На помощь пришли армейские и флотские батареи. Десятки стволов посылали врагу грозный и беспощадный ответ. Особенно хорошо помогал батарейцам армейский артиллерийский полк полковника Богданова.

Вот все реже и реже стали залетать на батарею фашистские снаряды, а вскоре враг и совсем прекратил огонь. На поверхность холма вышли десятки новых бойцов. А санитары и санитарки на окровавленных носилках все несли и несли убитых и изувеченных людей. Вот пронесли тела краснофлотцев Сей и Кравченко с закрытыми плащ-палаткой лицами. Погиб и рабочий-слесарь Григорий Вулейко. Медленно ползли под бетон раненые, способные передвигаться. Казалось, может дрогнуть и сердце человека с самыми крепкими нервами. Но на батарее были люди крепче стали, каждая новая жертва лишь усиливала их ненависть к врагу.

Работы близились к концу. К 10 февраля командир дивизиона провел последние проверки и доложил командованию о готовности батареи открыть огонь из всех орудий. Свое обязательство досрочно заменить стволы батарейцы и рабочие выполнили с честью. А через два дня на батарею прибыл Военный совет флота: Ф. С. Октябрьский, Н. М. Кулаков, И. Е. Петров и другие. Они осмотрели место работы, побывали в башнях.

Когда стемнело, состоялся митинг личного состава. Вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский заявил:

— Если бы до войны какому-либо профессору сказать, что за шестнадцать суток без применения специальных кранов артиллеристы и рабочие заменят стволы такой батареи, как ваша, у профессора очки полезли бы на лоб от удивления... Вы — не только храбрые воины, вы совершили еще и трудовой подвиг, равный которому трудно найти в истории. Вы — чудесные русские умельцы, способные делать такие дела, какие не под силу нашим врагам. Вот почему мы уверены в том, что победим фашистов. С такими воинами и мастерами мы можем и должны победить врага...

Теплые слова благодарности сказал и член Военного совета флота дивизионный комиссар Н. М. Кулаков.

Объявив благодарность и премировав наиболее отличившихся, Военный совет уехал на флагманский командный пункт, а батарея продолжала свою будничную работу. Октябрьский пока запретил стрелять.

— Надо беречь боеприпасы, — сказал он Александеру и Моргунову, — пусть немцы остаются в приятном заблуждении, что батарея выведена из строя.

Вскоре приказом командующего флотом некоторым офицерам батареи были присвоены новые звания. Александер стал майором, Окунев — капитаном. Десятки воинов были награждены орденами и медалями. Прокуда — орденом Ленина, инженер тыла Алексеев и орудийный мастер Сечко — орденами Красной Звезды. Первый дивизион, куда входила батарея, стал гвардейским. Это была большая радость для батарейцев, свидетельство того, что Родина и партия ценят их боевые дела.

На митинге, посвященном этому событию, воины поклялись еще крепче бить врагов.

— Высокое и почетное звание гвардейцев обязывает нас бить врагов еще крепче и беспощаднее, — сказал Александер. — Мы воюем как будто неплохо, растем, учимся, но ведь и враг не стоит на месте, он тоже учится. Мы должны учиться быстрее и лучше врагов, это наша обязанность гвардейцев. Батарейцы Тридцатой с честью выполнят свой долг перед Родиной. Они готовы на любой подвиг во имя ее интересов.

Выступали комиссар батареи, командир башни, старшина, двое краснофлотцев, рабочий артмастерских. Их слова были обращены к Коммунистической партии, к матери-Родине, к советскому народу.

Резолюций не писали, приняли клятву, в которой обещали драться так, как требует партия, бить врага мужественно и умело, не жалея своей жизни.

...Вечером, когда все, кроме дежурных на боевых постах, разошлись отдыхать, Соловьев снова засел за письмо жене и сыну. Писал он теперь только открытки, по опыту зная, что они быстрее доходят до адресата.

«Здравствуй, моя дорогая Бронечка! Здравствуй, мой незабвенный Лёка-Морока...

Я здоров, воюем, награжден орденом. От нашей квартиры, как и от всего городка, остался... один адрес — так эти мерзавцы разрушили его с воздуха и артогнем. Зато и они немало поплатились своими головами (и еще поплатятся!), так что и теперь валяются за городком. Скоро этим «чистокровным» будет так жарко, что многие еще оставят здесь свои проклятые головы навсегда. В этом убежден и уверен каждый из нас... По тебе и Коке соскучился ужасно, хотя прекрасно знаю и верю, что вы тоже скучаете не меньше меня. Ну потерпите, во всяком случае осталось меньше ждать...»

