— У Щучьего озера… — вставила тетя.

— Правильно, мама. И вот раз приходит ко мне на пастбище сын Шарка-Шаркявичюса… гимназистом он тогда был. Стоит, кривляется, язык высовывает… Оборванцем обзывает и всякое такое… Ну, я не выдержал и съездил ему по уху. Вот мы и сцепились. Я уже совсем его в бараний рог скрутил, только он, гаденыш, при себе финку имел. Полоснул меня по руке. Кровь так и полилась, даже жарко стало. Потом долго не заживало. И вот, представьте, показалось мне, что это Шарка-Шаркявичюса сын со мной в шахматы играл…

— Ну уж, ну… — Тетя равнодушно махнула рукой. — Откуда ему взяться? Ведь перед войной они всем семейством за границу удрали. И выдумываешь ты, Вилюс, небылицы всякие! Лучше бы кушал — блины остынут.

Вино было выпито. Вилюс вдруг поднялся из-за стола:

— Пойду немного пройдусь. Что-то голова тяжелая.

Он вышел. Скрипнула калитка.

— Ну и лицо у него!.. — нерешительно начал Симас.

— Уж ты лучше не спрашивай, — вздохнула тетя. — Очень он, бедняжка, мучается. Никак привыкнуть не может.

— Так что же все-таки случилось?

— Рассказывал мне, что пассажиров спасал с горящего парохода… Одного мальчугана на руках вынес. И сам весь обгорел. Месяц в больнице провалялся. Потом отпуск получил, ко мне приехал, но места себе не находит. Раз я видела — он в зеркало поглядел и как грохнет его об пол! Осколки так и посыпались…

Мне стало жаль Вилюса.

Долго не мог я уснуть в тетиной комнате. Пахло ромашкой, ушах еще звучали обрывки слышанного разговора. Где-то в городке гудел репродуктор.

Меня разбудил стук в окно. Сначала я не мог сообразить, где я нахожусь. Но непривычная тишина и приятный запах ромашки напомнили мне, что я лежу в маленькой комнатке у тети.

Я поднял голову. На стене прыгали солнечные зайчики. По чисто вымытому полу пробежала полоска золотистого света, вычерчивая неправильный четырехугольник.

В окошко опять кто-то постучал. Вскочив с постели, я бросился к окну и носом к носу столкнулся с Джюгасом. Он стоял у окна и пугливо озирался по сторонам, не следит ли за ним тетин взгляд, потому что без спроса залезать в палисадник, где растет ломкий и хрупкий мак, строго-настрого запрещалось.

— С добрым утром… — шопотом поздоровался Джюгас. — Ну и спишь же ты! Я уже давно тебя дожидаюсь.

Пристыженный, я второпях натягивал штаны, все никак не попадая ногой в штанину.

— Джюгас, лезь в окошко!

— А может, лучше в дверь?

— Да ты не бойся, лезь, — уговаривал я приятеля.

Джюгас осторожно влез в окно. Услышав, видимо, наш разговор, в комнату вошла тетя, и Джюгас никак не мог ответить на ее первый вопрос — каким образом он сюда попал. Потом тетя заметила раскрытое окно, испуганно оглядела палисадник, но, увидев, что там все в порядке, вздохнула с облегчением.

— Сердце у меня слабое, а ты, неугомонный, без проказ обойтись не можешь, — обратилась она к Джюгасу таким тоном, от которого покраснел бы, наверно, каждый.

И Джюгас стоял красный как рак, прячась за моей спиной. Но тетя не умела и не могла долго сердиться на своего соседа Джюгаса. Вскоре мы уже сидели за столом и пили парное молоко.

Вилюс ушел в город. Симас кончил бриться и сказал мне, что сегодня же ему придется поехать в деревню, которая находится в шести километрах от городка. Там уже работают другие геологи.

Мне нужно было срочно выбирать — ехать с Симасом или оставаться в городе.

Джюгас многозначительно подмигнул мне: оставайся, мол, мы тут с тобой что-нибудь придумаем.

И я решил остаться в городе. Уже садясь на подводу, Симас напомнил, что мое поведение должно быть безукоризненным. Я обещал вести себя так, чтобы тетя была довольна. Разве трудно что-нибудь пообещать?

