– Но это еще не самая страшная правда, Джонни, – заметила она.

– Да, гибель вашего отца. Но когда мы узнаем, кем он был на самом деле, мы с гораздо большей легкостью определим, кто его убил. Видите ли, это отнюдь не вопрос, кто мог достаточно хорошо обращаться с винтовкой. Вопрос в другом – кто мог его настолько ненавидеть. Кто считал его злодеем? Если он действительно был злодеем, все окажется просто. Если же нет, то нам предстоит разобраться, чьи представления о нем оказались настолько извращенными, что этот человек пожелал его смерти.

– А если мы проиграем?

– Что ж, хуже, чем есть, не будет.

– Да уж. Снова заняться всем этим делом…

– Лишь отчаяние могло вас заставить вести себя так, как вчера, Луиза. – Он сделал нетерпеливый жест рукой. – Я помню, сам сказал, что говорить на эту тему не следует, но все же не могу удержаться. Когда вы свободны от сомнений и подозрений, когда избавляетесь от постоянной позы самообороны, вы способны принимать решения как свободная женщина, а не отчаявшаяся неврастеничка.

Луиза почувствовала, что краснеет.

– Джонни, мне так стыдно.

– Не стоит стыдиться. Все эти сомнения просто исчерпали ваш запас выносливости, вымотали вас до такой степени, что вы стали сомневаться в себе и кидаться в крайности, чтобы обрести былую уверенность. Когда же мы устраним эти сомнения, вы, возможно, утратите ко мне интерес, чего я вполне заслуживаю.

– Джонни, вы очень добрый человек.

Он опустил на стол свой крепкий кулак, да так, что зазвенела посуда.

– Никакой я не добрый! – произнес он столь громко, что люди за соседними столиками повернули головы в их сторону. – Просто вы, мадам, повергли мой разум в смятение. Я хочу не меньше вашего добиться ответов, поскольку в противном случае буду во время работы постоянно мучиться, ломая над ними голову.

– О какой работе вы говорите?

– А что если я напишу портрет вашего отца? Ведь приближается тридцать пятая годовщина основания школы, не так ли? И я преподнесу его в дар учредителям. Только вам придется назначить меня официальным художником. У меня же должны быть основания повсюду совать свой нос и все вынюхивать. Семья должна согласиться и проявить готовность побеседовать со мной о Старике. А вы являетесь единственным человеком, который понимает, к чему я стремлюсь. Можно это будет сделать?

– Думаю, что да. Полагаю, они будут польщены, что художник вашего уровня согласился написать портрет отца.

– Что вам известно о моем «уровне»? Ведь до вчерашнего дня вы даже имени моего не слышали.

Она ответила улыбкой.

– По дороге сюда я остановилась у галереи, где выставлены ваши работы, – сказала она. – О вас говорили с большим уважением. Показали альбом с вырезками из газет и, конечно, Джонни, картины. Они показались мне чертовски возбуждающими.

Луиза вспомнила газетные вырезки. Как ей стало понятно, Джон Джерико и его творчество вызывали споры в мире живописи. «Страстные краски и свободные линии современного Ван Гога», – как написал о нем критик из «Таймс». «Вовсе не художник, – отозвался другой критик, скрывавшийся за инициалами в „Арт уорлде“. – Джерико всего лишь агрессивный журналист, который использует полотно и уголь для выражения своих личных взглядов». Покойный Юджин Спейчер назвал его «излишне педантичным в своем подходе». «Силой своих великолепных красок и скрытых за ними напряженных эмоций он заставляет вас почувствовать то, что вы не хотите чувствовать», – написала о нем «Геральд трибюн».

– Ну так мы договорились? – спросил он.

– Договорились, – ответила Луиза.

Она взглянула на стоявшую перед ней пустую тарелку – оказалось, что с обедом она расправилась, даже не задумавшись над тем, что именно ела.

Пелхам-Холл действительно производил впечатление.

Джерико еще не доводилось видеть столько красного кирпича, зеленого плюща и такого количества готических окон. А еще часовня, построенная из серого вермонтского мрамора, и имелась обсерватория с округлым синим куполом, стоявшая на некотором возвышении. И повсюду росли старые деревья – ели, клены, дубы, – возвышавшиеся над акрами зеленых лужаек. Вся территория постепенно спускалась к озеру. В августовскую жару вода отсвечивала голубыми бликами. Озеро окружали заросшие лесом подножия Беркширских гор.

