Итак, в то утро я вышел из дому и увидел грузовичок Иллариона Пейре́, мчавшийся вниз. Он грохотал, по обыкновению, всеми своими железками, бидонами, ящиками, которые подпрыгивали в кузове.

Илларион Пейре, добрый малый лет тридцати, склонился над рулем.

Между большим беретом жителя гор и поднятым воротником куртки-канадки вырисовывался его характерный профиль: нос-«ветрорез» и подбородок калошей.

— Эй! Привет, Илларион! — крикнул я.

— Привет, Бертран! Подвезти до Люшона?

— Охотно бы, да господин Казе́н не позволит.

— Тебе виднее. Твоему отцу сегодня ничего не нужно?

— Пожалуй, ничего. Иначе он дожидался бы тебя.

— Ладно. Поеду. Я тороплюсь. Не знаю, что меня ждет на обратном пути, при подъеме.

— Снег, Илларион? Да?

— Кто знает! И это может случиться, но моя Маринетта отважная подруга.

— Подыщи нам клиентов!

— Ну, знаешь ли, на это трудно рассчитывать. В этакий ветер туристы предпочитают сидеть в халате и комнатных туфлях у огонька. А что до лыжников, так им больше по душе Сюпербанье́р.

С грохотом сдвинулась с места Маринетта — так звалась грузовая машина Иллариона, — почтенная колымага, самоотверженно доставлявшая молоко в кооператив у подножия горы. С тем же мужеством она бралась за перевозку людей, птицы, телят, свиней, фруктов, овощей и посылок для торговцев Фабиака.

Для неутомимой и шустрой, беспрестанно позвякивающей на ходу Маринетты не было ничего невозможного. Она сердилась, фыркала, чихала, подпрыгивала на месте, дребезжа всеми своими частями, а затем срывалась и уносилась точно одержимая то вверх, то вниз. Через несколько метров она уже замедляла ход, но продолжала свой путь. Господин Казен говорил, что у Маринетты тот же девиз, что у министра Фуке́, чью спесь несколько посбавил Людовик XIV: «Каких только вершин я не достигну».

Я должен подробно остановиться на этой как будто бы и ничем не примечательной встрече с Илларионом. Но из всего дальнейшего будет видно, что она имела свое значение.

Пока Маринетта фыркала на спуске, я продолжал свой путь к школе. Вскоре я поравнялся с домом моего товарища Феликса Ляпюжа́да. В одном из окон кухни я увидел поднятую занавеску и зябкий нос моего друга Феликса, ласкающий стекло.

О, этот Феликс! Он всегда осторожен. В хорошую погоду он обычно поджидал меня на улице, но при малейшем ветерке высматривал из окна.

Он сделал знак, чтобы я подошел. Само собой разумеется, рот у него был набит. Кто мог похвастать, что ему посчастливилось видеть Феликса не жующим? В классе, когда господин Казен слышал звук разгрызаемого ореха или хруст разворачиваемой конфетной бумажки, он не колеблясь поворачивался в сторону моего однокашника:

«Что случилось, Феликс? Еще нет двенадцати!»

Феликс разом проглатывал кусок и нырял носом в тетрадь.

Даже когда он читал — а он был страстным любителем книг, — его челюсти работали на полную мощность. Короче говоря, он и книги пожирал, как вкусные блюда.

В этот день Феликс внушил своей матери, что лучшая защита от холода — солидно поесть. Когда я входил, он уже расправлялся со вторым завтраком. После обычных бутербродов и кофе с молоком Феликс легко закусывал солидным куском деревенского окорока. Он и мне предложил ломтик на дорогу. Должен сказать, что Феликс Ляпюжад был самым лучшим малым на земле, всегда готовым оказать услугу в меру своих возможностей.

Я отказался от ветчины, и мы отправились в путь — но лишь после того, как Феликс набил свои карманы печенными в золе каштанами. Он оделся по погоде и, вероятно, натянул под куртку и пальто еще три свитера из грубой шерсти, что придавало его упитанной персоне почти шарообразный вид. Лицо Феликса, напоминавшее розовую луну, скрывал теплый вязаный шлем, и только кончик носа оставался в опасности, на ветру.

