- По дорогам, ведущим к славе,

Надлежит ступать быстро по праву.

Однако радость страстного слушателя тут же поувяла, когда отозвался баритон:

- Сеньорита, что куст поливает,

Сколько листочков он в землю роняет?

И не дашь тут ответа ясней -

Сколько перьев на шляпе моей.

Его светлость герцог открыл дверь салона и прервал романс. У рояля сидела Лили, а рядом с ней стояла старшая сестра в зеленом платье, в том самом, в котором была, когда Энтони увидел ее в саду. Перед ней стоял хорошо сложенный смуглый брюнет лет тридцати с небольшим, с мужественными чертами лица, большими умными глазами, широким лбом и простой, но благородной статью испанского аристократа.

С появлением вновь прибывших певцы умолкли, но продолжали смотреть друг другу в глаза с приоткрытым ртом, еще погруженные музыкой в любовный дуэт. Они мгновенно отреагировали, обратив взоры к двери. Взгляды англичанина и привлекательного незнакомца на мгновение встретились. Когда Энтони заметил присутствие устроившейся на диване герцогини, это положило конец зарождающейся дуэли между двумя мужчинами. Англичанин быстро вышел из положения, поприветствовав хозяйку дома, которая протянула ему руку и сказала:

- Господь свидетель, Антоньито, мы по вам скучали.

Энтони не понял, звучит ли в этих словах доброжелательность или насмешка. Возможно, герцогине его постоянные визиты показались обременительными, подумал он. Не искушенная в искусстве острословия, она бросила гостя, но Лили спасла ситуацию, ринувшись к нему в объятья с невинной непосредственностью. Ее одернул герцог.

- Альба-Мария, оставь в покое своего любимого протестанта и веди себя как утонченная сеньорита.

И обернувшись к Энтони, шутливым тоном:

- Простите эту невоспитанную девочку, дорогой Уайтлендс, и позвольте представить вам нашего доброго друга, о котором я вам недавно рассказывал.

Освободившемуся от малолетней поклонницы Энтони пришлось приберечь приветствия для Пакиты на потом, чтобы сосредоточить внимание на красивом незнакомце. Герцог представил их друг другу со всей строгостью.

- Маркиз де Эстелья - человек разносторонний, которого высоко ценят в нашей семье. Уверен, что не существует таких тем, о которых он не мог бы вести беседу. Сеньор Уайтлендс - выдающийся эксперт по испанской живописи, проездом в Мадриде, был так любезен взглянуть на некоторые картины в целях их оценки. Маркиз де Эстелья, - объявил герцог, - в курсе наших намерений.

С лица маркиза исчезли все следы напряженности, после рукопожатия он ослепительно и искренне улыбнулся.

- В этом доме все от вас в восторге, - сказал он. - Рад познакомиться.

- Взаимно, - откликнулся Энтони, побежденный непринужденностью этого господина.

Дворецкий предложил им бокалы с напитками на серебряном подносе.

- Не дайте себя обмануть с помощью хороших манер, - саркастически заявил герцог. - Мы с маркизом принадлежим к разным поколениям и, по-всей видимости, к противоположным мирам. Я - убежденный монархист, а он, напротив - революционер, который может перевернуть весь мир вверх тормашками, да так его и оставить.

- И этого еще будет мало, дон Альваро, - с намеком засмеялся тот.

- Я это говорю не в укор, - ответил герцог. - Возраст делает людей умеренными. Юность всегда радикальна. Дорогой сеньор Уайтлендс, чего уж далеко ходить, несмотря на весь свой английский флегматизм, настоящий бунтарь. Он бы сжег всё, кроме Веласкеса. Или не так?

Поскольку он еще ничего не ел, густое и ароматное вино затуманило восприятие англичанина, а язык стал заплетаться.

- Никогда не говорил ничего подобного, - ответил он. - Всякое произведение искусства имеет свою цену.

При этих словах он непроизвольно бросил взгляд на Пакиту и покраснел. Язвительная девушка усилила его смущение.

- Сеньор Уайтлендс колеблется между холодной эрудицией и безрассудной страстью.

