— Когда ты немного окрепнешь… — Разве мог он сказать ей, что решил уже всё, решил вернуть её людям отца. Вряд ли она сейчас задумывается об этом, они ушли от преследования, нашли место в таверне, у них ещё есть немного денег. Разве в такой, относительно благоприятной обстановке, она могла думать о том, что Алдор решил для себя. Без неё ему будет легче, да и не будет ли более справедливым после того, что она пережила, оказаться ей дома. Чёрт с ней, с этой войной, она и без того начнётся.

_________________

Утром они вдвоём собрались, перекусили свежим хлебом и молоком, и чинно, как настоящие муж и жена, отправились в церковь. Всю дорогу Вэллия держалась рядом, молча смотрела перед собой. Алдор чуть поддерживал её под локоть пальцами, скорее для себя, чем для неё. Если она поднимет крик на рыночной площади, вряд ли он сумеет хоть что-то сделать, чтобы остановить её. Но она обещала молчать и слово своё сдержала.

В церкви они сели рядом на пустую скамью, служба уже началась, и на них никто почти не обратил внимания.

Алдор украдкой поглядывал девушке в лицо. Строгий чёткий профиль бледного лица, распахнутые глаза, она шептала молитву. Сам он в церкви не был уже давно, сердце его жило местью за родных, а сеньор готовил войска к войне — какая уж тут церковь? Но для неё это, видно, было важно.

Время тянулось медленно, и Алдор невольно начал прислушиваться к словам священника за кафедрой. Он рассказывал притчу о блудном сыне. Алдор уже слышал её в детстве от матери.

Хорошо возвращаться домой, если он у тебя есть, а если его нет? Куда вернуться? Если жестокий человек лишил тебя дома, убил твоих близких, как быть? Разве прощение вернёт их? Успокоется ли сердце после прощения? А месть — это выход?..

Вот он украл её у отца. Алдор перевёл взгляд на профиль графской дочери. Она не особо нужна-то ему была, он хотел убить графа. Отомстить ему. А накануне войны убить главного врага, это был бы смелый поступок, подвиг. Доранн сам такого никогда бы не ожидал, это был бы подарок сеньору. Но… девчонка эта вмешалась и поплатилась за это. Как, интересно, чувствует себя сейчас её отец? Какие мысли и предположения лезут в его голову? Конечно, он боится за свою честь, боится грязных слухов. Если бы это был мальчишка… А украли дочь, зрелую красивую девку, да в одной ночной рубашке… Такое будешь держать в секрете…

Но то, что было у него с ней, то, что поселилось в сердце — в самом закоулке его! — это не месть, это точно не месть. Ему было жалко расставаться с ней, он знал, что не увидит её больше, не будет знать, что станет с ней. Он оттягивал момент расставания, оправдывался разными способами перед самим собой. Понимал, что так и так придётся оставить её отцу, оставить здесь, а самому уйти в Лион, понимал, но не хотел оставлять. Какая-то непонятная жалость к ней жила в его сердце, и предстоящее расставание щемило душу печалью. Что с ней будет при таком отце? Что этот человек сделает с ней, когда узнает всю правду? Выдаст её замуж? Сошлёт подальше? Запрёт в монастыре? Он не смирится с таким позором…

"Эх, Корвин-Корвин… Зачем было трогать её… Да и сам хорош… Но я не мстил ей! Ни ей, ни её отцу через неё! Я просто давно этого хотел и, если бы не Корвин, я бы не тронул её…" Он оправдывал сам себя, глупо, нечестно, и сам это понимал, и корил себя и ругал… Разве можно было себя оправдать? Ведь каждому, а особенно её отцу, не объяснишь, что совсем не месть двигала им, а что-то другое, может быть, более важное, чем это проклятое желание сделать больно своему врагу. Может быть, кто-то даже назвал бы это чувство любовью…

Он даже сам испугался своих мыслей. Любовь? Нет, он не мог полюбить его дочь, не мог этого сделать…

Служба закончилась, и все начали потихоньку расходиться, а дочь графа зашла в исповедальную комнату. Алдор проводил девушку глазами и остался сидеть на своём месте. Что она скажет священнику? Расскажет всё, как было, кто она? И их арестуют… Алдор не верил, что святые отцы хранят тайну исповеди, за деньги покупаются любые секреты и тайны.

