В тот день на участке Кмоха побывали священник и управляющий барона, но ничего толком от Ганса они не добились. К полудню он впал в забытьё, а к вечеру умер. Все сошлись на том, что дом и впрямь посетила нечистая сила.

Селиться на этом месте никто не захотел. На следующий год поляна заросла молодым лесом, а ещё через несколько лет заброшенная, с провалившейся крышей изба Ганса Кмоха и вовсе скрылась в буйной лесной поросли.

Слепцы, убравшись отсюда, поспешили покинуть и окрестности Тюбингена, где люди могли узнать головы Алоиза и бочара из Остенвальда.

Больше о слепцах ничего не известно. След их затерялся на пыльных и беспокойных дорогах средневековой Германии, и их зловещая тайна сгинула вместе с ними.

г.

Журнал "Метагалактика" 1, 1995 год

Отредактировано автором в августе 2011 года

КРОВАВЫЕ ОРГИИ

В Сицилии, близ города Тропани, в старину был монастырь, в котором жили монахини-бенедиктинки. Настоятельницей у них была мать Лициния, женщина весьма суеверная и ко времени нашего повествования уже пожилая. Случилось так, что в Трапани прибыл её родной брат по имени Джилиоло. По городу сразу прошёл слух, что у него есть рекомендательные письма от римских кардиналов и что он знаком с самим Папой. Слух этот, надо сказать, распространяла не кто иная, как сама Лициния, которой было прекрасно известно, что братец прибыл не из Рима, а из заштатного городишки Анконы. Приняв там монашеский постриг, Джилиоло вскоре был обвинён в прелюбодеянии и вынужден был бежать оттуда. И никаких рекомендательных писем он не имел, единственное письмо, которое он показывал всем и каждому, было фальшивым, сочинённым за несколько монет неким писарем в какой-то придорожной таверне.

В Трапани Джилиоло втёрся в доверие к местным церковным властям, и не прошло и полугода, как на службах в городском кафедральном соборе они стоял уже рядом с епископом, что весьма повысило беглого монаха в глазах горожан. Немало способствовала этому и представительная внешность Джилиоло. Ему было сорок лет, он был полноват, имел выпуклый живот, белые пухлые руки и одутловатое лицо, с которого не сходило выражение благостности и умиления. Исповедаться у него считали за честь знатнейшие дамы города. Редкий прохожий, завидев его, не остановится и не испросит у него благословения.

Лициния добилась назначения Джилиоло смотрителем в монастырь. Беглый монах получил возможность бывать за его высокими стенами когда хотел, зачастую задерживаясь в нём по нескольку дней. Здесь, среди молодых монашек, порочные наклонности вновь взыграли в душе распутника. Отличный повод сойтись с девушками давали исповеди и уединённые собеседования, которые он не без умысла ввёл в монастырский обиход. Приведя к себе в келью хорошенькую послушницу, он заводил с ней речь о праматери Еве и о первородном грехе, расспрашивал девушку о её сокровенных помыслах. При этом его руки как бы невзначай касались её нежных рук и плеч. Большинство монашек столь явные намёки похоти прекрасно понимало, а уж опытный развратник Джилиоло по их взглядам и смущённому трепету сразу видел, какая из них готова на большее, а какая, помня о данном ею обете целомудрия, начнёт упираться и оказывать сопротивление. Строптивых он на первых порах оставлял в покое, ища другие способы подступиться к ним. Зато с теми, кто отзывался на его ласки, он не церемонился. Уже при следующей "отеческой" беседе он чуть ли не с первых минут начинал их обнимать и лезть им под подол.

Многие из девушек попали в обитель не по собственному желанию, а волей обстоятельств. Они томились от скуки и однообразия монастырской жизни, и неудивительно, что среди них нашлись такие, кто уступил греховным притязаниям Джилиоло. В своей келье он завёл широкую кровать, покрытую матрацем более мягким, чем полагалось по монастырскому уставу. На ней и происходили его игрища с монашками. Джилиоло нравилось целовать их в самые укромные места, тискать их груди и ягодицы, засовывать палец им в рот и во влажную промежность между ног. В начале любовной игры его обращение с совращённой им девушкой ещё сохраняло видимость нежности и благоприличия, но по мере того, как страсть его разыгрывалась, ласки его становились грубее, а объятия - туже. Вскоре маска обходительности совершенно спадала с его лица, оно хищно искажалось, он мял и кусал обнажённое тело, запускал в него ногти, из его горла вырывался рёв терзающего добычу зверя. Это рёв пугал девушку больше, чем свирепость его ласк, особенно если она была с ним впервые. Она стонала от боли, но её стоны и болезненные содрогания лишь подогревали страсть распутника. Именно в эти мгновения он погружал своё отвердевшее удилище в вожделенную щель...

