Да, господин! Я говорю правду, я провел эти три месяца тихо и спокойно.

Однажды вечером, придя в кафе, я увидел на одном из столов театральную афишу. Я взял ее, но решил не читать. Мне показалось странным, что эта афиша могла попасть в такой отдаленный район. Случайность ли это? Или перст судьбы? Как она попала мне в руки? Все же я развернул афишу, и сердце мое учащенно забилось, а глаза затуманились: я прочитал, что труппа устаза Захира дает сегодня вечером пьесу «Царь царей» — мою любимую пьесу, которая создала мне славу. Я узнал, что сам Захир будет исполнять роль милостивого «Царя царей»…

Я машинально вышел из кафе и бросился бежать. Люди изумленно глядели мне вслед, спрашивая, что случилось; но я продолжал бежать, ничего не объясняя. С большим трудом я добрался до театра и остановился в темном углу у стены, еле дыша от усталости. Отдохнув, я прошел в театр через маленькую дверь, меня никто не увидел.

Господин следователь! Больше всего меня беспокоит то, что ты не знаешь театра, не понимаешь его духа. Ты не стоял на его священных подмостках, не жил театром и, вероятно, не поймешь, что я чувствовал в тот момент, когда вновь оказался в привычной обстановке. Воспоминания захватили меня, ко мне вернулся весь энтузиазм и сила, утраченные за три последних месяца. Я был уверен, что в состоянии совершить чудо, и бросился к гардеробу, достал мантию «Царя царей», его корону, скипетр, начал облекаться в его одежды и гримироваться, затем встал, созерцая себя в зеркале.

О аллах! Это он — «Царь царей» — воскрес и вернулся в свой мир. Я уже не ощущал человека, чье имя Махфуз, да и мог ли я ощущать его, если он — ничтожная личность, бродяга, согласившийся жить жизнью низких тварей?

Я вышел, моя царственная борода величественно спускалась на грудь; факельщики и знаменосцы ждали меня, солдаты подняли копья, приветствуя своего повелителя, трубы возвестили мое появление. Я вошел в тронный зал, он совсем не изменился: те же громадные колонны с золотом, те же стены с дорогими инкрустациями, трон, над ним балдахин из красного плюша. Вокруг трона князья и министры.

Наконец, наконец я вернулся в свое царство, снова власть в моих руках! Царственным степенным шагом я проследовал к трону, улыбкой приветствуя народ. Но на троне находился неизвестный мне человек. Я внимательно посмотрел на него и увидел, что он тоже «Царь царей». Я стоял вне себя от гнева, потом попросил его дать мне дорогу — ведь он узурпатор. Он резко возразил. Я не мог овладеть своими чувствами, чаша терпения переполнилась. Я грозно поднял свой скипетр и потерял сознание.

Больше я ничего не помню…

И меня привели к тебе.

Вот моя повесть, о господин! Теперь ты уверен, что я неповинен в убийстве устаза Захира?

Шейх Аммар ас-Саадави в своем доме, в деревне аш-Шамарих, завтракал с приятелем, шейхом Закария. Аммар ас-Саадави сидел молча, с опущенной головой, взгляд его был печальным и тревожным, словно его мысли витали в другом мире. Время от времени он протягивал руку к тарелке, брал ломтик хлеба и машинально клал его в рот.

В это время с необычайной поспешностью в комнату вошла старая служанка Умм Шалябия, наклонилась к шейху Аммар ас-Саадави и что-то прошептала на ухо. Едва он услышал ее слова, как вздрогнул, глаза его налились кровью, он бросил на нее гневный взгляд и закричал:

— Вернулась моя дочь Наджия? У меня нет дочери с таким именем!.. Уйди от меня, женщина, иначе я сломаю палку о твою голову!..

Он схватил трость и занес ее над служанкой. Испугавшись, та выбежала из комнаты.

