Он резко встал, сделал несколько шагов по кабинету и развел руками.

- Я много болтаю, прошу прощения. Мои заботы вам чужды. Но я хотел показать, что не спекулирую произведениями искусства. И в последнее время у меня было мало возможностей поговорить. Я стараюсь держать семью подальше от всего этого, а на улице так не поговоришь. Люди бояться высказать свое мнение, не говоря уже о своих планах. У меня больше нет друзей, лишь единомышленники.

Смущенный англичанин попытался выразить неловкий протест против предположения, что кто-то мог неправильно истолковать благоразумные решения хозяина кабинета. Уж точно не Энтони Уайтлендс. Но не успел он об этом объявить, как в полумраке комнаты раздался мелодичный перезвон колокольчика. Герцог де ла Игуалада вскочил на ноги, словно составлял деталь того же часового механизма, и с бодрым выражением лица воскликнул:

- Боже ты мой, уже половина второго, а мы всё болтаем! Время летит, друг мой, особенно в компании старого болтуна и доброго внимательного слушателя. Что бы ни случилось, но в обеденное время христианам не подобает работать. Оставим это для времени более подходящего. А пока окажите мне честь и разделите пищу со мной и моей семьей. Конечно, если у вас нет других дел.

- Совершенно никаких, - ответил англичанин, - но ни в коем случае не хочу вторгаться в вашу семейную жизнь.

- Чепуха, друг мой! В этом доме позволено всё, кроме подобных обвинений. И не обманывайтесь видом этого особняка, увидите, что мы люди простые.

Не дожидаясь ответа, он дернул за свисающий с потолка шнур с кисточкой, и через некоторое время в кабинет вошел дворецкий и спросил резким тоном, что угодно сеньору герцогу. Тот поинтересовался, вернулся ли сеньорито Гильермо. Дворецкий ответил, что не видел его.

- Ладно, - нетерпеливо сказал хозяин, - пусть поставят на стол еще один прибор. И пусть подают ровно в половине третьего. Если сеньорито Гильермо еще не вернулся, будет есть то, что останется, подогретым. И передайте сеньоре герцогине, что мы выпьем аперитив в музыкальном салоне. Гильермо, - объяснил он с неубедительной суровостью, когда дворецкий ушел выполнять приказания, - это мой младший сын, но главный сумасброд. Он изучает право в Мадриде, но часть года проводит в разъездах по наших угодьям. Я собираюсь постепенно передать в его руки управление недвижимостью. Уже несколько месяцев он не уезжал из дома. Его мать не пережила бы, если бы узнала, как обстоят дела в сельской местности, ни больше ни меньше. Так что предпочитаю, чтобы вся семья оставалась здесь. Но юношей невозможно держать на коротком поводке. Через сорок восемь часов заточения стены пали, и позавчера он отправился на охоту вместе с друзьями, пообещав вернуться сегодня ближе к полудню. Посмотрим. Другой мой сын путешествует по Италии с друзьями по факультету. Флоренция, Сиена, Перуджа, кто знает! Он окончил юридический факультет, но обожает живопись, и не мне его упрекать. Идемте, сеньор Уайтлендс, представлю вас моей жене и выпьем рюмочку чего-нибудь ароматного. Система отопления устарела, и дом похож на мавзолей. Ах да, и в присутствии моей жены и дочерей ни слова о теме нашего разговора. Не стоит тревожить их еще больше, они и так обеспокоены.

В камине музыкального салона весело горели несколько поленьев, на его полке красовался белый меланхоличный бюст Бетховена. Значительную часть просторной комнаты занимал большой рояль. На пюпитре стояли открытые ноты, а другие лежали на табурете, что показывало, что инструментом часто пользовались. Стены покрывали голубые шелковые обои, а квадрат окна обрамлял уголок сада с апельсиновыми и лимонными деревьями.

Едва они вошли в зал, как там появилась герцогиня. Она была небольшого роста, возраст и отсутствие вычурности превратили ее малопривлекательность в достоинство. Она излучала ум, энергию и упорство и говорила с андалузским акцентом и врожденной грацией. Непосредственность и наивность заставляли ее совершать многочисленные ошибки и невинные промахи, которым радовались знакомые, а самые близкие ее нежно за них любили. Нетрудно представить, что эта женщина была центром дома.

