На одном из перекрестков нас даже задержал юный доброволец-регулировщик движения, которыми так гордится Монтре. Было очень забавно слушать, как белоголовый серьезный мальчик с пухлыми щечками и повязкой на рукаве, встав на цыпочки, чтобы прибавить себе солидности, вежливо, но строго отчитывал матушку Мари, а та покорно слушала, понурившись и ерзая от нетерпения за рулем. Мне стоило больших усилий не расхохотаться.

Два квартала после этого мы еле ползли, и матушка Мари совсем извелась. Но потом она тряхнула шляпкой и решительно прибавила газу. И тут же резко остановила машину перед небольшим особняком, прятавшимся в зелени густо разросшегося садика на одной из окраинных›лочек возле набережной, и победно посмотрела на меня. Я только заискивающе улыбнулась и начала помогать ей вытаскивать из машины сумки со всякой снедью.

Навстречу нам по усыпанной гравием дорожке среди сосен быстро шел доктор Жакоб. Он широко улыбался: наверняка видел из окна, как мы подкатили.

— Здравствуйте, мадемуазель… — поклонился он. — Наше вчерашнее знакомство получилось несколько сумбурным, так что я даже не успел спросить, как вас зовут.

— Клодина Дрейгер.

— Очень приятно. — Он снова учтиво поклонился. — Отдайте мне эти сумки, и прошу в дом.

Сегодня он выглядел вполне прилично, и его в самом деле можно было принять за доктора: отлично сшитый костюм, безукоризненная рубашка, хорошо повязанный галстук модных тонов. Но без грима выглядел он еще моложе, чем вечером, и все время улыбался — совсем не солидно. Мы поднялись на крылечко из трех ступенек, вошли в тесноватый, уютный холл.

— Вам наверх, а я скорее на кухню, — повелительно сказала матушка Мари, отбирая у доктора сумки, — Надо приготовить завтрак, а то наша гостья умрет с голоду.

— Но я завтракала, вы же сами видели, — всполошилась я.

— О, разве это завтрак?! Чем скорее вы его забудете, тем лучше, милочка. Дай еще господь, чтобы все обошлось без последствий… — Последние зловещие слова донеслись уже из-за двери.

Я умоляюще смотрела на Жакоба, но он только развел руками:

— С ней не поспоришь. Я давно уже не пытаюсь — с детства. Она здесь хозяйка. Прошу вас.

Признаться, я перешагнула порог двери, которую он предупредительно распахнул, с некоторой опаской. Кто их знает, современных факиров? Может, они держат дома живого удава или коллекцию отрубленных голов?

Но кабинет, куда мы вошли, оказался вполне обычным и современным: стены скрыты книжными стеллажами, у окна большой письменный стол, рядом второй столик с пишущей машинкой. Висят торжественные дипломы в застекленных рамках. Над письменным столом, тоже в рамке, заповедь:

Картотека в углу, приземистый журнальный столик с удобными креслами, торшер — никакой таинственности и восточной роскоши. Я даже разочаровалась слегка.

Прямо под окном росли серебристые ели, а за ними открывался чудесный вид на озеро и маленький островок с двумя деревьями, похожими на паруса. Казалось, он вот-вот уплывет, подхваченный ветром.

Мы сели в кресла; доктор Жакоб придвинул поближе сигареты и пепельницу и сказал:

— Чем больше я размышляю о вашем деле, тем подозрительнее оно мне кажется. Я собирался поехать отдохнуть недельку в горах, но решил задержаться, чтобы нынче непременно повидаться с вами.

— Спасибо, вы очень любезны, но, наверное, это напрасная жертва.

— Почему?

— Вряд ли вы сможете помочь моей тетке, ведь вы сами вчера сказали. Тут нужен опытный психиатр, вы правы.

— Надо еще разобраться, — задумчиво проговорил он, закуривая сигарету.

Я не сводила с нее глаз. Заметив это, Жакоб рассмеялся:

— Не бойтесь, я не стану вас больше пугать. Сегодня у меня нет выступления, тренироваться не надо.

— А как вы это делаете?

— Очень просто. Вот так, — и, насмешливо сверкнув глазами, он ловко продел горящую сигарету сквозь щеку.

