Видеть её приходилось ему нечасто - только на пирах или во время её прогулок по дворцовому парку. В эти минуты в Гинго словно вселялся какой-то сумасшедший бесёнок. Он начинал прыгать, кувыркаться, хохотать, свистеть и кричать, подражая голосам зверей и птиц, а то вдруг набрасывался на других карликов и принимался их толкать и колотить, вызывая в толпе шутов невообразимую суматоху. Императрица замечала Гинго и милостиво ему улыбалась. Однажды, когда он её очень рассмешил, она даже позволила поцеловать себе руку. Рука её, унизанная перстнями, была холодна и бела как снег. Гинго потом целый месяц ходил шатаясь, закатывал глаза и мечтал умереть у ног своей госпожи за её единственный взгляд. О, это была бы сладкая смерть! "Астиальда, я люблю тебя..." - шептал он вечерами, отходя ко сну, и просыпался наутро с теми же словами, рисуя в воображении пленительный образ, улыбку и глаза - сверкающие, как две голубые льдинки в морозный солнечный день.
"Сегодня случится что-то необычайное", - думал Гинго, идя за госпожой по бесконечной анфиладе комнат, мимо мраморных колонн и величественных статуй. Астиальда шла чуть впереди. Карлик вдыхал ароматы её духов и от восторга у него кружилась голова. Ему хотелось закричать что было силы и закувыркаться, но, сознавая серьёзность момента, он шёл степенно, маленькими быстрыми шажками.
Астиальда была чудо как хороша в длинном облегающем белом платье с газовыми кружевами, шелестящими по полу, и в наброшенной на плечи голубой мантии. Сочетание белоснежного и голубого удивительно шло её неземному облику. Высокая стройная фигура молодой императрицы выражала гордость и величие. Глаза её излучали блеск. За всю дорогу она ни разу не взглянула на коротышку Гинго, на его сморщенное, словно тряпичное, личико. Лишь когда они оказались в самой дальней комнате без окон, где жёлто горели свечи в золотых шандалах, она обернулась к нему.
Вчера я вопрошала древнюю книгу, найденную в заброшенных катакомбах Кен-Корроса, - сказала она, подходя к громадному фолианту в бронзовом переплёте, лежавшему посреди комнаты на специальной подставке. - По её буквам, посредством магической формулы, я искала среди окружающих меня людей имя человека, который был бы всецело предан мне, - она коснулась фолианта рукой, и страницы сами собой начали переворачиваться. - Который ради меня готов броситься в пасть к дьяволу... Я перебирала имена придворных, вельмож и рыцарей, которые постоянно оказывают мне всевозможные знаки преданности и любви, но книга отклонила их все. Отчаявшись найти его среди вельмож, я стала перебирать имена слуг, и тут буквы сложились в имя "Гинго"...
Карлик, устроившийся у её ног, при звуке своего имени вскочил и порывисто воскликнул:
Да, да, моя госпожа! Я тебе предан!
С учащённо бьющимся сердцем он отвесил императрице поклон - торопливый и смешной, как всё, что он делал.
Лицо Астиальды оставалось серьёзным.
Узнав о твоей преданности, - продолжала она, - я вопросила о тебе чудесную поверхность этого подноса... - Она взяла лежавший возле книги чёрный овальный поднос, украшенный по ободу драгоценными камнями, и опустила его на пол, чтобы карлик мог видеть его зеркально-гладкое дно. - Смотри, Гинго, сейчас ты увидишь в нём себя...
Она произнесла заклинание, взмахнула рукой и чёрная поверхность подноса подёрнулась мерцающей рябью, в которой замелькали золотые и серебряные блёстки. И вдруг, словно соткавшись из этих блёсток, в овале подноса проступило лицо...
Гинго встал на четвереньки, вглядываясь в него. Обрамлённое чёрными вьющимися волосами, оно было удивительно красивым. А вскоре магическая поверхность подноса показывала уже всю высокую стройную фигуру незнакомца...
Гинго поднял на императрицу удивлённые глаза.
Что за прекрасный юноша виден там? - спросил он.
Это ты, - ответила Астиальда.
Я? - изумился Гинго. - Невероятно! Ты шутишь... - С воплем горечи и обиды он отпрянул от подноса. - Мне никогда не быть таким! Я смешной уродливый карлик, которого не любит никто в целом свете и у которого один удел - страдать...
Он закрыл лицо руками. Беззвучные рыдания сотрясли его тельце.
