В перекись нежности — нежить. Желчь,

Похоть, кислую спесь;

Теперь, когда я не жду щедрот,

И будь я стократ речист

Если мне кто и заглянет в рот,

То разве только дантист;

Когда затея исправить свет,

Начавши с одной шестой,

И даже идея оставить след

Кажется мне пустой,

Когда я со сцены, ценя уют,

Переместился в зал,

А все, чего мне здесь не дают,

Я бы и сам не взял,

Когда прибита былая прыть,

Как пыль плетями дождя,

Вопрос заключается в том, чтоб жить,

Из этого исходя.

Из колодцев ушла вода,

И помутнел кристалл,

И счастье кончалось, когда

Я ждать его перестал.

Я сделал несколько добрых дел,

Не стоивших мне труда,

И преждевременно догорел,

Как и моя звезда.

Теперь меня легко укротить,

Вычислить, втиснуть в ряд,

И если мне дадут докоптить

Небо — я буду рад.

Мне остается, забыв мольбы,

Гнев, отчаянье, страсть,

В Черное море общей судьбы

Черною речкой впасть.

4

Мы оставаться обречены

Здесь, у этой черты,

Без доказательств чужой вины

И собственной правоты.

Наш век за нами недоглядел,

Вертя свое колесо.

Мы принимаем любой удел.

Мы заслужили все.

Любезный друг! Если кто поэт,

То вот ему весь расклад:

Он пишет времени на просвет,

Отечеству на прогляд.

И если вовремя он почит,

То будет ему почет,

А рукопись, данную на почит,

Отечественно просечет.

Но если укажет наоборот

Расположенье звезд,

То все, что он пишет ночь напролет,

Он пишет коту под хвост.

Ленинград,

Черная речка — проспект Морской славы.

1991

СТАРЫЕ СТИХИ

ЗАСТОЛЬНАЯ ПРОПИСЬ

Играют на улице дети,

которые рады весне,

И мы существуем на свете,

а кстати, могли бы и не.

Возносимся духом к высотам,

над грустью своей восстаем,

И ходим в кино по субботам,

и разные песни поем.

Забудем о мелкой обиде

по чьей-то случайной вине:

Планета летит по орбите,

а кстати, могла бы и не,

И ветры в окошко влетают,

и хочется жить веселей,

И первые листья латают

прорехи в ветвях тополей.

В подлунной, признаться по чести,

любая удача в цене,

Но мы тем не менее вместе,

а кстати, могли бы и не,

А вам, вероятно, известно не хуже,

чем мне самому,

Что это совсем неуместно

бродить по Москве одному.

Конечно, любого хватало,

Поныне нам снится во сне,

Как крепко нам с вами влетало,

а кстати, могло бы и не,

Могли бы на нас не сердиться,

могли бы и нас не сердить,

И попросту с нами водиться

щадить и не слишком вредить.

А все-таки — выпьем за вечер,

родной, городской, на Тверской,

Который, по счастью, не вечен,

поскольку настанет другой,

За первые майские грозы

в сверкании капель и глаз,

За наши небывшие слезы!

За зло, миновавшее нас!

За листья! За крик воробьиный!

За круговращенье планет!

За этот вишневый, рябинный,

каштанный, сиреневый цвет,

Прощания и возвращенья,

холодную воду и хлеб,

За вечное коловращенье

таинственных наших судеб!

Не стойте же, как истуканы!

Утопим печали в вине,

Которое льется в стаканы,

а кстати, могло бы и не.

ПЕСЕНКА ОЖИДАНИЯ

Сначала дом, потом дорога.

Обнимет друг, и враг простит.

Как подведение итога,

Снежинка первая слетит.

Сперва пруды, а после взгляды

Начнут подергиваться льдом,