Уже три дня Фатыма не видела Фахри. Бросая на время работу, она направлялась к дому Сейида паши и издали пристально смотрела на окно Фахри, у которого он обычно сидел в часы досуга. Но окно было закрыто. Смущение и страх мешали ей спросить слуг о молодом хозяине. Женское чутье подсказывало ей, что он уехал в Каир. Эта печальная мысль причиняла боль, сжимала сердце. Она помнила, как юноша рассказывал ей о своих увлечениях красивыми женщинами столицы: он хотел этим удовлетворить тщеславие, обычно присущее молодым людям, и вызвать у нее ревность, которая, как известно, порой рождает любовь.

Вечером Фатыма ушла к себе и поднялась на крышу, где она обычно спала жаркими летними ночами. Она устремляла свой взор то в ясное, усыпанное звездами небо, то на поля, еле видимые под покровом мглы. То ли от жаркой ночи, то ли от непрерывного, однообразного квакания лягушек и разноголосого возбужденного лая собак ею овладела бессонница. На самом деле ей мешали спать мысли о Фахри; возможно, непрерывные мысли о любви только разжигают это чувство. Фатыма тянулась к Фахри; ведь она была восточной девушкой, чувственной от природы. Думая о нем, она вдруг почувствовала, как сладкая, опьяняющая дрожь пронизала все ее тело. Она схватила подушку и крепко прижала ее к груди, словно это сам Фахри. Стыдясь своих мыслей, она очнулась и присела на край постели. Ее взор случайно упал на поле, и она увидела человека, который ходил взад и вперед. При свете звезд Фатыма узнала в нем Мухаммеда — своего двоюродного брата и жениха. Она удивилась тому, что он бодрствует, тогда как обычно он ложился спать после вечерней молитвы и просыпался только с восходом солнца.

И Фатыма вдруг вспомнила о своей былой нежности к Мухаммеду в те дни, когда они вместе играли, ловили птиц и удили рыб. И почувствовала, что теперь не питает к нему даже симпатии. В ней возникло какое-то смутное чувство, к которому примешивался страх и затаенная ненависть, потому что она считала своего жениха препятствием, стоящим между ней и ее счастьем. И Фатыма удивилась своей жестокости, которой прежде в себе не знала.

Как-то мимо Фатымы, занятой очисткой гряд хлопчатника, прошел Мухаммед. Это был молодой человек двадцати лет, маленького роста, худой, с черными глазами, пылающими на обожженном солнцем, изможденном лице. Легкие морщинки в уголках рта свидетельствовали о скрытой болезни, которая мучила его. Юноша первый приветствовал девушку и она ответила:

— Пусть аллах пошлет тебе здоровье!

Но сказала она это как-то сухо и холодно, без улыбки, без нежного взгляда, словно отвечала случайному встречному. Мухаммед понял, что между ними возникла глубокая пропасть. Его двоюродная сестра, это прекрасное, кроткое, маленькое создание, которое он знал и воспитывал с самого детства, та, кого он хотел сделать своей женой, стала ему чужой и чувствовала к нему неприязнь. Он остановился, не зная, какими словами высказать боль, которая поднималась в его смятенном сердце.

Мухаммед уже раньше заметил, что односельчане шепчутся, когда он проходит мимо и, насмешливо улыбаясь, соединяют имена Фахри и Фатымы. Но он не хотел верить ничему, что о ней говорили, и пытался прогнать от себя всякую мысль, которая могла поколебать его уверенность. Однако сомнение начало проникать в его душу, и он чувствовал его ядовитые, причиняющие боль, уколы. В его воображении стала возникать картина, о которой он старался не думать. Она причиняла ему боль всякий раз, как он представлял себе Фахри, страстно беседующего с Фатымой. Однажды, приблизившись к ним, он услышал, как Фахри равнодушным тоном обратился к девушке:

— Вы сказали, что хлопок в этом году лучше, чем в прошлом?

Только теперь Мухаммед мог понять причину их замешательства, когда он приблизился, и Фахри был вынужден переменить тему разговора. Теперь, наконец, ом понял жестокую, горькую истину: его невеста любила другого.

Не зная, как открыть Фатыме свою душу, он только смог сказать:

— Я вчера не спал, Фатыма…

Поняв его намек, она пришла в негодование и сухо ответила ему:

— А кто может спать, когда жарко?

