Вскочив с постели, Ханафи заглянул в котелок… Прошло мгновение, в печурке уже пылал огонь, и комната наполнялась запахом пищи… Поев, он долго вытирал усы, затем закурил, подошел к окну и, пуская дым колечками, стал смотреть на улицу… Его взгляд упал на противоположное окно. Ханафи вдруг представил себе, как молодая женщина, еще в ночной рубашке, прибирает комнату… Он видел, как она поставила на подоконник глиняный кувшин.

Ханафи отошел от окна, посмотрел на часы и стал поспешно надевать форменную одежду.

Одевшись, он быстро пошел к двери, но едва открыл ее, как увидел Умм Ибрагим. Старуха поздоровалась:

— Доброе утро, господин Ханафи…

Он окинул ее внимательным взглядом и ответил:

— Злое утро, Умм Ибрагим!

— Злое? Спаси нас аллах-хранитель!

— Злое… Конечно, злое. Служба скверная и дела отвратительные…

— Что-то я не слышала раньше от тебя таких речей. Что случилось?

— Даже кувшин не можешь поставить на подоконник, чтобы вода остыла.

— Разве ты не запретил мне это после того, как глиняный кувшин упал на голову проходившего эфенди?

— Всегда ты по своей бестолковости припишешь мне то, чего я не говорил.

В этот момент Ханафи увидел на своем пиджаке оборванную пуговицу и заворчал:

— Вот и за костюмом некому присмотреть… Это невыносимо… Ты в последний раз переступаешь порог моей комнаты… Слышишь?.. В последний раз!..

Он резко захлопнул за собой дверь и побежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Ханафи разгневался не на шутку.

В этот день он принял смену на трамвае № 8.

Время текло, трамвай курсировал взад и вперед между аль-Атаба и Шабра. Вместе с ним двигался и Ханафи — то в первом классе, то во втором, а то и в кабине водителя.

В его руках деревянная доска, и на ней много разных билетов. Он стучит по доске обгрызанным карандашом и выкрикивает: «Билеты… Берите билеты…»

Вот трамвай бежит по предместью Шабра. Прислонившись к стенке вагона, Ханафи смотрит вокруг; легкий ветерок доносит до него благоухание зеленеющих полей. Задумавшись, он неожиданно спрашивает себя: «Неужели ее в самом деле подобрала скорая помощь?..»

Прошло несколько дней. Ханафи работал на разных маршрутах, а затем вернулся на трамвай № 2.

Был десятый час вечера, когда кондуктор, рассчитываясь с пассажиром, увидел белую мулайю… Посмотрев на девушку, он почувствовал, как задрожали его руки.

Девушка тоже заметила Ханафи и побледнела. А он, недовольно ворча, направился к ней. Девушке ничего не оставалось, как броситься к двери и на ходу спрыгнуть на мостовую, но кондуктор схватил ее за мулайю и закричал:

— Ты что, с ума сошла? Подожди, пока трамвай остановится…

И девушка вернулась на свое место.

— Благодарю за любезность, — сказала она.

А кондуктор вспылил:

— На тебя не действует ни грубость, ни вежливость. Чего ты привязалась к этому трамваю? Какие между нами счеты, что ты отравляешь мне жизнь?..

Один из пассажиров вмешался в разговор и стал вспоминать, как девушка упала с трамвая и ее подобрала карета скорой помощи. Пассажир спросил кондуктора:

— Почему ты не позвал полицию?

— Хорошая мысль. Обратился бы я к полиции, и дело с концом.

И Ханафи продолжал выполнять свои обязанности. Продав пассажирам билеты, он сел на свое место; на лице его появилось задумчивое выражение.

Когда вагон, приближаясь к остановке, замедлил ход, в него неожиданно вскочил контролер и стал проверять билеты. Ханафи спокойно направился к девушке, сунул ей в руку билет и как ни в чем ни бывало прошел дальше…

Вот и крепость — конечная остановка. Трамвай повернул обратно. Но девушка не вышла из вагона. Она украдкой посматривала на кондуктора, как бы спрашивая себя: «Почему он не отправил меня в полицию?»