Как ни удивительно, но многим соблазнённым им нравилось подобное обхождение. Целое лето Джилиоло наслаждался жизнью. Но в начале осени случилось событие, сильно его обеспокоившее. Сандра - высокая стройная семнадцатилетняя девушка, одна из первых отдавшихся ему, почувствовала, что ожидает ребёнка.

Она открылась развратнику, явившись к нему в келью, и со слезами умоляла придумать что-нибудь, что могло бы отвести от неё гнев настоятельницы. Джилиоло в смятении хмурил лоб. Монашкам запрещалось покидать обитель, но сюда наведывались их родственники и люди епископа, так что о беременности Сандры могли узнать в городе. Джилиоло грозили неприятности настолько крупные, что он даже боялся помыслить о них. Ему вспомнился монах, которого за надругательство над юной монашкой публично повесили на главной площади Анконы. Лихорадочно расхаживая по келье, Джилиоло воображал, будто не тот монах, а он сам поднимается на помост с виселицей, и страх ледяными пальцами сжимал его грудь...

Прикидывая разные возможности, он в конце концов утвердился в мысли, что Сандре лучше всего скоропостижно умереть. Причём умереть так, чтобы на него, Джилиоло, не пало и тени подозрения.

Размышляя о том, как лучше всего осуществить задуманное, он вспомнил старинную легенду, которую ему в один из первых дней его приезда сюда рассказал старик ризничий. В подвале монастыря с давних пор существует обширный склеп, куда когда-то, в давние времена, складывали тела скончавшихся горожан. Постоянная прохлада и сухой воздух склепа препятствовали разложению тел, отчего казалось, будто в стенных нишах и открытых каменных гробах вечным сном спят живые люди. Легенда гласит, что однажды в монастырском подвале был похоронен богатый торговец, о котором было известно, что в жизни своей он много грешил. Ночь после его похорон выдалась бурной: над Трапани и окрестностями сверкали молнии, грохотал гром и бушевало море, накатывая на берег огромные валы. В ту ночь сам собой звонил монастырский колокол и в подвале монастыря встали из своих гробов мертвецы. Наутро люди, войдя туда, увидели, что тело греховодника сброшено со смертного одра и растерзано в клочья. Никто не сомневался, что это было сделано руками оживших мертвецов по воле Высших Сил. На богобоязненных жителей Трапани это событие произвело настолько сильное впечатление, что они перестали хоронить в монастырском подвале своих умерших. Между хранилищем и нижнем пределом церкви поставили решётку с железной дверью. Дверь заперли на два крепких замка. В легенду эту настолько уверовали, что к подвальной решётке иногда подходили монахини, чтобы помолиться и испросить у покойников заступничества на небесах.

Легенда о ночи оживших мертвецов натолкнула Джилиоло на поистине дьявольский план. Выведав у Сандры, что никто во всём монастыре, кроме них двоих, не знает о её беременности, он объявил ей, что в одну из ближайших ночей они должны спуститься в подвал и покаяться в грехе перед выбитым там на стене изображением Богоматери. Ночь Джилиоло выбрал бурную, когда на небе носились тучи и волновалось море. В полночь к нему явилась Сандра. Они вдвоём спустились в подвал. Накануне монах выкрал у ризничего ключи от решётчатой двери, так что замки не стали для него преградой. Он отворил их и вместе с девушкой вступил в мрачное жилище покойников. Они двинулись между ниш и открытых гробов, стоявших на каменных постаментах. Колеблющийся огонёк свечи выхватывал из тьмы страшные оскаленные лица покойников. Джилиоло держал Сандру за руку, как бы ободряя её. Перед изображением Богоматери Сандра поставила свечу на пол, опустилась на колени и наклонила свою русую головку.