Это те самые нищие, которые третьего дня проходили моей деревней, - сказал он, выпучив глаза. - Точно, они! Уже и сюда припёрлись!

Тщедушный писарь, допивавший третью кружку, утёр ладонью свой залитый пивом бритый подбородок.

Как бы они не занесли чуму или чего похуже, - заметил он. - И позволяют же им шляться по дорогам! В Силезии таких сжигают на кострах, чтоб не разносили заразу.

Да нет, это безвредный народишко, - благодушно возразил Ганс, тоже посмотрев в окно. - Побираются Христа ради, и Бог с ними...

Слепцы с несвязным пением, ковыляя на своих деревяшках и держась один за другого, вошли на задний двор харчевни и сгрудились у стены. Белки невидящих глаз обращались на всех проходивших мимо, из запылённых лохмотьев высовывались культи рук и ног, щербатые рты жалобно тянули: "Подайте, господин, на кусок хлеба!"

Через час, когда Ганс с помощником кузнеца и писарем выходили из харчевни, они всё ещё были тут. Помощник кузнеца остановился и вгляделся в одного из них. Писарь потянул его за рукав:

Идём, мы ведь ещё собирались посмотреть на комедиантов...

Погоди, - на большом раскрасневшемся лице Цвиглера отразилось волнение. - Сдаётся мне, что вон у того слепца физиономия в точности такая, как у Фрица Хебера, нашего бочара! Хебер пропал в тот день, когда эти убогие околачивались в нашей деревне... Ну да... Очень похож... Особенно нос - крупный, со шрамом на переносице... Этот нос не спутаешь ни с каким другим! Я готов поклясться, что это нос Хебера!

Писарь засмеялся.

А может, это сам Хебер здесь нищенствует, переодевшись в лохмотья? - ехидно спросил он. - Вот было бы забавно!

Цвиглер рассматривал слепца так и этак.

Нет, это не Хебер... Тот высокого росту и ладно сложен, а этот какой-то низенький, невзрачный, одна нога короче другой... Но нос... Боже мой, нос! Ведь даже шрам на том же самом месте!...

Интерес приятеля невольно передался Гансу. Он тоже начал разглядывать нищих и подмечать в их облике странные особенности.

Они и болеют как-то по-чудному, - сказал он. - Гляньте хотя бы на этого, что держит колотушку: одна нога вроде бы здоровая, толстая, волосатая, а вторая - ссохшаяся, потемневшая, как у трупа...

Ты прав! - пьяно выкрикнул писарь. - Вон у того крайнего слепца то же самое: одна нога здоровая, а вторую хоть отрывай да выкидывай... - Он расхохотался от неожиданно пришедшей ему забавной мысли. - Смотрите, если здоровую ногу одного слепца приставить к здоровой ноге другого, то получились бы две здоровые ноги - правая и левая, клянусь бородавками моей тётушки! Ха-ха-ха!... Ведь правда: у одного здорова правая нога, а у другого - левая!... Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!...

А у того коротышки одна рука в язвах, а другая здоровая и как будто похожа на женскую, - подхватил наблюдательный Ганс. - Хоть и грязная, но пальчики пухленькие...

И тоже засмеялся. Зато помощнику кузнеца было не до смеха.

Всё это странно и чудно, - бормотал он. - Смотрю на них, и думаю о Хебере. У него сильные руки, он гнёт металлические обручи для бочек! Руки вон того слепого вполне могли бы принадлежать Хеберу...

Чудо! Чудо! - давился от смеха писарь. - Сильные здоровые руки пришиты к дряблому телу!...

Эй, послушай, приятель, - Ганс обратился к большерукому слепцу. - Твоими руками, похоже, можно ломать подковы. Как тебе удалось сохранить такие мышцы на плечах, в то время как остальное тело ссохлось и покрылось струпьями?

Значит, так было угодно Всевышнему, - глухо отозвался слепец и плотнее запахнул на себе лохмотья.

Подайте на пропитание сирым и убогим, - тонко заголосил слепец со старческим сморщенным лицом, на котором провалился нос. При этом он старательно кутал в тряпьё свою левую руку - видимо затем, чтобы не показывать, какая она розовая и упитанная.

Причудлив промысел Божий, - Цвиглер, качая головой, перекрестился. - Чего только не бывает на свете...