Статный маркиз благородно выступил в его защиту:

- Это вполне естественно. Без страсти не могут существовать настоящие убеждения. Чувства - корень и существенная часть всех глубоких идей. С моей точки зрения, мы должны быть признательны и рады тому, что англичанин вложил всю свою душу в нечто столь испанское, как Веласкес. Давайте поговорим о вашей любви к этому художнику и как вы к ней пришли, сеньор Уайтлендс.

- Не хочу утомлять вас своими рассказами, - возразил Энтони.

- Что вы, мальчик мой, - вмешалась герцогиня с язвительной шуткой, - в этом доме мы только и слышим истории об охоте, быках и политике. Если я до сих пор не умерла со скуки, то меня уже ничто не убьет. Можете болтать обо всем, что придет в голову.

- В моем рассказе нет никаких эмоций. Я как университетский студент, более приверженный голым фактам, чем страстным суждениям. Полемика с моими коллегами больше напоминает нотариальные акты, чем памфлеты.

- Такое поведение, - сказал маркиз де Эстелья, - не вяжется с таким драматическим художником, как Веласкес.

- О нет, простите, если с вами не соглашусь. В Веласкесе нет ничего драматического. Караваджо драматичен, и Эль Греко. Веласкес, напротив, отстраненный, спокойный, пишет словно через силу, оставляет наполовину недоделанные работы, редко сам выбирает тему и предпочитает рисовать неподвижные фигуры, а не живые сцены, когда он пишет движение, то делает его статичным, как будто время остановилось. Вспомните конный портрет принца Балтазара Карлоса: лошадь застыла в прыжке, который никогда не закончит, а принц не прилагает никаких усилий, свойственных наезднику. Сам же Веласкес был человеком холодным. В его личной жизни не было привязанностей, его никогда не интересовала политика, всю свою жизнь он провел при дворе, не принимая участия в дворцовых интригах, что трудно вообразить. Он предпочел бы быть чиновником, а не художником, и когда наконец-то получил высокий бюрократический пост, не задумываясь бросил живопись.

- Послушать вас, - сказал герцог, - так и не подумаешь, что речь идет о великом художнике, бесспорном гении.

Внезапно в разговор вмешалась Пакита, до сих пор державшаяся на расстоянии и словно погруженная в свои мысли.

- По-моему, сеньор Уайтлендс льет воду на свою мельницу.

- Что вы хотите этим сказать? - спросил Энтони.

Пакита бросила на него насмешливый и вызывающий взгляд.

- Я хочу сказать, что приобретя некоторые знания в музеях и библиотеках, вы присвоили себе Веласкеса и изменили его по собственному образу и подобию.

Герцог примирительно вмешался.

- Пакита, не будь такой дерзкой с нашим гостем. Дерзкой и опрометчивой. Наш друг Уайтлендс - мировой авторитет, его суждения о Веласкесе стоят обедни, если позволите так выразиться.

- Одно дело ходить к обедне, а другое - распространять саму доктрину, - отозвалась девушка, не отрывая взгляда от Энтони, который, весь на нервах, выпил второй бокал аперитива, так что весь салон вместе с мебелью и присутствующими в нем завертелся перед его глазами. - Конечно, я ничего не знаю о Веласкесе, но означает ли это, что сеньор Уайтлендс знает о нем всё? Не отрицаю, что он знает всё, что мог узнать. Однако, как мы можем сказать о человеке, который жил несколько веков назад в лабиринте церемоний, фальши и тайн, как это было при испанском дворе, и который вдобавок являлся великим художником, что он не унес с собой в могилу никакого секрета и что не вел хитрую двойную жизнь?

Энтони сделал над собой усилие, чтобы побороть опьянение и замешательство, которое нельзя было полностью отнести за счет вина и голода. На протяжении всей своей академической карьеры он оспаривал и защищал аргументы коллег одного с собой уровня, разговор шел лишь о деталях, всегда при помощи объемистой библиографии. Теперь, напротив, он столкнулся с привлекательной женщиной, которая атаковала на его же поле, и эта борьба лицом к лицу показалась ему более насущным и немедленным вызовом. На карту было поставлено нечто большее, чем академический престиж. Он откашлялся и ответил: