— Шорт с ней, нехай сидит, — махнул рукой шепелявый. — Давай, Штёпка, делиться, — обратился он к синеглазому.

«Ага! Значит, его зовут Стёпкой! — подумала Инка. — А кто же, в таком случае, Руслан? Может быть, письмо писал Стёпка Руслану?»

— Шестьдесят одна копейка поделить на три — выходит по двадцать копеек на каждого. А копейка остаётся. Что сделаем с копейкой? — задал глубокомысленный вопрос Стёпка.

— Купим шахару, — мечтательно проговорил шепелявый и с нежностью посмотрел на третьего мальчишку. — Да, Петька?

— Шахару, шахару, — передразнил Петька. — Ох, и жадюга ты, Ванька. Есть у тебя двадцать копеек, ну и купуй себе шахар. Давай лучше нищему отдадим, слепому, который на бульваре Шевченко стоит.

— Он зрячий… И злой, как собака. Не надо ему ничего подавать, — возразил Стёпка.

Могла ли девочка спокойно слушать такие вещи и не вмешаться?

— Не знают, куда копейку деть! Вот чудаки! В МОПР отдайте.

Мальчишки переглянулись, умолкли.

— Да, можно в МОПР, — снисходительно согласился Стёпка. Затем, взяв пудреницу, повертел её в руках. Подвижное, лукавое лицо его выразило удивление.

— А ента штуковина для чего?

Инка сделала вид, что читает, а на самом деле зорко следила за всем, что происходит. «Вероятно, сейчас будут губы красить», — подумала она и не ошиблась. Ванька взял помаду и, строя перед зеркальцем уморительные рожи, накрасил себе губы, щёки, нос.

— Не балуй, — отнял у него Петька помаду и стал ею что-то царапать на стенке павильона.

«Наверно, пишут неприличные слова», — подумала девочка и, не поднимая головы, сказала:

— Зачем портишь стенки? Это ведь не твой павильон, а государственный.

Ей никто не ответил. Оба — Стёпка и маленький Ванька — зорко следили за Петькиной рукой. И хотя Инка решила не смотреть, но всё же не выдержала — посмотрела.

«Марека — сволочь и паскуда», — написал Петька.

— А кто такой Марека? — поинтересовалась девочка.

— А кто такая ты? — недружелюбно проговорил Петька.

— Много будешь знать, скоро состаришься. Тебя не трогают, и ты сиди, молчи, — отозвался Стёпка и снова взялся за делёж трофеев.

— Вот сморкалку я себе беру, а зеркало Алёшке «Вшивому» дам. Нехай на себя любуется и воши считает.

Петька, спрятав в карман помаду, вежливо попрощался с Инкой:

— Моё вам с кисточкой!..

Ванька, зажав в руки мелочь, вприпрыжку побежал за товарищем, а Стёпка и Инка остались вдвоём в павильоне. Сидели они рядышком на скамейке, глядя в разные стороны. Стёпка первый нарушил молчание.

— Ванька непрактичный, — добродушно проговорил он. — Сейчас на все гроши «жуликов» с изюмом купит, а вечером будет хныкать: «Хочу жрать».

Он взял со столика Инкину рабочую книгу по обществоведению, перелистал её.

— Вы уже про попа Гапона проходили?

— Проходили. А ты где учился?

— Я четвёртую группу закончил, — с неожиданной грустью произнёс Стёпка.

— А уркаганишь давно? — задала Инка вопрос, на который однажды не получила ответа.

— Давно…

Стёпке вдруг захотелось поделиться с этой ясноглазой девчонкой:

— Матка и батя померли с голоду. А я один остался. Под Херсоном мы жили, в селе. Ну, я сел на поезд и поехал, поехал. А потом слез с поезда и пошёл, пошёл…

— А в детдом почему не пошёл?

— Был, — махнул рукой Стёпка. — В Ростове был, в Казани, в Одессе. Та хиба всё упомнишь? Я скрозь все дома оббегал.

— Ну и что ж?

— Надоело. Везде только попрекают — хлеб задаром кушаешь, вред государству приносишь… А в Чугуеве мне понравилось. Я там три месяца жил, брюхо наел, по три порции съедал.

— А потом? — Инка внимательно смотрела на него.

— А потом надоело, и убёг я.

— Послушай, Стёпка, — начала Инка. — Ты письмо случайно потерял. — И, вынув из сумки измятый, сложенный вдвое листок, она протянула его мальчику.