Шейх ас-Саадави внимательно посмотрел на своего друга шейха Закария и сказал прерывающимся от волнения голосом:

— Десять лет назад я прогнал ее отсюда, как собаку. Она плакала и молила о прощении, но как я мог ее простить? Она запятнала мою честь вечным позором. Из-за нее я стал посмешищем во всей округе. Я до сих пор ни на кого не могу поднять глаз… Нет, я не был жесток с ней. Своим преступлением она заслужила смерть. — И, ударив себя кулаком в грудь, он продолжал: — Ей было шестнадцать лет, когда она запятнала позором своего отца. Она обманывала меня целый год. Жила в моем доме, рядом со мной, отягощенная своим преступлением, а я ничего не знал о нем…

Закария начал успокаивать своего друга. Вскоре оба старика снова приступили к трапезе. Аммар ас-Саадави опустил голову и опять погрузился в глубокое молчание. Закария встал, попрощался с хозяином и ушел. Ас-Саадави остался один. Он вспомнил далекое прошлое, когда его дочь Наджия была еще маленькой девочкой и он носил ее на плече, играл с ней… Вспомнил, как ходил с ней в поле и она вела за повод буйвола, куда хотела… Вспомнил, как на базаре она сама выбирала себе сладости… Он видел ее смеющейся, порхающей вокруг него, как кроткая голубка. Она с разбегу бросалась к нему, пряча голову у него на груди… А когда приходило время сна, он клал голову дочки к себе на колени, напевал ей песни и рассказывал сказки, как это обычно делает любящая мать.

Из его глаз полились слезы. Он протянул руку, взял коран и попытался читать. Но его растерянный, взволнованный взгляд блуждал по сторонам.

На пороге показалась Умм Шалябия. Медленно и боязливо она приблизилась к шейху, но он не видел служанки. Тогда она села возле него и начала молча гладить ему ноги. Заметив, что пришла Умм Шалябия, он тотчас же встал и гневно сказал ей:

— Берегись говорить мне о ней!..

Умм Шалябия цеплялась за его плащ и со слезами умоляла:

— Милосердие, о господин, милосердие! Разве есть что-нибудь лучше милосердия?

— Я не знаю, что такое милосердие!

Ас-Саадави весь дрожал, его лицо пылало. Умм Шалябия сказала ему:

— Она в моем доме… ждет тебя. Если бы она не боялась, то пришла бы сюда и ползала у твоих ног.

Шейх ас-Саадави с силой оттолкнул ее и воскликнул:

— Уйди!.. Уйди отсюда!

— Она хочет видеть тебя… Она умирает!

— Пусть отправляется в ад…

— Твоя дочь раскаивается и вернулась, чтобы умереть на твоих руках.

Охваченный гневом, шейх выбежал из дому. Он не знал, куда и зачем идет. Воздух был горячий, будто в пылающей печи. Старому шейху казалось, что он слышит какой-то незнакомый голос, который настойчиво твердит: «Наджия пришла, Наджия пришла!»

Слова повторялись в такт его шагам, словно сами ноги монотонно выстукивали эту фразу. Затем слова зазвучали еще громче; он слышал их и в цокоте копыт животных, и в шелесте листьев на деревьях. А когда встречавшиеся знакомые спрашивали его о здоровье, ему казалось, что и они повторяют эти странные слова. Он слышал, как они звучали в нем и эхом отдавались в его сердце.

Шейх Аммар ас-Саадави брел словно ощупью, он казался одновременно и страшным, и жалким. Ему захотелось зайти в кофейню, чтобы хоть немного отвлечься от этого голоса, но он раздумал и пошел быстрей, будто боялся опоздать к назначенному времени…

Вдруг, как бы очнувшись, он понял, что оказался перед домом, который был ему хорошо знаком. Он вздрогнул, остановился как вкопанный перед дверью и внезапно воскликнул:

— Где ты, Наджия?.. Где ты?

Шейх быстро вошел в дом и увидел перед собой изможденное существо, лежавшее на полу. Послышался слабый голос:

— Я здесь, отец.

Шейх Аммар бросился к дочери, слезы душили его:

— Наджия, дочь моя любимая!.. Наджия, доченька моя!

Они горько заплакали…

Успокоившись, Аммар прижал к груди свою умирающую дочь, и Наджия почувствовала, как необыкновенное спокойствие охватило ее, боль вдруг исчезла, и ей казалось, что возвращается жизнь. Она крепко прижалась к отцу, словно боялась потерять его. Закрыв глаза, они молчали. В этот миг их души слились воедино, все вокруг исчезло для них. Они вернулись в прошлое. В одно мгновение исчезли долгие годы разлуки, словно по мановению волшебной палочки стерлось все, что было создано днями позора и мук. Наконец шейх Аммар тихо прошептал: