— Ты точно не из НКВД, — признал, наконец, немецкий шпион.

— Ты прав, — говорю, — штурмбанфюрер. — Гони!

И рванули мы по ладожскому льду в клубах чистейшего снега, по которому еще не ступала нога человека. Дважды мы чуть не свалились в полынью — один раз просто ее перелетели, а во второй вывернули вбок и проскочили по краю, подняв ледяную волну в полметра высотой. Последний шторм на Ладоге в сорок первом году.

Минут двадцать мы искали место, где среди нагромождения валунов, машина могла бы въехать на негостеприимный северный берег. Промахнулись мы мимо всех обитаемых мест и выехали в дикую глушь. Наконец, увидели брешь в камнях. Въезжаем на подъем и видим два пулеметных ствола, направленных прямо на нас.

— Здравствуйте, товарищи. Заблудились? — спрашивает нас пожилой финн вежливо.

— Здравствуйте, — тоже вежливо отвечаю.

Толкаю немца, общайся с союзниками.

— Нам нужен представитель военной разведки, — говорит шпион. — Мы из СД, возвращаемся с задания.

Финн с легкостью перешел на немецкий, а я, учуяв запах дыма от костерка и кофе, пошел на него, будто меня манил голос сирен.

— Мне, — говорю, — чашечку двойного капучино без сахара.

Посмотрели на меня финны, и налили армейскую кружку до краев.

Выжил, думаю. Не должен был — а выжил. Кое-кого спас, других не смог. Но за себя мне не стыдно — я все делал правильно. И хлебнул горячего кофе.

Немец мне очень пригодился, не знаю, что он им сказал, но финны меня не притесняли. Выдали мне солдатскую форму без знаков различий, тулуп армейский, обувь, шапку-ушанку. Здесь не советская армия, где у рядового красноармейца личных вещей быть не может, и за этим тщательно следят все командиры, время от времени перетряхивая его вещмешок. Мобильный телефон сочли безобидным плоским фонариком, банковские ключи тоже вопросов не вызывали, есть у человека сейф, и пусть будет. А вот сотня золотых царских червонцев финнам не понравилась. Особенно мое объяснение, что это небольшая сумма на непредвиденные расходы. Карманные деньги. Только клятвенные заверения майора СД в моей порядочности, не дали им заподозрить меня в мародерстве или казнокрадстве. Но пистолеты изъяли, остался я с одним ножом.

Зато, благодаря моей привычке проводить каждый вечер в полковой сауне, я стал просто одной из привычных деталей местного пейзажа. Многие говорили на русском языке, и мне не составляло труда в нужную минуту найти переводчика. А потом я нашел старика лапландца.

Он еще помнил царя-батюшку, и за две желтеньких монеты с его изображением дал мне широкие охотничьи лыжи, меховую одежду и связку копченых оленьих языков. Дня три все привыкали к моему новому увлечению — катанию на лыжах. К вечеру я исправно возвращался, съедал обед и ужин одновременно и шел в сауну, всегда счастливый и всем довольный. Диверсант последние два дня сидел в штабе, Красная Армия штурмовала Тихвин, и вскоре должна была его освободить. Да и под Москвой вермахт отступал. И еще — они явно не знали, что со мной делать.

Зато я это знал.

Тебя никто не ищет, если все уверены, что ты мертв.

Пора, решаю, только проснувшись. Бросай курить, вставай на лыжи! Я и так не курю, а лыжи вот они! Заматываю ремни креплений и начинаю скользить легкой тенью по темному зимнему лесу. Вот и ручей с промоиной посередине. Одна лыжа ломается пополам. Палка летит на другой берег. Ко мне подходит ездовой олень, и я вскарабкиваюсь на его спину. Лапландец берет его за веревку и ведет вслед за своим рогатым скакуном. Пока я устраиваюсь удобнее на широкой спине животного, старичок прогоняет через ручей небольшое стадо, десятка два оленьих телок. Удачи вам, следопыты из разведки полка. Я утонул в ручье, а потом из него пили воду олени. Вот и все, пока, Финляндия. Отдаю деду еще восемь монет за хлопоты, и мы начинаем путь к моей заветной пещере. Лапландец знает примерно то озеро.