Друзья отошли от увечных и зашагали по узкой городской улице. День клонился к закату, но улица была полна праздного люда, среди которого во множестве сновали всякого рода торговцы. Приходилось смотреть в оба, чтоб не наткнуться на бочонки продавцов браги и пива, которых они вечно перекатывали с места на место. Писарь, желая показать свою учёность, разглагольствовал о всевозможных болезнях, про которые наслышался от знакомого доктора.

Хворь, поразившая слепцов, была известна ещё самому Аристотелю, - говорил он, потрясая указательным пальцем. - Она разъедает не всё тело, а только его части. Одна рука, к примеру, может быть совершенно здоровой, зато остальное тело высыхает и покрывается язвами...

Друзья вышли из городских ворот и смешались с толпой, валившей на просторный пустырь, где с самого утра развлекали народ бродячие комедианты в пёстрых нарядах. Только что они закончили представлять сцены из Святого Писания и сейчас демонстрировали своё искусство ходить по натянутому канату, кувыркаться и жонглировать кеглями.

Поглазев на них, Ганс и его приятели вернулись к дороге. Здесь они стали прощаться: Цвиглер собирался идти в город, а Герштеккер - наведаться в гости к Гансу, чтобы купить у него поросёнка.

В это время мимо них проходила знакомая группа слепцов, оглашая окрестности заунывной колотушкой.

Опять они, - поморщился писарь.

Не выходит у меня из головы бочар, - признался Цвиглер, косясь на калек. - Как посмотрю на того, что идёт вторым, и представляется мне добряк Фриц! Я, наверно, перепил сегодня, но мне кажется, будто Фриц рассыпался на части, которые достались каждому из этих увечных. Одному - голова, другому - правая нога, третьему - левая, а вон тому, высокому, - обе руки... - Он нервно засмеялся.

Ты и правда перепил, - рассудительно молвил Ганс.

Это сатана тебя морочит! - воскликнул писарь, едва державшийся на ногах. - Подай им милостыню и помолись, и всё пройдёт.

А в самом деле, - здоровяк Цвиглер вытер рукой вспотевший лоб, нашарил в кармане медяк и с опаской приблизился к слепцу, похожему на Хебера. - Вот, возьмите, и помолитесь за меня.

Благодарствуем, добрый человек, - принимая деньги, ответил слепец.

Цвиглер вздрогнул, услышав этот густой бас.

И голос точь-в-точь как у Хебера! - сказал он шёпотом, обернувшись к приятелям.

Тебе чудится, клянусь рогами сатаны, - отозвался писарь.

Побледневший помощник кузнеца снова обратился к слепцам:

Откуда путь держите?

А мы уж и сами забыли, - ответил первый слепец. - И сколько дорог обошли, перебиваясь подаянием, знает один Господь Бог.

Не случалось ли вам бывать в Остенвальде?

В Остенвальде? - Слепец пожал плечами.

Кажется, так называлась деревня, в которой мы... - начал было замыкавший шествие коротышка, но двое его товарищей толкнули его локтями и он умолк.

Может, и бывали, - сказал первый слепец. - Мы названий не спрашиваем.

Цвиглер, крестясь, отошёл в сторону.

Тра-ля-ля, наш славный Петер, тру-лю-лю, - запел писарь. - Тебе мерещатся привидения средь бела дня! Признайся, ты ведь испугался!

Помощник кузнеца торопливо распрощался с приятелями и быстрым шагом, то и дело озираясь на жутких слепцов, направился к городу. А Ганс с писарем двинулись к постоялому двору, где Ганса дожидался его конь. На покорного каурого мерина они взгромоздились вдвоём. Качаясь на крупе, писарь сначала уверял, что привидений не бывает, а потом начал клевать носом и чуть было не свалился с коня.

Путь их был недолог. Изба Ганса Кмоха находилась в полудюжине вёрст от города, на окраине густого леса, в стороне от других изб. Когда путники миновали последнюю деревню и свернули с дороги на тропу, ведущую к Гансову жилищу, солнце уже потонуло за вершинами деревьев и лес потемнел. Вскоре перед Гансом предстала знакомая картина: низкий дом, дымок вьётся над покатой крышей, в загоне на заднем дворе видны головы жующих сено коров.

Услышав стук копыт, на крыльцо вышла дородная супруга Ганса и, уперев руки в бока, начала выговаривать мужу за позднее возвращение. Заодно сообщила, что Алоиз - молодой мужик, работавший у Ганса по найму, ещё днём отправился в город и до сих пор не вернулся.