Подъездные пути вели к жилым помещениям, учебному сектору, гимнастическому залу, подсобному хозяйству, и разобраться в их расположении было непросто. Само же здание выглядело старым, но ухоженным.

Следуя инструкциям, Джерико повернул налево и вскоре увидел «Манс» – большое белое здание, построенное в колониальном стиле, с мраморными колоннами, охранявшими парадный вход. Именно здесь и жила семья Пелхамов. Как только он припарковал свой «мерседес» у входа, на крыльце тут же появилась Луиза. За ней следовал невысокий, седоволосый мужчина, изуродованный артритом. На нем был черный плащ.

– Добро пожаловать в наш городок, – поприветствовала его Луиза. Она была в летнем платье, идеально подходившем к ее фигуре. Темно-голубые глаза скрывались за дымчатыми очками. – Берт позаботится о вашем багаже.

Джерико присоединился к ней, причем ей показалось, что он был рад снова оказаться в ее обществе.

– Это Берт Уолкер, – сказала Луиза. – Я вам говорила о нем. Знакомьтесь, Берт, это мистер Джерико.

Внимательные, черные, чем-то похожие на птичьи глаза пристально всматривались в Джерико. На лице словно автоматически появилась улыбка.

– Если вы дадите мне свои ключи, я отнесу ваши вещи в комнату.

Джерико заколебался. Для старого, сгорбленного человека это был бы непростой труд.

– Спасибо, Берт, – сказал он. – При мне мольберт и кое-какие принадлежности для рисования. Оставьте их. Я еще не решил, где буду работать.

– Миссис Пелхам подумала, что, может быть, в комнате для игр…

– Берт, этот вопрос мы решим позже, – решительным тоном проговорила она.

– Слушаюсь, мисс Луиза.

Старик взял ключи Джерико и пошел вниз к его машине.

– Слава Богу, что вы не попросили его поднести ваши чемоданы, – негромко проговорила Луиза. – Иначе он бы на всю жизнь стал вашим врагом. Что же касается комнаты для игр, то это идея самого Берта, а не мамы. Она вообще не высказала никаких предложений.

Луиза провела его в прохладную переднюю. Там все было обставлено на первый взгляд просто, но с большим вкусом.

– Не скажу, Джонни, чтобы семья ликовала.

– Простите?

– Им, конечно, понравилась идея с портретом, но они не понимают, почему вы не могли просто взять несколько фотографий и сделать свою работу в каком-то другом месте.

– Но вы убедили их?

– Убедила. – Губы ее напряглись, когда она вспомнила недавние дебаты.

– Диктатор, – с ухмылкой проговорил Джерико.

– К сожалению, в настоящий момент в доме никого нет, – сказала Луиза. Оказалось, что мать и сестра Джорджиана неожиданно решили отправиться за покупками. Муж Джорджианы, Артур Фрост, был занят на работе. Уолтер Фрост, их сын, плавал на яхте по озеру. – Мой брат Фред ждет вас в директорском кабинете. Там он чувствует себя более уютно.

– До меня доносится эхо семейного скандала? – спросил Джерико.

– Джонни, в этом нет ничего необычного. В этой семье никто не любит совершать поступков, которые не продуманы заранее. Я поломала эту традицию, пригласив несколько попечителей, которые были без ума от радости.

Через раздвижные двери в комнату вошел Берт Уолкер, сгибающийся под тяжестью двух чемоданов Джерико.

– Если вы пройдете со мной, сэр, я покажу, где вы сможете разместиться.

– Поспешите, Джонни, – сказала Луиза. – Берт покажет вам, где директорский кабинет. Я подожду здесь, пока вы подготовитесь к встрече с Фредом.

Гостевая комната и ванная на втором этаже, куда проводил его Берт Уолкер, были просторными и окнами выходили на озеро. По сведениям, полученным от того же Берта, озеро это имело совершенно непроизносимое индейское название, а потому его называли просто Фэйерчайлдом.