Не теряя времени, мы отправились к реке, откуда доносились крики купающихся ребятишек. Джюгас сказал мне, что это место называется «Яма Перкунаса». Ребят здесь собралось, наверно, несколько десятков, не меньше, потому что галдели они так, что хоть уши затыкай. Одни дрызгались в мутной воде, другие удили в надежде поймать глупого язя или пытались плавать, оседлав непослушное бревно. Несколько полуголых мальчишек сновали между камнями мельничной плотины, разыскивая под ними скользких налимов. На берегу длинноногий мальчишка, весь извалявшийся в песке, изображал индейца. Он громко орал и размахивал веткой ивы.

— Это Дилба, самый первый в городе драчун, — прошептал Джюгас. — Он ничего не делает. Только ищет, к кому бы привязаться…

Дилба заметил меня, подошел, щелкнул по животу и громко осведомился:

— А ты кто такой?

За меня поторопился ответить Джюгас:

— Это мой товарищ. Из Вильнюса приехал. Брат у него геолог.

— Геолог? — Дилба почувствовал себя неловко, так как не знал, что означает это слово. — А что это за птица? Ты по-понятному разговаривай..

— Ученый такой, который богатства земли изучает, — пояснил Джюгас.

— Ага-а… — протянул Дилба, шмыгнув грязным носом. — По-другому сказать — камешки собирает.

— Не камешки, а минералы! — оскорбленно воскликнул я.

Дилба с любопытством взглянул на меня.

— Ясно… — Он оглянулся, не подслушивает ли кто-нибудь. — А ведь и я разузнал, что где-то тут недалеко золото зарыто. Мне бабка рассказывала… Хотите — давайте вместе искать?

Мы расхохотались.

— Что?! Не верите? — обиделся Дилба. — Да где уж вам, таким сморчкам, золото искать! — Он шлепнул себя рукой по ляжке, двумя пальцами схватил убитую муху и широким жестом швырнул ее в реку. — Будешь знать, как кусаться, зараза!

Выпачканное песком лицо Дилбы приобрело вдруг таинственное выражение. Он сунул в рот папиросу, закурил ее и, шепелявя, обратился к собравшимся:

— Ребята! Бесплатный аттракцион! Фокус-покус! Минута величайших переживаний. Сейчас вы увидите заплыв на десять метров брюхом кверху, с зажженной сигаретой…

Дилба вошел в воду по самую грудь. Он медленно лег на спину и поплыл по течению, осторожно загребая воду руками. Дымящаяся сигарета, словно труба небольшого катера, торчала из воды.

На берегу ребята даже рты разинули. Измаранный песком живот Дилбы то погружался в воду, то опять поднимался. Вдруг, пущенный чьей-то меткой рукой, в него шмякнул кусок мягкого дерна.

От толчка Дилба окунулся. Сигарета погасла и уплыла по течению.

Вся «Яма Перкунаса» залилась звонким смехом.

А Дилба уже ковылял к берегу, злобно сморкаясь.

— Какой балбес кидался, а? — зычно спросил он.

Берег молчал. Признаться — значило получить по шее, а поэтому виновник держал язык за зубами.

Узнать, кто именно покушался на его личность, Дилбе так и не удалось. Выражение его лица не обещало ничего хорошего. Он, ни слова не говоря, кое-как сполоснулся и стал одеваться. Натянул на себя выгоревшую рубашку, влез в длинные штаны, которые были ему чересчур велики, и заправил концы штанов в голенища порыжевших сапог.

Вся компания на берегу стала о чем-то шептаться. Потом веснушчатый лохматый мальчишка с коварной улыбкой подошел к Дилбе:

— Слушай, Дилба, а что ты мне дашь, если я скажу, кто кидался?

— Что я тебе дам? Возьму тебя под свою охрану. Ты будешь самый могучий человек во всем городе!

Мальчонка даже присвистнул от удовольствия.

— Ладно, — сказал он. — Кидался новый мальчишка. — Он повернулся и пальцем показал на меня.

Такого подлого поступка я не ожидал. Совершенно опешив, я не мог вымолвить ни слова. Дилба злобно покосился в мою сторону.

— Ну, теперь берегись, жизни тебе не будет!

— Врет он! Это он сам кидался! — возмущенно закричал Джюгас.

— Сейчас я разберусь в этом деле, — грозно произнес Дилба, приближаясь ко мне.