Я не спускала с него глаз. Сигарета в самом деле прошла сквозь щеку, я готова поклясться! Но на щеке не осталось никакого следа.

— Н-да, — сказала я. — А вы в самом деле доктор?

— Предъявить вам диплом Сорбонны? Или Цюрихского университета? Я их оба закончил. Я действительно специалист-психолог, могу показать достаточно солидные научные труды. — Он махнул в сторону книжных полок. — Уж Анни-то меня хорошо знает, иначе не послала бы ко мне свою лучшую подругу, как вы изволили отрекомендоваться.

— А зачем вы занимаетесь этим?

— Чем?

— Ну, всякими фокусами… — Я неопределенно покрутила пальцами перед своим носом. — Сигаретка сквозь щеку, кандалы, ходите по саблям, пролезаете сквозь стены. Зачем выступаете в каких-то балаганах?

— Потому что мне это нравится, С детства увлекаюсь благородным искусством волшебных иллюзий и магических превращений. Напрасно вы отзываетесь о нем так презрительно. Это весьма древнее искусство. Еще в библии пророк Моисей соревновался в чудесах с профессиональным фокусником.

— Но все-таки: доктор философии — и вечерами становится факиром, одурачивая доверчивых простаков в варьете. Это не вяжется…

— Я давно уже не выступаю в таких заведениях, как «Лолита». Правда, показываю иногда некоторые номера как иллюстрации к своим публичным лекциям. За это мои друзья называют их «лекции с фокусами». А вчера пришлось выступить в варьете, да еще под таким вульгарным цирковым псевдонимом, чтобы выручить из беды моего старого учителя, Мишеля Надира. Не слышали о таком? Замечательный фокусник, имя его гремело перед войной. А теперь он стал стар, тяжело болен, вот мы и решили как-то помочь старику, собрать для него немного денег, выступив в «Лолите». Я Мишелю Надиру очень многим обязан. Да и вообще знакомство с цирковыми магами и волшебниками с их удивительным мастерством помогает моей научной работе.

— Каким образом?

— Видите ли… — задумчиво сказал он, провожая взглядом колечко дыма. — Я занимаюсь изучением скрытых резервов человеческого организма, возможностей человеческой психики прежде всего. «Познай самого себя» — этому мудрому завету три с лишним тысячи лет, а мы пока еще очень мало, до смешного мало знаем о себе, о своем мозге, о его поразительных возможностях. И вот знакомство с удивительными опытами и открытиями моих славных друзей — цирковых фокусников, факиров, современных йогов, как вы выражаетесь, — дает интереснейший материал для исследований в этой сложной области. Я у них многому научился.

Он увлекся, а мне было интересно слушать, и я его не перебивала. Если уж тете этот забавный доктор помочь бессилен, то хоть секреты ловких фокусов передо мной раскроет.

— Как вы ухитряетесь лежать на этих ужасных гвоздях? — спросила я.

— Очень просто. Немножко элементарной физики и арифметики. Болевые ощущения возникают, если на одно острие приходится груз в пятьсот-шестьсот граммов. Площадь моего лежащего тела — около двух тысяч трехсот квадратных сантиметров, на каждый из них приходится по одному острию, а вешу я семьдесят килограммов. Возьмите карандаш, сделайте несложный подсчет и убедитесь, что на каждое острие приходится всего-навсего по тридцать граммов тяжести. Так что я лежу как на диване.

— Так просто? — разочаровалась я. — А сабли? Ведь они острые?

— Острые, — согласился он. — Только заточены и направлены особым образом, так что я ступаю по ним без риска порезаться. Конечно, нужна тренировка.

Я огорчилась и сказала:

— Значит, жульничество…

Кажется, он обиделся, потому что поспешно ответил:

— А освобождение из цепей и пут? Таких мастеров — мы называем их на своем профессиональном жаргоне «клишниками» — немного на свете. Тут фокус в том, чтобы при сковывании умело напрягать мускулы, значительно увеличивая их размер, а потом быстро их расслабить. Я могу даже смещать кости в суставах и задерживать дыхание на две минуты. Такое владение своим телом дается лишь многолетней тренировкой.

— Да, это ловко у вас получилось, — согласилась я. — Но как же все-таки вы ухитрились так быстро выбраться из запертого сейфа? Вы в самом деле умеете проходить сквозь стены?