Он засунул руку в карман ватных брюк и, выставив из дырки грязные пальцы, рассмеялся:

— Дырища какая! Вот и потерял…

— А кто такой Руслан? — поинтересовалась Инка.

— Много будешь знать… — начал Стёпка, и снова ему, непонятно отчего, захотелось поделиться с этой девчонкой…

— Руслан? Да это я…

— Не понимаю. Ты ведь Стёпка…

— Стёпка, верно. А Русланом меня артисты прозвали, когда я в Одессе, в театре служил.

— Ты… В театре?

— Ага… Афиши расклеивал… Потом надоело…

— А письмо кто тебе писал?

«Ну и дотошная эта девчонка, — думает Стёпка. — Про всё расспрашивает, всё ей нужно знать». Но ничего, Стёпка-Руслан сегодня сытый и добрый. Пожалуйста, если охота, он может поддержать разговор.

— Письмо от моего друга, — говорит Стёпка и, гордо взглянув на девочку, добавляет:

— Мы с ним на курорт кажное лето ездим, в Крым. А прошлый год на Мымральных водах были.

— Послушай, Стёпка… Руслан, — задумчиво начинает Инка.

— Послушаем… — в глазах Стёпкиных пробегают весёлые, огоньки. Он побожиться может, что сейчас девчонка заговорит о детдоме. Так он и знал!

— Послушай, Стёпка. Знаешь, где Брест-Литовское шоссе? Там есть детский дом имени III Интернационала. Наша школа над ним шефствует. Пошёл бы ты туда… Там тебя никто хлебом попрекать не станет.

— Сагитировать хочешь? — Стёпка сморкается в розовый, пахнущий духами, платочек. — Не пойду я никуда… Свобода дороже жизни!

И он поднимается со скамейки.

Но Инка должна выяснить ещё один важный вопрос:

— Ты почему меня каланчой назвал?

— Дюже высокая ты…

— А ты ведь ещё выше. Тебе сколько лет?

— Пятнадцать.

Стёпка шмыгает носом и про себя дружелюбно отмечает: «Смешная девчонка».

— А тебе сколько лет? — в свою очередь интересуется он. Но в это время слышится голос Вани.

— Стё-пка!

Мальчик бежит через парк, сверкая цветными заплатами на штанах. В подоле его рубашки лежит с десяток маленьких, тёплых «жуликов». За ним степенно выступает Петька, на ходу жуя колбасу.

— Пошли, Стёпка… Тоже ещё… Тары-бары завёл… — И он бросает пренебрежительный взгляд на Инку.

— Адью! — Стёпка-Руслан обнимает товарищей, и все трое шагают вразвалку по кленовой аллее.

Дойдя до конца аллеи, Стёпка оглядывается. Девчонка всё ещё стоит у павильона и смотрит им вслед. Вот смешная!

Наступило седьмое ноября — праздник, о котором Инка так долго, радостно мечтала. Но то, что девочка увидела вечером в городе, превзошло все её мечты. Разве могла она представить себе эту огромную, величиной с мачту, электрифицированную цифру десять, установленную на здании окружкома партии? В прошлом году её не было. Инка помнит точно. А огненные ленты иллюминаций, опоясавшие дома, улицы, сады и скверы; оркестры на балконах, весёлые толпы на площадях! Нужно было иметь не пару глаз, а ещё… раз, два… Инка точно подсчитала. Нужно иметь ещё три пары глаз, тогда можно увидеть всё, что делается впереди тебя, сзади, с правой и с левой стороны.

Вот медленно едет грузовик, и сидят в нём комсомольцы завода имени Артёма. Юноша во фраке и в цилиндре кричит на всю улицу:

— Алло! Алло! Господа-граждане! Его величество мировой капитал хочет уничтожить всех коммунистов и обращается за помощью ко II Интернационалу.

Другой паренёк, изображающий, по-видимому, соглашателя из II Интернационала так же громко отвечает:

— Не волнуйтесь, господа капиталисты. Советский Союз будет уничтожен, для этого существуют газы.

А комсомольцы хором насмешливо поют:

А это что такое? Дзинь-дзинь-дзинь — звенят-позванивают настоящие кандалы. По правой стороне улицы едет ещё один грузовик, и в нём стоят люди в серых бушлатах, в круглых суконных шапках. На руках и ногах у них настоящие кандалы. Кажется, вот-вот затянут эти люди старую каторжную песню: