В юго-западном углу дома находилась довольно большая комната, которую обычно занимал руководитель очередной экспедиции. Она несколько выступал вперед, образуя портик на фасаде дома. Около портика сохранились две или три полуразрушенные ступеньки. Должно быть, древнее семейство египтян и их гости, поднимаясь по ступенькам, входили в портик оттуда, свернув налево, попадали в комнату, служившую, вероятно, чем-то вроде гардеробной, а теперь нашу канцелярию, затем они вновь выходили в южный конец длинной западной галереи и оказывались в центральной комнате. Мы пересекали галерею, пролезая через дыры в двух ее продольных стенах, что значительно сокращало путь.

Канцелярия — рыжеватое полупустое помещение обстановку которого составляли полки из нетесаного дерева да два стола около окон. Одно из них выходило в галерею, а другое — на дорогу, ведущую к территории раскопок.

В длинной узкой комнате рядом с канцелярией обычно останавливались архитекторы. Остальную часть южного крыла дома занимала главная жилая комната — большая, темная и прохладная с циновками на земляном полу. В центре ее сохранились две белые базы колонн, на которые мы вечно натыкались. Длинный стол для трапез и работы, ужасно неудобная бамбуковая кушетка — она поднималась на дыбы в самые неожиданные моменты, — один — два довольно шатких плетеных стула, деревянный табурет и книжная полка — вот и вся ее обстановка. Высоко в стене, обращенной к внутреннему дворику, виднелись два маленьких квадратных окошка. Двери вели в две маленькие комнаты с окнами, выходившими на территорию раскопок.

В комнатке справа обычно хранились древности, и вдоль ее стен от пола до потолка тянулись ряды деревянных полок. Сейчас они были пусты и, казалось, чего-то нетерпеливо ждали, но скоро им суждено заполниться новыми экспонатами. Я знала, что большинство найденных нами предметов окажется обыденными и хорошо известными, но всегда оставалась надежда, хотя и очень скромная, найти что-нибудь новое и необычайно интересное. И тогда эта маленькая, темная, выложенная грязными кирпичами комната, превратится в сокровищницу.

Во второй комнатке стоял низкий кофейный столик, два шатких плетеных стула и хранилась мертвая черепаха. Кто-то, возможно жена одного из археологов, вообразив, что в Амарне остается еще время и для отдыха, тщетно пытался создать здесь крохотную гостиную. Мы не пользовались этой комнаткой, и лишь иногда, по моей инициативе, чистили в ней находки. Судя по другим раскопанным домам, построенным почти аналогично, наша жилая комната и эти две маленькие представляли собой вестибюль с расположенными за ним двумя комнатами для гостей.

В восточной части дома разместились еще три спальни и темная каморка для занятий фотографией, наполненная различными невыразимо противными предметами и еще более противными запахами, в северной части кладовые, а в крайнем северо-западном углу — кухня.

Комната, в которой жила я, выходила на восточную сторону внутреннего дворика. Она была длинная и узкая, и в ней помещались только походная кровать, сетка от москитов, примитивный умывальник и склад ной стул. Крохотное оконце в очень толстой стене, обращенной на восток, глядело на уходящие вдаль скалы. С этой стороны дом до самого оконца был засыпан песком. Оконце было затянуто прочной густой сеткой, которая раздражала меня, но однажды Хуссейн показал мне отчетливый след большой змеи на песке у моей сетки, и мне пришлось смириться. На рыжевато отштукатуренной стене висела маленькая керосиновая лампа с рефлектором. Комната была суровая, безупречно чистая, и я ее сразу полюбила.

Когда мы в тот первый вечер разошлись по комнатам, у моей двери появился юный Абу Бакр с кипятком в металлической кружке, которую он молча осторожно поставил в таз. На нем, как и на его дядюшке, была безукоризненно белая цельнокроеная туника, доходившая ему до колен, а на голове — белый полотняный тюрбан. Я смущенно произнесла «хаттар херак», предварительно убедившись по своей зеленой книжечке, что это действительно означает «спасибо». Важно до того лицо мальчика вдруг расплылось в широкой улыбке, и он принялся сыпать словами, означавшим приветствие либо комплименты по поводу того, как хорошо я овладела его родным языком. К счастью поклонившись, он тут же ушел, не успев разочароваться в моем умении говорить по-арабски.

