечно не ладно, — весело ответил тот. — И нам с тобой цынги не избежать. Вот увидишь.

— Я не о цынге.

— О, так, значит, о праведной наводчице. Она просто ходячий скелет, — в жизни не видывал я такой тощей бабы.

— Работа сохранила нам здоровье, Малыш. Работа сохранила здоровье Уэнтворту. А ты видел, что стало с другими от безделья? Мы должны прописать работу этим лазаретным лежебокам. Назначаю тебя главной сиделкой.

— Что? Меня? — воскликнул Малыш. — Отказываюсь!

— Нет, ты не отказывайся. Я буду тебе помогать, потому что это дело не легкое. Их мы тоже заставим попотеть. Прежде всего они должны похоронить мертвых. Самых сильных назначим в похоронную команду. Из тех, кто послабее, организуем команду по сбору топлива, а то они валяются на постелях, только бы поменьше жечь хворосту. И так далее. Будем поить их сосновым чаем. Эти люди, должно быть, никогда и не слыхали о нем.

— По крайней мере, мы знаем, что нам предстоит, — ухмыльнулся Малыш. — Первым делом нас угостят свинцом.

— С этого мы и начнем, — сказал Кит. — Идем.

В один час они обошли все двадцать с лишним хижин. Все винтовки, ружья и револьверы были конфискованы.

— Вставайте, инвалиды, — покрикивал Малыш. — Сдавайте ваше огнестрельное оружие. Оно нам понадобится.

— Кому это, вам? — спросили их в первой хижине.

— Докторам из Даусона, — ответил Малыш. — Вы должны нас слушаться. Ну, пошевеливайтесь. И патроны давайте.

— Зачем?

— Чтобы отбить нападение отряда мясных консервов, наступающего со стороны ущелья. Предупреждаю вас о предстоящем наступлении соснового чая. Идем дальше.

Но это было только начало дня. Просьбами, угрозами, а иногда и силой, они заставляли мужчин подняться с коек и одеться. Самых крепких Кит взял в погребальную команду. Другая команда собирала хворост, чтобы отогреть землю для рытья могил. Третья рубила дрова и разносила их по хижинам. Тем, кто был так болен, что не мог выйти на улицу, было предложено подмести полы и выстирать белье. Одна команда принесла целые охапки сосновых ветвей, и во всех печах кипятили сосновый чай.

Но как ни бодрились Кит и Малыш, — положение было тяжелое и серьезное. По меньшей мере тридцать самых трудных больных нельзя было поднять с постели, и в хижине Лоры Сибли умерла одна из женщин. Нужно было принимать решительные меры.

— Я не охотник драться с больными, — говорил Малыш, угрожающе сжимая кулаки. — Но я готов оторвать им голову, лишь бы они выздоровели. Таких ленивых бродяг надо как следует высечь. Ну, вставайте и одевайтесь, да поживей, не то я вам скулы сворочу!

Больные вздыхали, стонали и плакали. Слезы замерзали у них на щеках во время работы.

Когда, в полдень, они возвращались домой, их ждал сытный обед, изготовленный самыми слабыми под наблюдением Малыша и Кита.

— Хватит, — говорил Кит в три пополудни. — оправляйтесь по койкам. Сегодня вам плохо, зато завтра будет лучше. Вылечить вас трудно, не беспокойтесь, я вас вылечу.

— Поздно взялись, — ухмыльнулся Эмос Уэнтворт, — за них надо было приняться прошлой осенью.

— Идемте со мною, — ответил Кит. — Захватите эти два ведра. Вы ведь не больной.

Они ходили из хижины в хижину, вливая в каждого по пинте соснового чая. Это было не так просто.

— Мы пришли сюда дело делать, так и знайте, — говорил Кит упрямому пациенту, стонавшему сквозь стиснутые зубы. — Помоги, Малыш. — Кит ухватил пациента за нос и так ударил его под ложечку, что тот сразу раскрыл рот. — Ну, Малыш! Пошло!

И действительно пошло, несмотря на стоны и отплевывание.

— В следующий раз будет легче, — говорил Кит новой жертве, хватая ее за нос.

— Я бы лучше касторки выпил, — по секрету говорил ему Малыш, сопя над своей порцией. — Великий Мафусаил! — воскликнул он, проглотив горькое снадобье. — Всего одна пинта, а крепости на целую бочку хватит.

— Мы совершаем обход с сосновым чаем по четыре раза в день и каждый раз поим восемьдесят человек, говорил Кит Лоре Сибли. — Нам некогда дурака валить. Будете вы пить, или мне придется взять вас за нос?

Два пальца красноречиво протянулись к ее лицу.

— Это растительное питье, так что вы не почувствуете никаких угрызений совести.

— Угрызений совести! — фыркнул Малыш. — Из-за такого чудного напитка!

Лора Сибли колебалась. У нее нехватало решимости.

— Ну? — настойчиво спросил Кит.

— Я, я выпью, — сказала она с дрожью в голосе. — Давайте поскорее.

Вечером Кит и Малыш залезали на свои койки, разбитые, как после долгой дороги.

— Мне тяжело на них смотреть, — признался Кит. — Они ужасно страдают. Но, кроме работы, я не могу придумать никакого лекарства. Хотел бы я иметь мешок сырого картофеля.

— Спаркинс больше не может мыть тарелок, — сказал Малыш. — Он едва жив. Мне пришлась уложить его, до тога ой ослаб.

— Если бы у нас был сырой картофель! — продолжал Кит. — В консервах нехватает чего-то самого необходимого, живительного. Из них выкипятили жизнь.

— Держу пари, что молодой Джонс в хижине Браунло не доживет до утра.

— Не ной ты, ради бога, — взмолился Кит.

— Ведь нам же придется его хоронить, — проворчал Малыш. — Мальчишка совсем плох…

— Замолчи, — сказал Кит.

Негодующее ворчанье Малыша скоро сменилось ужасным храпом. Он заснул.

Утром Джонс умер, и, кроме того, повесился один из самых здоровых людей, работавший в лесозаготовительной команде. День за днем проводили как тяжелый сон. В течение целой недели, сам не имея отдыха, Кит заставлял больных Работать и пить сосновый чай. И все же с каждым днем число работоспособных людей падало. Он понял, что работой цынге не поможешь, быстро уменьшающаяся погребальная команда трудилась не покладая рук. На случай всегда было готово несколько лишних могил.

— Вы не могли выбрать худшего места для Лагеря, — говорил Кит Лоре Сибли. — Ведь это дно узкой расселины, ведущей с востока на запад. В полдень солнце не заглядывает в нее. Уже много месяцев вы живете без солнечного света.

— Откуда я могла знать?

Он пожал плечами.

— Вы могли это знать, если привезли сюда сотню дураков, на поиски золота.

Она злобно взглянула на него и заковыляла прочь. Несколько минут спустя, возвращаясь из леса, где команда стонущих больных собирала сосновые ветки, он увидел, как она вошла в хижину Эмоса Уэнтворта. Он пошел за ней. Подойдя к дверям, он услышал ее жалобный умоляющий голос.

— Только мне одной, — просила она что-то в ту минуту, когда вошел Кит. — Я никому не скажу.