Оконцу — шторка, болячке — корка,

Горячке — пленка простого льда.

А кувырканье с высот восторга

Позабывает крутая горка —

Как не бывало никогда!

Ты не придешь ли по весне

На лед окрепший, лед пустынный,

Чтобы проехаться по мне

На ножке длинной,

На журавлиной?

1986

Юбилей

Как павлин или жар-птица,

Распустив глазастый хвост,

Длится, ширится, струится

Над столом заздравный тост.

Верит, хоть не доверяет

Величавый юбиляр,

Умиленно протирает

Левый-правый окуляр.

Доверяют, хоть не верят,

Юбиляру все вокруг.

Выжидают вилки черед

И дразняще дышит лук.

И шипят бифштексы с кровью —

Только слюнки подбирай!

Но голодному злословью

Не поддастся дальний край!

Взгляд сквозь пальцы, жалость к летам,

Снисходительный подъём...

И себе в удобстве этом

Мы понежиться даем.

И герой, багров, как вишня,

Поднял скромное чело.

Ничего. Сошло. И вышло.

И салатом поросло.

1980

Простодушный плач

Как душа ушла из дома!

Не оставила душа

Кроме рыжей шерсти кома

Под кроватью — ни шиша!

Кот, десятая Камена,

Всей девятки золотей,

Компенсация, замена

Дружбы, славы и детей!

Ты любил меня ни за што,

От анализа далек...

Отлетел куда внезапно

Мой когтистый мотылек?

Мой сгоревший в три недели

Одуванчик-желтоцвет,

Поздно взятый — на пределе

Бесприютных, тощих лет.

Лишь на две зимы обретший

Место, плошку и семью,

И помогший ей, отцветшей,

Удержаться на краю...

Как ты судорогой лапки

Прочь от смерти отгребал —

Уплывал от чистой тряпки,

На которой погибал!

Но уж это через Лету

Были первые гребки...

А чего там только нету —

По ту сторону реки!

Там для сфинксов есть загоны,

Есть вольеры для орлов,

Есть пруды, где спят драконы

В семь и более голов.

Неужели там не будет

Места рыжему коту?

Бог воздать ему рассудит

За болезнь и маяту,

Даст пригрева, пропитанья,

Шкурку новую пошьет,

Для спортивного хватанья

Тень мышиную пришлет...

Там, усвоив эту байку,

Кот воссядет, как мудрец,

Терпеливо ждать хозяйку —

И дождется наконец.

Если ж я не встречу тамо

Рыжей ласки и ума —

Так тот свет, замечу прямо,

Никакой не свет, а тьма!

1988

Вдовство

                         Е.К.

Весь мир вокруг тебя, дружок,

Опустошен и раскален.

Как ни крутись — сплошной ожог

От всех вещей, со всех сторон.

В шкафу коснешься пиджака,

Нажмешь на ручку у дверей,

И одинокая рука —

До пузырей, до волдырей!

В апрельском солнце тощий сад

Увидишь сквозь трубу ворот —

И, вспыхнув, одинокий взгляд

Скукожится и опадет.

И ты не знаешь, где еще

В засаде ждет тебя огонь,

Где память на твое плечо

Наложит жгучую ладонь.

А ты и вскрикнуть не вольна —

Лекарств накапают друзья.

Смерть хорошо защищена.

На смерть и гневаться нельзя.

И у окошка ты стоишь

Неопалимой Купиной,

И ребра раскаленных крыш —

Что крылья за твоей спиной.

1982

Бал

В лохмотьях дотащились мы на бал,

Хоть были поначалу разодеты:

Какой нас шелк струисто облегал!

Какие окрыляли нас эгреты!

Но тщетно ждали наши туалеты

Вальсированья, взоров и похвал.

Кой-что за грош спустили, приустав,

Кой-что в пирах случайных прогуляли...

На каждой из грабительских застав

Мы в страхе по обрывку оставляли, —

По камушку, по перышку, клочку

Мы раздавали, выходя из моды,

То волку, то клопу, то паучку,

То просто ухудшению погоды.

Кто на пеленки отрывал рукав,

Кто резал шлейф — супруге на бельишко...

Не нам жалеть: убогий вечно прав.

Всё — крохи против нашего излишка!

Случалось жемчуга и декольте

Нам ватником прикрыть для маскировки,

Чтоб не остаться в полной наготе...

Какой там бал! Какие вальсировки!

Но мы — в дверях, и нас зовут на бал,

И жмемся мы: мы более не пляшем,

Стоим и шелестим отрепьем нашим,

Пугаясь кавалеров и зеркал.

Нас грохот ритма оглушает, старых,