Наконец мы собрались в столовой, и наша первая совместная трапеза в Амарне началась. Все были основательно утомлены. Джон уселся на одном конце стола, Гильда — на противоположном. Ральф и Хилэри пристроились у стены, а Томми и я — на основаниях колонн. Над столом висела огромная керосиновая лампа. Из широко распахнутой двери со двора струился теплый вечерний воздух. Время от времени в комнату, подобно подброшенному земляному ореху, врывалась саранча и, пометавшись из угла в угол, с шумом улетала.

В комнату вошел Хуссейн с огромной миской супа, а по пятам за ним, как свеченосец, следовал Абу Бакр, почтительно склонившись над чашей с гренками вместо ладана. За особым чечевичным супом был подан особый же пирог из шпината с начинкой из сыра и яиц, а затем — только что сорванные мандарины и бананы и сладкий горячий кофе. Этот очень простой обед надолго сохранился в моей памяти.

Когда мы расходились, Джон сказал: «Утром найдем людей. А после полудня отправимся на место и посмотрим, много ли песка нанесло за лето. Хуссейн сообщил, что куфти будут здесь в течение дня. Вечером мы сможем закончить распаковку оборудования и привести все в порядок. Таким образом, послезавтра можно будет приступить к раскопкам. Доброй ночи. Гильда предупредила нас, что не следует пугаться воя шакалов, которые живут на вершинах скал и иногда спускаются ночью на водопой. Кроме того, она посоветовала нам опрыскать от москитов внутреннюю сторону защитных сеток, а утром встряхнуть одежду, ибо там, по ее словам, мог пригреться какой-нибудь предприимчивый скорпион.

Все это навело меня на грустные мысли. Но моя маленькая комнатка при мягком свете керосиновой лампы казалась такой теплой и надежной. Стоя у дверей, я оглянулась назад. На молчаливый двор легли глубокие тени, но пространство за ним освещала выплывшая из-за скал полная луна. Объятые сном пальмовые рощи приобрели серо-серебристую окраску, сквозь стволы деревьев виднелась река, а к северу бледным светом отливал мыс.

Наконец-то я была в кровати и сначала долго и нудно опрыскивала защитную сетку, затем, тщательно подоткнув со всех сторон концы сетки под матрас, соорудила что-то вроде маленького шалаша. Было душно, но зато я чувствовала себя в полной безопасности. Голубая полоска лунного света скользнула вниз по стене. В углу что-то тихо заскреблось. «А скорпионы скребутся?» — подумала я. Я не знала этого, но надеялась, что в Египте тоже водятся такие кроткие существа, как мыши. «Куфти будут здесь в течение дня», — вспомнились мне слова Хуссейна. Кто же такие куфти? Они могли оказаться упаковочными ящиками, верблюдами и даже инспекторами Службы древностей.

Внезапно тонкий высокий звук прорезал тишину, Потом еще и еще. Мне казалось, я вижу полчища духов — они носились по руинам, вспоминая о своих давно прожитых жизнях и древних жилищах. Затем где-то яростно залаяла собака, и вой прекратился. Тишина вновь стерла все звуки. Ну и денек. Скорпионы. Шакалы. Сон начал одолевать меня.

Я проснулась, уверенная, что сегодня — воскресенье и я в Блюмсберри. Именно так тихо бывает у нас по воскресеньям — ни шума машин, ни звука шагов с улицы. Но в Амарне так было всегда. Тишина и лучи солнца, заливающие двор.

Во время завтрака мое внимание прежде всего привлекли костюмы наших мужчин, в которых они намеревались работать на раскопках. Это было очень любопытно и даже помогло мне понять их характеры. На Джоне была ярко-розовая рубашка с открытым воротом и морские шорты с поясом из разноцветной плетеной кожи. Ему очень шла густая копна взъерошенных волос.

Я тогда еще не знала, что он страстно увлекается средневековьем и, обдумывая какую-нибудь связанную с раскопками проблему, часто напевает себе под нос о рыцарях в латах и высоких шлемах, о галантных кавалерах пятнадцатого века с причудливыми шляпами. В этом человеке с обычной внешностью, окончившем бесплатную государственную школу и университет, таилась душа, мечтавшая о камзоле с саблей. Мне кажется, все яркие рубашки — розовые, зеленые и голубые, — которые он носил в Амарне, являлись своеобразным вызовом с его стороны простому серому в узкую полоску костюму. Работа в Амарне была для него не только профессиональным экскурсом в далекое прошлое — она позволяла на некоторое время забыть обыденность и прозаичность современной жизни.