Мухаммед остановился в замешательстве; эти слова заставили его замолчать. Фатыма дала ему понять, что его бессонница естественна, в ней нет ничего необычного. Тогда он стал искать другие, более убедительные слова, но, не найдя их, еще больше смутился и неожиданно сказал:

— Стоит мне уйти, как приходит он…

И продолжал стоять в той же застывшей, нелепой позе, словно все еще надеялся, что она, как обычно, скажет: «Еще рано. Поболтаем немного». Но Фатыма сделала вид, что не расслышала, и продолжала работать, не обращая на него внимания. Тогда, пристально глядя на девушку, он громко сказал:

— До свидания!

Его надежда быстро растаяла, когда он услышал ее небрежный ответ:

— До свидания!

И юноша медленно поплелся по пустынной дороге. Иногда он оглядывался, чтобы посмотреть, не провожает ли его Фатыма взглядом. Но она не обращала на него внимания; все ее мысли были заняты Фахри. Она уже знала, что он вернулся из Каира утренним поездом.

Не прошло и десяти минут после ухода Мухаммеда, как на повороте дороги показался Фахри. Солнце обожгло его белую, нежную кожу, и на нее лег красивый оттенок загара. Юноша остановился, любуясь Фатымой. Девушка видела его, но притворилась, что не замечает, и продолжала работать, стараясь казаться спокойной. Но ее щеки зарделись прелестным румянцем, и на лице засияла улыбка. Наконец Фахри подошел к ней и спросил:

— Как поживаешь, Фатыма?

Смуглое лицо девушки зарделось еще больше. Она не ответила ему, словно потеряла дар речи, и только положила руку на грудь, будто хотела заставить смолкнуть сильно бьющееся сердце. Юноша повторил приветствие, с трудом сдерживая желание обнять это молодое прекрасное тело.

И тут Фатыме пришла в голову мысль, от которой она содрогнулась. Дрожа от страха, она закричала:

— Как бы нас не увидел Мухаммед! Он ревнив и убьет нас обоих!

Юноша пожал плечами, выражая свое презрение к жениху и давая понять, что не придает этому никакого значения и что она может быть спокойна. Затем он попытался снова вызвать улыбку на ее лице, говоря:

— Не бойся, Фатыма, ведь я с тобой… Я защищу тебя.

Она печально улыбнулась, показав при этом свои жемчужные зубы, и опустила длинные ресницы, оттеняющие ее красивое, смуглое лицо. А он продолжал:

— О Фатыма, ты первая, кого я по-настоящему полюбил. Все красавицы Каира, которых я видел, не могут с тобой сравняться!

Она посмотрела на него взглядом, полным упрека, таким взглядом, которым женщина дает понять, что она не верит, хотя и любит. Потом оставила работу и прислонилась спиной к развесистому тутовому дереву, которое защищало от палящей жары в часы полуденного отдыха.

Распущенные волосы мягко рассыпались по ее полным плечам. Ее нежный стан снова возбудил в Фахри желание. Он хотел обнять девушку, но она с притворным гневом отодвинулась, испугавшись того сладкого ощущения, которое пронизало все ее тело при одной только этой мысли. Потом, вопреки своей воле, движимая какой-то неодолимой силой, она, словно опьянев, приблизилась к нему. Он грубо привлек девушку к себе на грудь и стал пить влагу с ее алых губ. И, увлекаемая его жадными губами, она сдалась, не оказывая ни малейшего сопротивления…

Вдруг на тутовое дерево, под сенью которого они находились, сел коршун, держа в когтях задушенного цыпленка. Не успел он устроиться на ветке, как его догнал ворон, привлеченный запахом крови. Ворон уцепился за ветку; трусливо озираясь и каркая во все горло, он со страхом смотрел на коршуна. Но уверенный в своем превосходстве над противником, коршун продолжал не спеша уничтожать свою маленькую жертву.

На призыв каркающего ворона слетелась целая стая, пытавшаяся отнять у коршуна добычу. Но коршун угрожающе развернул свои сильные, большие крылья и, закончив свое дело, бросил холодный, презрительный взгляд на трусливых врагов, которые не осмелились броситься на него. Затем он взмыл в воздух, а вороны разлетелись в разные стороны.