Какой романс без тревожных нот, без горечи на устах?

Все это им обеспечил Тот, Который Сидит в Кустах.

Он вносит стройность, а не разлад в симфонию бытия,

И мне по сердцу такой расклад. Пускай это буду я.

Теперь мне это даже милей. Воистину тот смешон,

Кто не попробовал всех ролей в драме для трех персон.

Я сам в ответе за свой Эдем. Еже писах — писах.

Я уводил, я был уводим, теперь я сижу в кустах.

Все атрибуты ласкают глаз: их двое, ружье, кусты

И непривычно большой запас нравственной правоты.

К тому же автор, чей взгляд прямой я чувствую все сильней,

Интересуется больше мной, нежели им и ей.

Я отвечаю за все один. Я воплощаю рок.

Можно пойти растопить камин, можно спустить курок.

Их выбор сделан, расчислен путь, известна каждая пядь.

Я все способен перечеркнуть — возможностей ровно пять.

Убить одну; одного; двоих (ты шлюха, он вертопрах);

А то, к восторгу врагов своих, покончить с собой в кустах.

А то и в воздух пальнуть шутя и двинуть своим путем:

Мол, будь здорова, резвись, дитя, в обнимку с другим дитем,

И сладко будет, идя домой, прислушаться налегке,

Как пруд взрывается за спиной испуганным бре-ке-ке.

Я сижу в кустах, моя грудь в крестах, моя голова в огне,

Все, что автор плел на пяти листах, довершать поручено мне.

Я сижу в кустах, полускрыт кустами, у автора на виду,

Я сижу в кустах и менять не стану свой шиповник на резеду,

Потому что всякой Господней твари полагается свой декор,

Потому что автор, забыв о паре, глядит на меня в упор.

14.07.96

ЧЕТВЕРТАЯ БАЛЛАДА

Андрею Давыдову

В Москве взрывают наземный транспорт — такси,

троллейбусы, все подряд.

В метро ОМОН проверяет паспорт у всех, кто черен

и бородат,

И это длится седьмые сутки. В глазах у мэра стоит тоска.

При виде каждой забытой сумки водитель требует взрывника.

О том, кто принял вину за взрывы, не знают точно,

но много врут.

Непостижимы его мотивы, непредсказуем его маршрут,

Как гнев Господен. И потому-то Москву колотит такая дрожь.

Уже давно бы взыграла смута, но против промысла

не попрешь.

И чуть заалеет рассветный отблеск на синих окнах

к шести утра,

Юнец, нарочно ушедший в отпуск, встает с постели. Ему пора.

Не обинуясь и не колеблясь, но свято веря в свою судьбу,

Он резво прыгает в тот троллейбус, который движется

на Трубу

И дальше кружится по бульварам ("Россия" — Пушкин

Арбат — пруды),

Зане юнец обладает даром спасать попутчиков от беды.

Плевать, что вера его наивна. Неважно, как там его зовут.

Он любит счастливо и взаимно, и потому его не взорвут.

Его не тронет волна возмездий, хоть выбор жертвы

необъясним.

Он это знает и ездит, ездит, храня любого, кто рядом с ним.

И вот он едет.

Он едет мимо пятнистых скверов, где визг играющих малышей

Ласкает уши пенсионеров и греет благостных алкашей,

Он едет мимо лотков, киосков, собак, собачников, стариков,

Смешно целующихся подростков, смешно серьезных

выпускников,

Он едет мимо родных идиллий, где цел дворовый жилой уют,

Вдоль тех бульваров, где мы бродили, не допуская,

что нас убьют,

И как бы там ни трудился Хронос, дробя асфальт и грызя

гранит,

Глядишь, ещё и теперь не тронут: чужая молодость охранит.

…Едва рассвет окровавит стекла и город высветится опять,

Во двор выходит старик, не столько уставший жить,

как уставший ждать.

Боец-изменник, солдат-предатель, навлекший некогда гнев

Творца,

Он ждет прощения, но Создатель не шлет за ним своего гонца.

За ним не явится никакая из караулящих нас смертей.

Он суше выветренного камня и древней рукописи желтей.

Он смотрит тупо и безучастно на вечно длящуюся игру,

Но то, что мучит его всечасно, впервые будет служить добру.

И вот он едет.

Он едет мимо крикливых торгов и нищих драк

за бесплатный суп,

Он едет мимо больниц и моргов, гниющих свалок,

торчащих труб,

Вдоль улиц, прячущий хищный норов в угоду юному лопуху,

Он едет мимо сплошных заборов с колючей проволокой вверху,

Он едет мимо голодных сборищ, берущих всякого в оборот,

Где каждый выкрик равно позорящ для тех, кто слушает

и орет,

Где, притворясь чернорабочим, вниманья требует наглый

смерд,

Он едет мимо всего того, чем согласно брезгуют жизнь и смерть:

Как ангел ада, он едет адом — аид, спускающийся в Аид,

Храня от гибели всех, кто рядом (хоть каждый верит,