12. ПЕРЕД ТРЕТЬИМ НАСТУПЛЕНИЕМ

Между вторым и третьим наступлениями был период относительного затишья. Комиссар Соловьев, секретарь партбюро Коломейцев, члены бюро и политруки подразделений использовали каждую минуту свободного времени для бесед, политических информации, радиопередач, выпуска стенных газет, организации концертов.

Светлым мартовским вечером, когда в воздухе было еще довольно прохладно, а от земли, нагретой весенним солнцем, тянуло теплом, неожиданно приехала группа арти-стов-москвичей: Валентина и Семен Светловы, Маргарита и Гораций Балабан, Наталья Исаенкова, Юзеф Юровецкий.

Комиссар Соловьев собрал политруков подразделений и потребовал разделить весь личный состав батареи на две группы, чтобы все бойцы побывали на концертах.

Концерт в районе батареи.

— Подумайте, товарищи, — говорил Соловьев, — сколько трудов стоило перебросить артистов сюда, в Севастополь! И артисты, видать, хорошие, раз к нам, на передовую приехали. Они согласны повторить свои номера для второй смены. Ни один боевой пост не может быть ослаблен, а люди все же должны послушать их. Начало концерта через сорок минут. Соблюдать строжайшую дисциплину и порядок. Надеть все чистое. Каждый должен понимать, что артисты к нам из самой Москвы прибыли. И наш внешний вид должен соответствовать случаю.

...Ленинская комната под массивом не могла вместить всех желающих. Поэтому многие стояли в коридоре у открытой двери и не видели артистов. Однако и они аплодировали не менее яростно, чем те, кто находился внутри. Артисты были «в ударе». Почти каждый номер исполняли на бис.

После первого концерта усталые артисты пили чай с печеньем, приготовленным батарейными коками, и похваливали его. Подорожный сиял от удовольствия: он любил, когда хвалили его подчиненных. После концерта он отправился на камбуз:

— Печенье и вообще харч сегодня на пять с плюсом. Сама артистка, та, что пела, ужасно хвалила. Во! — И он показал большой палец.

Немцы в этот день молчали. После того как артисты отдохнули, люди на боевых постах сменились, и концерт был повторен с тем же успехом.

Но бывало и иначе. Однажды поблизости от приехавшей концертной группы Дома флота разорвался снаряд тяжелого орудия и поднял высокий столб земли и дыма. Артистов срочно увели под массив. Вскоре прилетел еще один такой снаряд. Батарея стала отвечать, а артисты сидели и ожидали перерыва. Но когда кончилась стрельба, налетели самолеты, опять пришлось бежать в бомбоубежище. Потом немцы снова начали стрелять из орудий средних калибров по окопам в районе батареи. Так и сидели артисты до наступления темноты. Только поздним вечером они все же дали концерт.

Командование гарнизона понимало, что близится третий штурм города. Враги сосредоточили на подступах к нему огромное количество техники. В Крым был переброшен восьмой авиакорпус генерала Рихтгофена — опытнейшего фашистского летчика. Его асы бомбили Лондон, Ковентри, Бирмингам, штурмовали английские войска в Ливии. Это был цвет фашистской авиации. Около тысячи различных самолетов приготовили гитлеровцы для штурма. Количество артиллерии под Севастополем утроилось.

Манштейн, описывая подготовку к штурму, отмечает: «В целом во второй мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как в наступлении на Севастополь». Разумеется, Манштейну не было смысла преувеличивать свои силы. По его словам, под Севастополем было девяносто три батареи тяжелой артиллерии и артиллерии большой мощности, восемьдесят восемь батарей средних и легких калибров, двадцать четыре батареи тяжелых (многоствольных) минометов и несколько полков артиллерии ПВО. «Среди батарей артиллерии большой мощности, — пишет Ман-штейн, — имелись пушечные батареи с системами калибра до 190 мм, а также несколько батарей гаубиц и мортир калибра 305, 350 и 420 мм. Кроме того, было два специальных орудия калибра 600 мм и знаменитая пушка «Дора» калибра 800 мм».