Конрад Цольнер заметил, что комтур поклонился ему не так, как прежде, а ниже и почтительнее. Великий магистр не удержался и, усмехнувшись, взглянул на епископский перстень с рубином и двумя алмазами. Ему и самому стало казаться, что после избрания он поумнел и даже стал выше ростом.

Закончив доклад, замковый комтур еще раз поклонился и отошел в сторону.

По церкви прошел чуть слышный шорох. Братья священники привели кандидатов. Они были в черной одежде, без доспехов.

Раздался четкий голос священника Николая. Великий магистр закрыл глаза и стал слушать.

— Не связан ли ты какой-либо присягой другому ордену?

— Нет! — в один голос ответили братья.

— Не раб ли ты?.. Не обременен ли долгами?.. Не имеешь ли ты какой-нибудь тайной болезни?

На каждый из этих вопросов братья громко ответили:

— Нет!

Наступила тишина. Слышно, как потрескивают горящие свечи. От дыхания людей, собравшихся в церкви, стало душно. Цольнер вытер потный лоб.

Сейчас рыцари будут присягать, подумал он и мысленно представил, как капеллан не торопясь берет в руки Евангелие и раскрывает его на первой главе.

Рыцари по очереди кладут руку на Евангелие.

— Я отвергаю желание моей плоти и моих привычек для послушания господу, святой Марии и вам, великий магистр немецкого ордена, — услышал Цольнер первые слова присяги. — Законам и обычаям ордена я буду послушен до смерти.

Другой голос, такой же молодой и звонкий, еще раз произнес те же слова.

В церкви опять стало тихо.

— Не думаешь ли ты, вступив в орден, вести роскошную жизнь? — снова услышал магистр голос капеллана. — Если так, то будешь жестоко обманут. В ордене существует такой порядок: когда хочешь есть — должен поститься, когда хочешь поститься — должен есть. Когда хочешь спать — должен бодрствовать, а когда хочешь бодрствовать — должен спать. — Священник закашлялся, вздохнул. — Если тебе велено куда-нибудь идти, а тебе не хочется, то не должен рассуждать, а идти, куда посылают… а от воли своей должен совсем отказаться, отца, мать, братьев, сестер и всех друзей забыть и только одному ордену быть послушным… За это вознаградит тебя орден сухим хлебом и водой и нищенским платьем, и не можешь ты роптать и обижаться…

«Когда сочиняли этот устав, орден был нищим и все братья были равны, — подумал великий магистр, — а теперь, когда мы правим государством, это смешно… Притворство».

Опять легкий шум пробежал по церкви. Послышалось звяканье железа. Магистр знал, что сейчас священники одевают братьев в рыцарские доспехи.

Надо идти, наступает самый торжественный момент.

Скоро два новых рыцаря войдут в орден девы Марии.

Конрад Цольнер встал с кресла и прошел к алтарю. За ним, словно тени, двинулись гуськом телохранители.

«И так до самой смерти: три рыцаря неотступно будут ходить за мной по пятам, — подумал магистр. — А хорошо ли это?»

Медленно, как подобает князю церкви и князю земному, он приблизился к стоявшим на коленях братьям Лютгендорф. Они были в железных рыцарских доспехах, а шлемы держали на сгибе локтей. Два священника стояли за их спинами с белыми плащами. Братья были велики ростом, и на коленях они казались выше, чем великий магистр.

Цольнер вынул из ножен свой меч и, подняв глаза на огромное изображение девы Марии, чуть пошевелил губами.

— Лучше рыцарь нашей пресвятой госпожи, чем кнехт, — неожиданно громким голосом сказал магистр. — Лучше рыцарь, чем кнехт, — еще раз повторил он. — Перенеси этот удар, а после — ни одного.

С этими словами великий магистр своим мечом плашмя коснулся плеча Вильгельма, а затем плеча его брата.

Братья Лютгендорф стали рыцарями ордена пресвятой девы Марии. Священники накинули им на плечи белые плащи.

Церковный хор братьев священников торжественно вознес молитву всевышнему. Заиграл орган.

Новопосвященные рыцари, не поднимаясь с колен, поцеловали руку с епископским перстнем.

