— Да, это приказал сам командующий обороной! И паше с тобой дело сейчас крепко думать, как лучше выполнить приказ!

— Трудновато! — сказал Варанов, садясь в кресло и потирая пальцами виски. — Сюда ведь идут не одна—две роты! Сколько мы сумеем продержаться?

— Вот в этом-то все дело!—энергично сжал кулак Евсеев. — За каждую смерть с пашей стороны — десять, двадцать, сотня смертей оттуда! Вроемся в землю, растворимся в расщелинах и будем бить, бить, бить, пока не кончатся боеприпасы и не упадет наш последний боец! Ты обратил внимание, как восприняли приказ люди?

Они нс простят ни позора, ни бесславного бегства и готовы на все! Но, несмотря на это, нам нужно сейчас получше к ним приглядеться, еще раз выверить, чем дышит каждый, помочь растерявшимся, подправить колеблющихся: одним словом, здесь я очень надеюсь на тебя!

— Ты преподаешь мне азбучные истины!—совсем по-детски надул губы Варанов.

— Не обижайся! — ласково положил руку ему на плечо Евсеев. — Я говорю то. что думаю, а обстановка сейчас такова, что каждый промах будет нам стоить очень дорого. Ты ведь моложе меня, и мой долг кое-что тебе подсказать. Так что...

— Да нет! Я не обижаюсь! — примирительно улыбнулся Варанов. — Я сделаю все, что будет в моих силах!

— Ну, и добре! А сейчас — не будем больше терять драгоценное время. Прикажи вызвать сюда Острэгла-зова, Булаева и Юрезанского. Подумаем вместе, как защищать равелин. И распорядись там — пусть не прекращают работы!

Варанов кивнул и вышел, забыв прикрыть дверь. Освежающий сквознячок парусами надул занавески, приятно обласкал разгоряченное лицо. Евсеев подошел к окну, посмотрел на море. Словно большое зеркало, отражало оно слепящие лучи, немое и пустынное до самого горизонта. Только остроносыми хищными рыбами проплыли вдали стаи «юнкерсов» в сторону города, и вскоре вновь раскатился, заухал смягченный стенами грохот разрывов.

Евсеев поспешно задернул занавеску, будто марля могла его оградить от всего происходящего, хрустнул сцепленными пальцами, стал ходить по комнате в ожидании вызванных.

Первым пришел старшин краснофлотец Булаев. Постучав и попросив разрешения войти, он старался протиснуть свое огромное мускулистое тело в приоткрытую дверь и от старания ничего не задеть и не повредить (обладая большой силой, он боялся неосторожным движением проявить ее) на его широком квадратном лбу выступили крупные капли пота. Наблюдая за ним, Евсеев не смог сдержать доброй улыбки и сказал почти весело:

— Да вы откройте дверь пошире!

— Ничего... Я так...—окончательно смутился Бу-

лаев. Примерный, дисциплинированный, он даже дружеские замечания начальства переносил очень болезненно. Наконец, покончив с дверью и громко пристукнув каблуками тяжелых рабочих ботинок, он отрапортовал:

— Товарищ капитан третьего ранга, старшин краснофлотец Булаев прибыл по вашему приказанию!

— Садитесь, товарищ Булаев. — кивнул на табурет Евсеев. — Подождем остальных и тогда начнем.

Лейтенант Остроглазой и главный старшина Юре-эанскнй вошли вместе. И, может быть, поэтому Евсеев только сейчас заметил, насколько различна их внешность.

Остроглазое был небольшого роста, слегка сутулый и даже тщедушный. Жиденькая челка черных волос по-детски зачесана набок. Казалось, что он нс сможет выдержать сколько-нибудь серьезного испытания. По Евсеев знал, что это впечатление обманчиво. Несмотря на хилый вид, Остроглазое был упорен и вынослив. И, кроме того, он прекрасно знал и любил свое дело. Говорили, что, когда его назначали в службу охраны рейда, начштаба флота в шутку сказал:

— Остроглазое? Бот и хорошо! В охране рейда только остроглазые и нужны!

Сам Остроглазов не подтверждал достоверность этих слов, но рейдовую службу нес безупречно. Люди его любили.