Наконец, она вышла, молчаливая, бледная, вместе с Алдором они покинули церковь. Шли рядом, молчали. Он первым спросил её:

— Что тебе посоветовали?

Она помолчала, словно решала, говорить или нет.

— Я уйду в монастырь… — прошептала. Алдор аж остановился.

— Зачем? Это же… это всю жизнь насмарку!

Теперь уже она остановилась и, обернувшись к нему, глянула исподлобья.

— Почему насмарку? Что за… Я стану невестой Христа и буду замаливать грехи свои и чужие…

— А есть, что замаливать? — Она только сухо поджала губы и нахмурилась. — Это же не твоя вина! В чём ты виновата, чтобы что-то замаливать?

— Вы не понимаете. — Она отвернулась и пошла дальше. Алдор догнал её и взял за локоть.

— Монастырь — это могила. Я видел, как они живут, это же не жизнь. А тебе надо выходить замуж, рожать мужу детей, заниматься хозяйством, воспитанием…

— Да? — Она вопросительно глянула на него огромными глазами, и Алдор не мог отвести от них взгляда. — Вы так считаете, что я могу выйти замуж и иметь детей, вы думаете это возможно? После всего…

— Ну… — Он замялся, не зная, что сказать. Они молча смотрели друг на друга, стояли посреди улицы. — Вы же знаете, какое сейчас время, сколько войн вокруг, десятки женщин страдают, переживают насилие… Они потом выходят замуж и рожают детей… — Она перебила его:

— Да? А вы хоть раз разговаривали с одной из этих женщин? Они любят своих мужей? Они же ненавидят их…

— Женщины вообще редко любят своих мужей.

— Откуда вы знаете это?

— Я помотался со своим сеньором по замкам, поглядел, как живут там семьи… У жён вассалов такие лица, словно они всю жизнь несут кару небесную, и детей своих ненавидят, потому что ненавидят их отцов…

— И, наверное, есть за что… — Вэллия отвернулась и пошла вперёд, плотнее запахивая на себе плащ. От холодного воздуха в лёгких появилась хрипота и боль, скоро начнётся кашель. Алдор догнал её и заговорил негромко:

— Большинство мужчин — неграмотные жестокие свиньи, я знаю, как они обращаются с жёнами и детьми… Как говорят: "Гость мало гостит, да много видит…" Я видел синяки и выбитые зубы, но бывают и хорошие семьи… Мой отец любил мою мать, а она любила его и нас всех…

— Просто ей повезло… Отцы сами выбирают женихов своим дочерям, что самим выгодно, никто не спрашивает их мнения… Неужели вы думаете, что со мной будет по-другому? — Она посмотрела через бровь, наклонив вперёд голову. — Он и Келле выбрал жениха сам… А я пойду в монастырь, — повторила упрямо своё решение. — Я не хочу замуж, я не позволю им… никому не позволю… — шептала чуть слышно, и Алдор улавливал лишь обрывки. И ужасался. Ценой попытки их мести графу стала искалеченная жизнь его дочери. Она не выйдет замуж, не станет матерью, она сгинет в монастыре… Его единственная дочь…

Она спросила вдруг его, перебив все мысли:

— Вы так ругаете мужчин, а сами? Считаете, что будете хорошим мужем и отцом? Считаете себя грамотным и не жестоким, и не свиньёй?

Он аж опешил, остановился, сморгнул растерянно.

— Многие из них даже читать не умеют, или не хотят… — проговорил смятенно.

— А вы?

— Я несколько лет прожил в монастыре, меня многому научили… Но я невыгодный жених, у меня только клочок земли даже без замка, и я всего лишь рыцарь… У меня вся надежда на войну…

— Надеетесь, что она обогатит вас?

— Надеюсь, вернуть своё…

— Земли Берга?

— И титул свободного князя…

Она усмехнулась вдруг с недоверием, прошептала:

— Думаете обрести свободу? Вы — вассал, вы выполняли и будете выполнять чужие приказы, и платить налоги сеньору тоже будете по-прежнему. Берг никогда не станет свободным княжеством, никто не отпустит на волю эти земли — ни мой отец, ни ваш сеньор, граф Доранн… Вам наобещали того, чего не будет…

— Вы этого не знаете! — Чуть повысил тон голоса. Весь разговор он переходил с "ты" на "вы" и обратно, и сам не замечал.