Первые сутки ехали без остановок, да и на вторые костра не стали разводить, спали вместе с оленями. Зато следы замели надежно. Ничего присутствия людей в стаде не выдает. Ушли. Зато, с каким наслаждением я хлебал грибной суп с корешками вечером третьего дня! Ничего вкуснее в жизни не ел. А к обеду четвертого дня мы дошли до пещеры. Прямо с оленя запрыгиваю на камни. Вот она, щебенка, на которой в свое время поскользнулся. Темнеет лаз. Родничок. Встаю на колени, лакаю чистую воду. Голова кружится. Делаю шаг за поворот, и вижу свой рюкзак, так никто его с конца лета не тронул. Выхожу наружу из второго отверстия, лезу наверх, прямо на камни — нет по ту сторону ни стада оленей, ни деда лапландца. Только ровный нетронутый снег лежит толстым слоем. Кажется, я снова в начале третьего тысячелетия. Эх, яблочко!

Какой же идиот продукты выбирал? Черт, это же Олег Синицын, только еще до войны. Вхожу в Сеть, оставляю в пещере маячок. Нет, ребята, если кто-то думает, что эта возможность может быть потеряна, тот меня плохо знает. Буду использовать или нет — это уже другой вопрос, но решение буду принимать я.

Свежей водички из родника во фляжку налил. Так, сардины в оливковом масле. Интересно, почему не сало? Странный я был человек. Декабрь на дворе, наши войска Тихвин уже освободили. Больше не отдадут. Если только его у них не купят. Но это будет значительно позже.

Забрал рюкзак, и осторожно выскользнул из пещеры. Бесполезная дверка в страшное прошлое. Там сорок первый год кончается — еще целых пятьдесят лет можно пробираться в советский концлагерь, с ЧК в прятки играть. Потом ЧК сгинет, так и страна скатится в третий мир. Уганда с атомной бомбой, даст России определение один бывший друг, и будет прав. Короче — нечего там, в прошлом, делать. Не прикольное оно, век свободы не видать.

А тут и снежок пошел, мои следы заметает, это хорошо. Переложил я документы глухонемого иностранца в нагрудный карман, и вышел на дорогу. До заправочной станции с мотелем и кафе было еще километра три, судя по навигатору. Кстати, куда мне от него ехать? В Стокгольм, ключи проверять? В Петербург, ставить на место южных мальчиков? Забыть все, как чудный рассветный сон, и спокойно жить в уютной Италии или тихой Германии? Интересно, что случилось с майором СД? Я даже не знаю его фамилии. Еще одна тень на жизненном пути. Не буду строить планы, просто пойду вперед.

Машины идут по трассе непрерывным потоком, хоть бы кто остановился, нет, от них не дождешься, одни педерасты едут.

Нет, есть и нормальные люди — тормозит машина.

— Эй, чукча северная, давай сюда шубу, мы тебе за нее десять бутылок водки дадим, — предлагают добрые люди.

Нет, это тоже педерасты, только другие, не гнойные, а деловые.

— Ты, что, какашка оленья, не понял? Водки дадим! Шубу снимай!

— Да дай ему в тыкву, и сдергивай меха! — несется предложение.

— Шуба будет в крови, пусть сам снимет, — поясняет заводила.

Точно, он прав. Я вернулся, ****ь, в страну педерастов, прямо на дорогу из желтого кирпича. Недавно одну такую с бюджетными деньгами дождем смыло. Тем не менее, сидит в этой стране миллион заключенных.

И чтобы их ряды не пополнить, надо быть внимательным и осторожным. Вот и съезд с дороги. Иду туда, снег неглубокий, рукой их маню за собой, и на ходу шубу стягиваю. Эх, зябко! И финскую форму тоже снимаю. Разуваюсь, и сдергиваю армейские кальсоны, тоже, кстати, из натурального шелка. Поэтому у финнов вшей не было.

Стою голый на снегу, мурашками покрылся. Ничего, сейчас согреюсь.

— Он, типа, все решил отдать, даже с подштанниками, — смеются предприимчивые педерасты.

Веселитесь, ребята, перед смертью.

— Я, — говорю, — заместитель начальника Ладожского отдела Смерш, приговариваю вас к смертной казни за самовольный выход из боя без письменного приказа командования. Приговор приводится в исполнение немедленно.

Их всего трое было. Говорливого водителя решил напоследок оставить. Мысль была. Первым жилистого уложил, удерет, греха не оберешься. Широким маховым ударом ему горло перерезал. Крови море. Сразу второму нож под ребра с поворотом, на, держи, сука! Сложился. Последний герой остался.