Сейчас, стоя рядом с Юрезакским, Остроглазов казался мальчиком. Главстаршина был на полторы головы выше и вдвое шире в плечах. Он носил морскую форму со вкусом, щеголевато, и даже в эти трудные дни с его брюк не пропадали острые, как бритвенное лезвие, складки. Имел он кучерявый чуб (давно переросший уставные нормы) и тщательно прилизывал его, отчего тот постоянно блестел, смазанный какой-то неведомой жидкостью. Даже самое пустяковое поручение он старался выполнить лихо, будто любуясь со стороны собою. Родился он под Одессой, но все считали его одесситом и, когда речь заходила о нем, лукаво подмигивали:

— Юрезапский? Этот черта молиться заставит! Одесса-мама!

И словно подтверждая, что черту действительно при встрече не поздоровится, мерцали под разлетнетымн бровями Юрезанского цыганские с хитринкой глаза.

Осмотрев вошедших с йог до головы и порадовавшись их подтянутому виду, Евсеев указал на свободные стулья. Последним вернулся Варанов н, увидев всех в сборе, удовлетворенно кивнул головой.

— Товарищи! — сказал Евсеев, прикалывая к стене лист бумаги. — Я вас собрал вот для чего. Взгляните сюда!

Все посмотрели на приколотый план. На нем был изображен равелин и часть Северной стороны. Коса земли, сужаясь, бежала к морю и, превратившись п узкую полоску, кончалась подковой равелина, выгнутой в сторону моря. С трех сторон омывало море вековые стены, и только с четвертой, северо-восточной, был открытый и свободный путь. Сюда и легла тяжело указка Евсеева, нацелившись острием в проход, и всем стало ясно без слов, что здесь, на этом участке, будет решаться судьба равелина.

Остроглазое приглаживал ладонью сползающую на глаза челку; Булаев смотрел серьезно, исподлобья, катая на скулах желваки; Юрсзаиский сидел легко и прямо, с интересом щуря цыганские глаза. Казалось, он одни не чувствовал всей сложности и напряженности момента.

— Немцы будут пытаться взять равелин только отсюда, с северо-востока, — продолжал Евсеев, и указка сделала стремительный прыжок в сторону равелина. — Попытка взять крепость с моря — маловероятна.

Капитан 3 ранга сделал паузу, выждал, внимательно изучая липа. Никто не возражал. Варанов утвердительно кивал головой, Юрезаиский смотрел в угол комнаты, где громко трещала, билась о стену крыльями залетевшая с улицы большая стрекоза.

— Так вот! — голос Евсеева становился тверже, усиливался,— на этом ответственном участке мы имеем самые плохие условия обороны: во-первых, вот этот проход-траншея, которая почти не простреливается ни с одной точки равелина, и, во-вторых, слабая защита входа во двор — всего-навсего дверь листового железа, легко пробиваемая пулями автоматов.

Евсеев вновь сделал паузу, давая продумать сказанное. Стрекоза, вылетев из угла, описала два широких круга над головами и тяжело шлепнулась на схему, распластав крылья.

— Да вышвырните ее к черту! — раздраженно сказал Варанов, с детства не любивший и даже побаивавшийся жуков, гусениц и других насекомых.

Юрезаиский с затаенной улыбкой подкрался и схватил стрекозу за хвост. Та вмиг изогнулась и больно укусила его за палец.

— Подлюка! — беззлобно выругался Юрезаиский и выбросил стрекозу в окно. Теперь ничто не мешало сосредоточиться. Евсеев сказал:

—• Командиром самого ответственного, северо-восточного, участка обороны назначаю лейтенанта Острогла-зова!

— Есть! — словно подброшенный пружиной, вскочил лейтенант и застыл навытяжку со смешанным чувством гордости и тревоги.

— Смежные участки обороны распределяю следующим образом: восточный — Булаеву, северный и юго-западный — Юреза некому.

Теперь стояли все трое. Перестали ходить желваки на скулах Булаева, погас плутоватый огонек в глазах Юрезанского. Лица, с печатью тревожной жизни, суровые и сосредоточенные, казались вычеканенными на бронзовой медали.

— У тебя есть что-нибудь? — обратился Евсеев к Баранову.

— Да, конечно! — Варанов легко поднялся и прошелся по комнате. — Я хотел бы обратить внимание на следующее обстоятельство: бой у стен равелина будет означать патую потерю Северной стороны. Трудно представить, какую силу обрушат на нас немцы, но думаю, что будет она немалой. Что мы можем противопоставить нм? Около сотни человек, вооруженных винтовками, гранатами и пулеметами, да эти древние стены. Трудным для нас будет бой. а если положить на чашн весов только чисто военные атрибуты — даже невозможным!