Слушай меня, Гинго, - сказала императрица. - Поверхность волшебного подноса всегда показывает истинную сущность вещей. Если она показала тебя таким, значит, ты такой и есть. Прекрасный юноша, настолько прекрасный, что я всю ночь любовалась на твоё изображение...
Гинго отвёл от лица свои маленькие ладони и посмотрел на неё.
Но сегодня утром, расспросив слуг, я была весьма опечалена, узнав, что Гинго - это карлик... - прибавила она после молчания.
О ужас, лучше бы мне не рождаться на свет! - Гинго вновь разрыдался.
Я любовалась тобой всю ночь, - продолжала Астиальда. - От упоения твоей красотой у меня захватывало дыхание. Дерзкие и невероятные мысли приходили мне в голову... Мне вдруг захотелось избавить тебя от отвратительной личины маленького уродца и вернуть тебе твой истинный облик, а потом коснуться твоих мужественных плеч, ощутить жар твоей груди...
Карлик охнул и опустился на пол, не в силах стоять на ослабевших ногах.
О божественная Астиальда, - прошептал он, - за один лишь час, да что там - за минуту неземного блаженства я готов отдать жизнь...
Только за минуту? - с загадочной улыбкой переспросила императрица. - Но почему бы блаженству не продлиться годы?
Годы?...
Даже десятки лет, если ты будешь достаточно отважен и выполнишь моё поручение.
Что я должен сделать? - Карлик на коленях приблизился к Астиальде. - О, говори скорее! Ради тебя я готов прыгнуть в пекло!
Ты обретёшь свой истинный облик только после того, как убьёшь Гомбарума, - сказала императрица.
Государя? - ужаснулся Гинго. - Но ведь ты знаешь, госпожа, что это невозможно! Наш государь - самый могущественный волшебник во всём Поднебесье, его власти покорна сама природа. Одним движением пальца он может вызвать землетрясение, бурю, смерч, наслать заразу на всю страну... Даже драконы Огненных гор не смеют его ослушаться, а что говорить о нас, простых смертных... Госпожа моя, о том, чтобы убить Гомбарума, не то что сказать - даже помыслить нельзя... Государь всесилен, он умеет читать мысли людей. Вспомни, сколько отважных и мудрых пало лишь за то, что плохо подумало о нём. Боюсь, что теперь и мне не сносить головы. Я не смогу удержаться, чтобы не вспомнить нашу встречу, и мысли мои неминуемо дойдут до императора. Он прочтёт их, и я погибну мучительной смертью... Возможно, это случится уже нынче вечером... Я погиб... Горе мне... Горе...
Да, мой верный Гинго, - сказала Астиальда, - поэтому мы должны действовать немедленно. Сейчас император спит. Час назад он вернулся с большой охоты в Гарпагоньих горах, накормил собак и удалился в Запретную Башню.
В эту Башню никто не может войти, ни одна живая душа... - еле слышно прошептал карлик и оглянулся в испуге, словно могущественный Гомбарум мог его услышать. - Даже для тебя, со всем твоим колдовством, нет входа туда... А проснувшись, Гомбарум тотчас узнает про наш разговор! Для него нет тайн!
Я рискую не меньше тебя, - возразила Астиальда.
Ты хочешь сказать, о госпожа, что Гомбарум... Может убить и тебя?...
Да. И я буду бессильна предотвратить это.
Как? У него поднимется рука на тебя, прекраснейшую из женщин?
Я уже не прекраснейшая, - с горечью ответила Астиальда, и прибавила, помолчав: - У меня появилась соперница, которой, похоже, улыбается удача...
Ты говоришь про Эройю, эту тонконогую танцовщицу?
Она кивнула.
Невероятно! - поразился Гинго. - Предпочесть тебе, богине, какую-то замарашку...
Эройя понимает толк в ворожбе, в этом всё дело. Она уже второй месяц, будучи императорской наложницей, влияет на Гомбарума, опутывает его сетями своих чар, а я ничего не могу ей противопоставить. Она задумала избавиться от меня руками самого Гомбарума и занять моё место... Из магической книги Кен-Корроса я узнала, что Эройя в самое ближайшее время потребует у Гомбарума моей головы. И император выполнит её желание. Возможно, это произойдёт уже завтра, сразу после того, как он встретится с этой ведьмочкой в Павлиньем зале... Развязка близится, и это вынудило меня искать в книге имя верного мне человека... Гинго, знай, сама судьба определила нам либо погибнуть вместе, либо вместе торжествовать победу и насладиться годами счастья!