— Я понимаю, Жермен, — ответил Леонар очень спокойно: — вы переменили свое намерение, увидав мою дочь с ее ухаживателями. Это как вы хотите. Повидимому то, что притягивает одних, отталкивает других, и вы имеете право удалиться, раз вы еще ничего не говорили. Если вы, действительно, хотите купить моих волов, приходите на них посмотреть на пастбище; мы об этом потолкуем, и совершится ли эта сделка или не совершится, вы зайдете к нам пообедать перед тем, как отправляться обратно.

— Я не хочу вас беспокоить, — возразил Жермен, — у вас, может быть, есть тут дела; а мне немного скучно смотреть на эти танцы и ничего не делать. Я пойду поглядеть ваших волов и потом зайду к вам.

После этого Жермен скрылся и направился к лугам, где Леонар, действительно, издали показал ему часть своего стада. И Жермен подумал, что если он приведет старику Морису, который в самом деле собирался прикупить скотины, хорошую пару быков по умеренной цене, то его охотнее простят за то, что он добровольно не выполнил цели своего путешествия.

Он пошел быстро и вскоре очутился недалеко от Ормо. Он ощутил потребность пойти поцеловать своего сына и даже повидать маленькую Мари, хотя он и потерял всякую надежду и прогнал мысль, что он может ей быть обязанным своим счастьем. Все то, что он только что видел и слышал: эта кокетливая, пустая женщина, этот отец, одновременно хитрый и ограниченный, поощряющий свою дочь в ее тщеславных и бессовестных привычках, эта городская роскошь, которая казалась ему нарушением достоинства деревенских нравов, это время, потерянное на праздные и глупые слова, вся эта обстановка, такая отличная от его собственной, и особенно то глубокое недомогание, которое испытывает деревенский человек, когда нарушает свои трудовые привычки, скука и смущение, испытанные им в эти несколько часов, — все это возбудило в Жермене желание очутиться опять вместе со своим сыном и со своей маленькой соседкой. Если бы он даже и не был влюблен в эту последнюю, он все-таки пошел бы к ней, чтобы немного развлечься и перевести свои чувства в их обычную колею.

Но он тщетно смотрел на окрестные луга, он не нашел в них ни маленькую Мари, ни маленького Пьера, и однако же было как раз то время, когда пастух обычно бывает в полях. На одном из загонов было большое стадо, и он опросил мальчика, который его стерег, эти овцы — не с фермы ли они из Ормо?

— Да, — сказал ребенок.

— А вы их пасете? Но разве мальчики стерегут в ваших краях шерстоносных животных?

— Нет, я их стерегу только нынче, потому что пастушка ушла: она заболела.

— Но разве у вас нет новой пастушки, которая сегодня утром пришла?

— О, это верно! Но она тоже уже ушла.

— Как ушла? Разве с ней не было ребенка?

— Да, был: маленький мальчик, который плакал. Они оба ушли вместе, побыв часа два.

— Ушли, но куда?

— Должно быть, откуда пришли. Я их об этом не спрашивал.

— Но почему же они ушли? — сказал Жермен, все более и более беспокоясь.

— Ну, разве я это знаю.

— Может быть не сошлись в цене? Хотя об этом должны были условиться заранее.

— Я ничего не могу вам сказать. Я видел, как они пришли и ушли, вот и все.

Жермен направился к ферме и стал расспрашивать у арендаторов. Никто не мог ему объяснять, в чем дело; но было достоверно одно, что, поговоривши с фермером, молодая девушка ушла, ни слова не говоря и уводя с собой ребенка, который плакал.

— Разве обидели чем-нибудь моего сына? — воскликнул Жермен, глаза которого загорелись.

— Как, это ваш сын? Почему же он был с этой девочкой? Откуда вы сами и как вас зовут?

Жермен, видя, что по обычаю этих мест на все его вопросы будут отвечать новыми вопросами, топнул с нетерпением ногой и заявил, что ему нужно повидать хозяина.

Но хозяина не было; он не имел обыкновения оставаться на целый день, когда приезжал на ферму. Он сел на лошадь и уехал на какую-нибудь другую из своих ферм, а куда именно — неизвестно.

— Но, — сказал Жермен в сильной тревоге, — неужели вы так и не знаете, почему же ушла эта молодая девушка?