А кондуктор, продав пассажирам билеты, снова ушел в свой угол и погрузился в размышления…

Неожиданно девушка увидела, что кондуктор подходит к ней и ласково улыбается. Она поспешила сказать:

— Я сойду на следующей остановке…

Не ответив, он стал рядом с ней и некоторое время молчал. Потом девушка услышала, как он тихо, будто говоря сам с собой, спросил:

— Где ты живешь?

— Почему ты спрашиваешь меня об этом? Хочешь сообщить обо мне полиции?

— У тебя есть семья?

— Я одна…

Они снова замолчали. Кондуктор пошел на свое место, выдал пассажирам билеты, затем вернулся и опять, стал рядом с девушкой. Она нарушила молчание:

— У тебя трудная работа… Не так ли?

— Мы все время, с утра до поздней ночи, двигаемся. То ходим по вагону, то стоим… У нас у всех больные ноги.

— Да поможет вам аллах…

— Разве нельзя после этого извинить человека, если он вдруг потеряет терпение?

— Конечно…

— И когда после всего этого мы приходим домой и не находим ни аппетитного куска, ни мягкой постели, хорошо ли нам?

— Где ты живешь?

— В аль-Мунасара…

— С родными?

— Один… У меня нет ни жены, ни детей.

В вагон вошли новые пассажиры, и Ханафи снова стал продавать билеты. У него было много работы. Долго он ходил от одного пассажира к другому. Руки его механически отрывали билеты, передавали их пассажирам и опускали деньги в сумку… Время от времени он резко трубил в рожок, и было непонятно, то ли он зовет на помощь, то ли глубоко вздыхает, уставший от тяжелой работы. А глаза девушки все время двигались вслед за кондуктором.

Едва трамвай подошел к остановке Абу ль-Аля, как Ханафи выскочил из вагона и вприпрыжку пустился к одной из лавок. Через минуту он вернулся с пирогом, начиненным рисом и мясом… Ханафи поднялся в вагон и, проходя мимо девушки, не говоря ни слова, протянул ей пирог.

Она удивленно посмотрела на него, но он не остановился и снова начал продавать билеты… Их взгляды встретились… И они улыбнулись друг другу!

Смена Ханафи подошла к концу. Он сдал сумку с деньгами и пошел по улице Мухаммеда Али, направляясь к кварталу аль-Мунасара… Но что-то заставило его оглянуться. Посмотрев назад, он продолжал свой путь, но на лице его сияла улыбка…

Войдя в свой квартал, он прислушался: за ним кто-то шел.

Проходя мимо знакомого кафе, он ускорил шаги, чтобы никто из друзей, сидевших в кафе, его не заметил.

Наконец Ханафи оказался у своего дома… И в ожидании остановился у двери…

Дело было летом. Однажды после полудня мне очень захотелось поехать в Гизу, провести часок-другой в садах аль-Урмана, поблаженствовать в зеленой роще, прислушиваясь к журчанию ручейков, ощущая на лице легкое, благоуханное дуновение ветерка, которого я лишен в моем старом жилище на улице Мухаммеда Али.

Я сел на площади Ибрагима паши в автобус № 6. Он был пуст, кондуктор лениво пересчитывал деньги.

На следующей остановке в автобус важно и медленно вошел толстяк… Я его сразу узнал. Да кто ж его не знает? Всем нам знакома его единственная в своем роде наружность. Узнать его имя никому не приходило в голову, но кто забудет это упитанное, всегда горящее ярким румянцем лицо, этот свешивающийся на шею двойной подбородок, этот великолепный живот, который следует впереди хозяина, словно прокладывая ему дорогу?

Не припомню случая, когда, зайдя в кафе «Гуруби», я не застал бы там этого человека, занимающего целый стол. Перед ним всегда тарелки с аппетитными пирожками. Он с удовольствием ест их, явно наслаждаясь… А направившись в какой-нибудь известный ресторан, я и здесь непременно встречаю его. Он сидит один, и стол перед ним ломится от изысканных блюд. Время от времени он отпивает из бокала отличное вино.

Я долго наблюдаю за ним, потом с горечью смотрю на свой стол: на нем вареная курица и пузырек с противным на вкус лекарством.