- Добро пожаловать в дом и особенно в эту комнату, мое убежище и святилище, - сказала она звонким и певучим голосом, почти с горячностью. - Мой муж живет живописью, а я музыкой. Так что мы никогда не спорим. Он любит неизменное, а я проходящее. Вы любите музыку, сеньор...?

- Уайтлендс.

- Иисусе, до чего же у вас странные имена! А как вас назвали при крещении?

- Энтони.

- Антоньито? Это уже лучше.

- Сеньор Уайтлендс, - сказал герцог снисходительным тоном, но не без учтивости - эксперт по испанской живописи, о коей мы уже переговорили, и друг Педро Тичера. Он приехал прямо из Англии, чтобы взглянуть на нашу скромную коллекцию, но поскольку время вышло, я предложил ему остаться на обед. Гильермо не вернулся?

- Только что, как мне сказал Хулиан, но поскольку выглядел как разбойник, то поднялся наверх, чтобы помыться и надеть чистую одежду.

В тот же миг вошла Лили в сопровождении девушки, которую представили англичанину как Викторию Фрасциску Эухению Марию дель Валье и Мартинес де Алькантара, маркизу де Корнелла, но все называли ее Пакита, дочь герцога и старшую сестру Лили. Она была высокой, с правильными чертами лица и похожа на мать, что парадоксальным образом делало ее привлекательной. Не улыбнувшись, она пожала протянутую гостем руку и кивнула ему твердо и быстро, почти по-мужски. Потом она отошла в угол салона и стала листать иллюстрированный журнал. Хотя на ней и не было зеленого платья, Энтони Уайтлендс спросил себя, не эта ли нелюдимая девушка является той самой загадочной женщиной, которую он видел раньше в саду в компании неизвестного молодого человека. Тем временем к нему подошла Лили и взяла за руку с бесцеремонной детской уверенностью. Когда англичанин обратил на нее внимание, она сказала:

- Прости за то, что я наговорила. Я не хотела тебя обидеть.

- О, нет ничего обидного в том, чтобы быть похожим на Лесли Говарда.

Девочка покраснела и отпустила его руку.

- Лили, дай Антоньито спокойно выпить хереса, - сказала герцогиня.

- Она мне не мешает, - пробормотал он в свою очередь и покраснел.

Болезненного и простоватого вида горничная со сросшимися бровями громко объявила, что обед подан. Все поставили бокалы и направились в столовую. Забыв о протоколе, Пакита подошла к Энтони и взяла его под руку.

- Вы и правда так хорошо разбираетесь в живописи? - без экивоков спросила она. - Вам нравится Пикассо?

- О, - поспешно ответил англичанин, немного озадаченный такой лобовой атакой. - Пикассо обладает большим талантом, без сомнений. Но, по правде говоря, его произведения меня не вдохновляют, как и прочая современная живопись. Я понимаю кубизм и абстракционизм с точки зрения техники, но не понимаю, куда они хотят нас привести. Если, конечно, искусство вообще может куда-то привести. Вы и правда сторонница авангарда?

- Нет, как и старой школы. Я принадлежу к музыкальной части семьи. Живопись мне кажется скучной.

- Не понимаю. Ведь вы живете в окружении великолепных картин.

- Хотите сказать, что я - всего лишь избалованная девчонка?

- Нет, что вы, ничего подобного я не говорил. И кроме того, с моей стороны это было бы преждевременно, я едва вас знаю.

- Я думала, что ваша профессия - с первого взгляда отличать фальшивое от настоящего.

- Ах, я понял, вы надо мной подшучиваете, сеньорита Пакита.

- Пожалуй, что да, сеньор Антоньито.

Замешательство англичанина росло. По его расчетам, Пакита, должно быть, уже слегка вышла из того возраста, когда девушка из хорошей семьи, особенно если она привлекательна, умна и грациозна, обычно выходит замуж или, по меньшей мере, обручается. Напротив, в данном случае, совершенно очевидно, девушка имела обыкновение подчеркивать чье-то ханжество или вести себя с преувеличенной дерзостью и независимостью, не оставляя сомнений в том, что не вышла замуж по собственной воле. Поэтому Энтони почуял, что в саркастическом тоне привлекательной девушки, в чьей компании он входил в это мгновение в столовую особняка, есть какая-то загадочная причина.