Арендатор обменялся со своею женой странной улыбкой и ответил затем, что ничего он не знает, и это его не касается. Жермену удалось только узнать, что молодая девушка и ребенок пошли в сторону Фурша.

Он побежал в Фурш; вдова и ее поклонники еще не вернулись, так же как и старик Леонар. Служанка сказала ему, что его спрашивала молодая девушка с ребенком, но она, не зная, кто они, не приняла их и посоветовала им итти в Мерс.

— А почему вы отказались их принять? — сказал Жермен, очень раздосадованный. — Значит, в ваших местах народ настолько недоверчив, что не открывает дверь своему ближнему.

— Ну, а как же, — ответила служанка, — в таком богатом доме, как этот, есть все основания хорошо его сторожить. Я отвечаю за все, когда хозяева отсутствуют, и не могу отворять дверь первому встречному.

— Это отвратительный обычай, — сказал Жермен, — и я предпочел бы быть совсем бедняком, только бы не жить так, в постоянном страхе. Прощайте девушка; мерзкая ваша сторонка, прощай!

Он стал разузнавать в окрестных домах. Там сказали, что видели пастушку и ребенка. Так как мальчик ушел из Белэра неожиданно, не принарядившись, в немного разорванной блузе и со своей маленькой ягнячьею шкуркой на плечах, а маленькая Мари была всегда очень бедно одета, то их приняли за нищих. Им предложили хлеба; молодая девушка согласилась взять один кусок для ребенка, который был голоден, затем она пошла с ним очень быстро и исчезла в роще.

Жермен задумался на мгновение, затем он спросил, не был ли фермер из Ормо в Фурше.

— Да, — ответили ему, — он проехал верхом очень скоро после этой девушки.

— Разве он гнался за ней?

— А, так вы его знаете? — сказал засмеявшись местный кабатчик, к которому он обращался. — Да, конечно, это бешеный молодчик в рассуждении девчат. Но не думаю, чтобы он эту поймал; хотя, впрочем, если он ее видел…

— Довольно, спасибо!

И Жермен скорей полетел, чем побежал, на конюшню Леонара. Он набросил седло на Серку, вскочил на нее и поскакал быстрым галопом, по направлению Шантелубских лесов.

Его сердце так и прыгало от беспокойства и гнева, пот лил у него со лба. Он раскровянил бока Серки, хотя она, увидав, что находится на пути к своей конюшне, не заставляла просить себя бежать.

Жермен вскоре опять очутился у того самого места, где он провел ночь у болота. Огонь еще дымился; старая женщина собирала остатки хвороста, который набрала маленькая Мари. Жермен остановился, чтобы ее расспросить. Она была глуха и не понимала его вопросов.

— Да, сынок, — сказала она, — тут Чортово Болото. Это скверное место, и не следует к нему подходить, не бросив сперва туда трех камней левой рукой и не перекрестившись в то же время правой: это прогоняет духов. Иначе приключатся несчастья с тем, кто кругом его обойдет.

— Я вам не про это говорю, — сказал Жермен, приближаясь к ней и крича изо всех сил. — Не видали ли вы в лесу девушку и ребенка?

— Да, — сказала старуха, — в нем утонул маленький ребенок.

Жермен содрогнулся с головы до ног, — но, к счастью, старуха прибавила:

— Это было очень давно; и в память этого происшествия здесь поставили хороший крест, но в одну грозовую ночь злые духи сбросили его в воду. Можно еще увидать один его конец. Если кто-нибудь имел несчастье остановиться здесь ночью, он может быть уверенным, что выйдет отсюда только днем. Сколько бы он ни ходил, он мог бы сделать двести миль по лесу, а все-таки всегда очутился бы на том же самом месте.

Помимо собственной воли, воображение хлебопашца было поражено всем тем, что ему довелось услыхать, и мысль о несчастии, которое должно было случиться, чтобы окончательно оправдать уверенья старухи, охватила его так сильно, что он почувствовал озноб по всему телу. Отчаявшись получить от нее еще хоть какие-нибудь сведения, он опять влез на лошадь и стал объезжать лес, крича изо всех сил Пьера, свища, щелкая кнутом и ломая ветки, чтобы наполнить лес шумом своей езды, и прислушиваясь затем, не отвечает ли ему какой-нибудь голос; но он слышал лишь колокольчики коров, рассеянных в кустах, и дикие крики свиней, ссорящихся из-за жолудей.