— Всем слышно? Детство неожиданно кончилось, девушки.

— И женщины, — добавил ехидный голос из полутьмы.

— Что тоже здорово, девушка может парня только поцеловать, а женщина может предложить значительно больше, главное, чтобы всем было хорошо, — добавляю в беседу немного рационального цинизма.

Прочитал им десятиминутную лекцию о любви и сексе, и разнице между ними. Заинтересовал аудиторию.

— Ладно, лирику отставить. Переходим к серьезным вопросам. Домой вам уже нельзя. Телефоны работают, вас уже милиция ищет за самовольное прекращение работы. Потом ходить по районному отделению, вас по одной спасать — слишком долго и непродуктивно. Слушайте и запоминайте, как все было. Приехали командиры НКВД. Капитан Синицын — это я, показал охране документы, снял вас с работ, мы погрузились на буксир, и отплыли в Ленинград. Когда мы уезжали — охрана была жива и здорова, нам вслед солдатики кричали добрые слова прощания. Все. Всем понятно? И в подробности не вдаваться, кормили плохо, вы мало спали, вам холодно было, кто и где стоял, и во что был одет — вы не помните. Никаких деталей. А мы уж вас выручим. Мы сейчас навсегда вместе — братья по крови. Крови поганой этих тварей, позоривших нашу форму. Кстати, за успешную операцию по ликвидации группы врагов народа объявляю вам благодарность!

— Служу трудовому народу, — прошелестело от стены.

Ленка в себя пришла. Подошел к ней, сел на одеяло, она съежилась. Клин клином выбивают, взял ее в охапку, положил голову к себе на колени, погладил.

— Все, что нас не убивает, делает нас сильнее, — чужие слова, но правильные.

Надо бы молодежи на чувства надавить.

— Не раскисайте, война еще только началась, — говорю во весь голос.

И начинаю:

— Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…

Рванули хором, были бы на конкурсе — главный приз был бы наш. Зубы сжали, поставь перед ними тот конвойный полк и доблестных авиаторов, девчонки всех бы кончили. Даже Елена села.

— Первым делом пойдете в санпропускник. Одежду сжигаем. Волосы бы лучше наголо состричь. Для пользы дела. Рискнете? А мы будем наши проблемы решать, — сообщаю девушкам, что их ждет в городе.

Топиться, кажется, уже никто не будет.

— Что делать-то будем? — спрашивает Меркулов.

— Безгранично верить в своего командира, то есть в меня, — говорю вполне серьезно. — Капкан, ты водку пить любишь?

Ухмыляется лейтенант-орденоносец, или он не русский человек?

Разбиваем нашу одну большую задачу на ряд мелких.

Надо девчонок устроить так, чтобы им никто не мог вопросов задавать. И чтобы это со стороны красиво смотрелось. Мы их сняли с трудового фронта. Зачем? Убедительная причина только одна — чтобы забрать их на другой фронт. Радистки? Санитарки? У нас в цитадели есть госпиталь, но двадцать четыре санитарки — это перебор. Зенитчицы. Три батареи без расчетов. Это достойная мысль.

Причалили. До штаба три квартала, добежим под дождем. Девиц загнали в баню, на три часа договорились, мыло, простыни. Нашли дежурного по отделу снабжения, быстро вопрос с одеждой решили — он нам летнее обмундирование, белья по два комплекта, обувь по размеру, а мы ему без всяких расписок скидываем пять тонн муки. Разгрузка и доставка его — без нашего участия.

Сейчас надо за три часа документы привести в соответствие с легендой. Поехали к флотским друзьям. Капкан с ящиком водки зашел прямо в канцелярию начальника артиллерии флота. Самого Грена там, естественно, не было, да и не полезли бы мы к контр-адмиралу. Нам и дежурного вполне хватало.

— Выручай, братишка! Послало нас начальство еще вчера за пополнением на наши зенитные батареи, а мы загуляли. Выдай нам документы задним числом, неохота пропадать ни за понюх табаку, — стали мы ему на жалость давить.

Водка водкой, жалость жалостью, а пять мешков муки дело решили. Есть у нас приказ на тридцать два человека списочного состава в два зенитных взвода Шлиссельбургской крепости. Вот мы днем девушек согласно ему с работ и сняли.

Выглядит все прилично, даже удивительно.

Катер на дезинфекции, вши — насекомые опасные, переносчики сыпного тифа, с ними в НКВД борются жестко. Школа за три недели полностью загажена — полы вскрыты, вода выключена, туалеты забиты, такое впечатление, будто дикое племя вырвалось из каменного века, прямо из пещер и в здание. А нас двадцать семь человек, однако. И до утра еще далеко. Выклянчил у дежурного ключ от ленинской комнаты и тридцать матрацев. Перебьемся. Война, в конце концов.

Девицы стричься не стали, заверяя, что со вшами покончено раз и навсегда. И больше они никуда и шага не сделают без куска мыла в рюкзаке. Мы с парнями тоже быстро сполоснулись, один раз в парную зашли, и нас выгнали пришедшие из рейда пригородные партизаны. Под Ораниенбаумом тоже вермахт лез вперед, нащупывая слабые места советской обороны.

И пока мы предавались незамысловатым развлечениям, 58 пехотная дивизия вермахта вошла в Красное Село, а первая танковая зацепилась за окраины Пулково. Погибло два полка гвардейцев из дивизии Трубачева. Там тоже никто не сдался, как и наши артиллеристы под Лугой.

Будущих зенитчиц, в столовой покормили вечной казенной перловкой и черным хлебом. Мы все из рюкзаков выгребли, по двадцать граммов им налили. Чисто для запаха, дури у них своей хватало. И спать залегли.

Оказалось — ненадолго.

Кажется, только глаза закрыли, и не спали совсем, а уже в двери стучат, жизнь на флоте начинается рано, а к приказам относятся на удивление серьезно, поэтому за курсантками зенитчицами уже пришла машина. Главстаршина оказался парнем не робким и редким занудой. Пока девчонки завтракали хлебом с чаем, ладно хоть, еще сахар дали, мы с ним ругались.

— В приказе 32 человека к обучению, а вас 24. С меня за 8 пропавших курсантов шкуру спустят, — говорит он убедительно.

Да, шкуру спустят, и в личное дело подошьют, чтобы все видели — работа с личным составом ведется.

— А я тебе где людей возьму? — ворчу в ответ, но понимаю, прав морячок. — Ладно, для НКВД нет препятствий, будут тебе курсанты.

Дошел до дежурного, объяснил проблему, и выдал он мне восемь задержанных за нарушение комендантского часа. Женщин было всего пять, и мы взяли еще трех мужчин. Заряжающими будут. Командирам отделений вписали в солдатские книжки личное оружие, три наши «ТТ» и мой «Лахти». Сколько его можно таскать, всего один раз и пригодился, да и то для контрольных выстрелов. Его Ленка себе взяла, баюкает его, как Михеев свой пулемет. Больше ее в землянку никто не затащит.

— Все, забирай, все по приказу, — порадовал матросика.

Забрались они в кузов, под брезентовый тент, и убыли изучать матчасть. Это всего на месяц, а потом мы все засядем в цитадели, и спокойно перезимуем.

— Все будет хорошо, — говорю, как заклинание. — Или нет, но тогда все будет очень плохо.

А мы пошли своими делами заниматься, с флотскими товарищами за машину рассчитываться, буксир заправлять, баржу разгружать, сообщить родственникам девушек, что дети в армию пошли — жизнь за родину отдавать. На барже людей эвакуировать. Дел выше крыши. В цитадель не хотелось, перед Дарьей было неудобно. Как-то неловко все вышло — дурацкая шутка с непредсказуемыми последствиями. Да и здесь дел хватает, надо за военными следить, а то они нас быстро запрягут.

Открылся буфет для начсостава и мы решили там посидеть.

— И вот, вышли мы из дивизионного командного пункта и отправились прямо на передовую — в штаб полка… — заливается перед секретаршами и машинистками герой-разведчик, что нас вчера из бани выгнал.

У меня-то выдержка железная, а Олег в голос захохотал. За ним следом Меркулов хохотнул.

Тут из толпы слушательниц разворачивается дева смерти, резкая такая дамочка, а на петлицах — знаки, старший майор. Есть такое звание в наркомате.

— Что смешного? — спрашивает, и голос у нее очень нехороший.

Нет в нем любви…

Поднимаю руку. За все и всегда отвечает старший. А здесь это я.