— Вы должны втройне гордиться, — важно сказал им великий магистр, — христианин, рыцарь, немец… Это великая честь, братья мои. Помните, что главный ваш враг — нечестивая Литва. Вам предстоят славные битвы и победы над язычниками. — Эти слова Конрад Цольнер сказал, для гостей, находящихся в церкви. — А главное, братья, берегите себя от женщин, — продолжал он. — Женщины несут нам несчастье. Прикосновение тварей в юбках греховно… Ваша честь — это верность ордену, — закончил он свое короткое напутствие.

Магистр снова поднял глаза на огромную, ослепительных красок мозаику за алтарем. Дева Мария с младенцем. Богородица держала сына, словно перышко, на левой руке. «Эта мощная женщина вся пропитана не милосердием, а грозной силой. Такой и подобает быть покровительнице тевтонов, — подумал он. — От нас она приняла в жертву целый прусский народ. Прости меня, святая дева».

Цольнер, зевнув, семь раз прочитал «Богородицу» и семь раз «Отче наш» и пошел в свою опочивальню.

«Теперь-то я посплю часок, — думал он. — Вечером предстоит ужин с иноземцами, надо набраться сил».

По случаю торжества ворота крепости открыли для бродячих певцов, рассказчиков и музыкантов. На дворах и в залах замка раздавались пение и музыка, слышались смех и веселые женские голоса.

У колодца двое рослых молодцов в шелковых красных одеждах забавляли гостей: один перебирал струны на арфе, а другой играл на свирели. На противоположном конце двора слепец с длинной седой бородой распевал былины про деяния короля Зигфрида. Заливались соловьями искусные подражатели пения лесных птиц.

В другом месте выступали акробаты и жонглеры в разноцветных колпаках и масках. Они бегали на шарах, боролись, ходили на руках.

Два предприимчивых немца показывали великана, выросшего в прусских лесах. Он был волосат, краснолиц и на три головы выше самого высокого человека в замке. Его водили на цепи, как медведя. Великан оглушительно выкрикивал какие-то слова и гнул руками толстое железо.

Но больше всего прельщал высоких гостей акробат в полосатом платье: его конь ходил но канату, натянутому между столбами, а он плясал на спине коня.

Зрители орали от восторга, приветствуя ловкого наездника.

Рассказчиков, акробатов и фокусников гости щедро одаривали серебряными монетами и угощали пивом. Конечно, фокусники должны были остерегаться и не показывать особенно удивительные фокусы, так как их запросто могли обвинить в колдовстве.

По дворам замка, позванивая бубенчиками и гремя в барабан, ходили поводыри с учеными медведями.

Лазутчики тайного совета, шнырявшие между гостями, заметили двух странных мужчин в черных бархатных камзолах с золотым шитьем. На головах у незнакомцев — широкополые шляпы с черным пером. У одного на лице виднелась страшная отметина — меч отсек ему ухо и часть щеки, к тому же он немного прихрамывал.

Этих господ интересовала каждая мелочь в крепости. Они обшарили все углы, выглядывали в окна, определяя высоту. Старались незаметно измерять толщину крепостных стен. Брали в руки каменные ядра, кучами сложенные во дворе, прикидывали их вес.

Лазутчики доложили замковому комтуру. Замковый комтур выяснил, что это за люди, и в свою очередь доложил великому комтуру Радингеру фон Эльнеру.

— Гм… гм… Капитаны пиратских судов — на службе у ее величества королевы датской Маргариты… Состоят в королевском посольстве. Вот так раз! — удивлялся великий комтур. — Не трогать, но следить за каждым их шагом, брат мой. Наш замок, божьей милостью, неприступен.

Родингер фон Эльнер был не в духе после выборов. Его обошли. По его мнению, великим магистром должен быть он. Но братья опасались избрать великого комтура. Он часто бросал греховные взгляды на женщин и любил пить без меры крепкое пиво.

Прием иноземных гостей состоялся в большой зале дворца. Из ее восьми высоких стрельчатых окон открывался величественный вид на реку и окрестные леса. Подвыпившие гости со смехом разглядывали игривые изображения на капителях. Многие дивились на медные заслонки редкого в те времена духового отопления.