— Брр!.. Действительно, не слишком жарко, — пробормотал он, пройдя несколько метров.

— Да, ветерок снежный!

— Снежный? Прошу тебя, не накликай беду!

— Но снег не так уж неприятен.

— При условии, что смотришь на него через окно и сидишь при этом у печки…

— …с блинами! — добавил я смеясь.

— Вот именно. С блинами и хорошей книжкой.

Феликс вдруг размечтался:

— Ничто не может идти в сравнение с блинами! Ты начинаешь с одного или двух с ветчиной, затем идет парочка-другая с сахаром, а заканчиваешь блином с вареньем. Неплохо со смородиновым повидлом, а еще лучше — с черничным.

Я снова рассмеялся, дружески подтрунивая над Феликсом. Я знал, что он мало интересуется зимним спортом. Салазки, лыжи, ледяные дорожки, катки — все это оставляло его совершенно равнодушным. По-настоящему же Феликс Ляпюжад был влюблен в приключения, но приключения в романах. «Да, — вспомнил я, — не забыть бы вернуть ему его книгу».

— Я закончил «Сокровища Амазонки». Надо бы мне принести ее.

— Не к спеху. Тебе понравилось?

— Замечательная книга!

Я говорил правду.

Приключенческий роман Патрика д’Олеро́на «Сокровища Амазонки» потрясающая книга. Справедливо будет заметить, что если бы я и имел некоторые претензии к ней и ее автору, то не отважился бы — это именно то самое слово — слишком резко высказываться. Патрик д’Олерон был любимым писателем Феликса. Имя его было священным для моего друга. Если кто-нибудь позволял себе неодобрительно отозваться о книгах гениального романиста, кроткий Ляпюжад свирепел. Фенимор Купер, Густав Эмар, капитан Майн Рид — все это были вполне приличные люди; Даниель Дефо, автор «Робинзона Крузо», заслуживал похвалы; Жюль Верн — ну что ж, это имя достойно некоторого внимания… Но ни один писатель прошлого, ни один автор настоящего и безусловно будущего никогда и в подметки не годился и не будет годиться Патрику д’Олерону. Диккенс или Доде, Виктор Гюго или Сервантес — к ним, конечно, можно относиться с определенным уважением, пренебрегать ими не стоит, отнюдь, но Патрик д’Олерон остается Патриком д’Олероном, и второго такого нет. Его манера увлечь вас за собою в неведомые страны, заставить вас при этом переживать бесчисленные и захватывающие приключения не имела себе равной. А такие произведения, как «Затерян во льдах», «Тайна Борнео», «Царь горилл», «Призрачная джонка», «Воспоминания охотника за головами», «Робинзоны космоса», «Рыцари пространства», и так далее и тому подобное были, конечно, произведениями бессмертными.

Феликс так упорно отстаивал перед господином Казеном достоинства несравненного автора, что наш учитель, окончательно выведенный из терпения, вынужден был приобрести несколько бесценных томов для нашей школьной библиотеки. Продукция Патрика д’Олерона, к счастью, была весьма обильной. Феликс бдительно следил за всеми его новинками. Когда ему случалось сопровождать своего отца в Люшон, он таскал его по книжным магазинам города в поисках последних творений своего любимого писателя.

Феликс хотел, чтобы мы разделяли его восхищение. Он давал нам книги Патрика д’Олерона, которых у него было довольно много, разжигая наше любопытство соблазнительными пересказами.

В то утро Феликс с жаром говорил мне о последнем романе Патрика д’Олерона «Принц Кенгуру» — необыкновенной истории, которая развертывалась в глуши Австралии. Эту книгу прислала ему ко дню рождения тетка, живущая в Тулузе.

Должен заметить, что Феликс с большим вниманием, не пропуская ни слова, слушал господина Казена на некоторых уроках географии. Я говорю «на некоторых уроках», потому что страны обыкновенные, цивилизованные, его почти не интересовали, Феликса влекло лишь таинственное и неведомое. Его нельзя было заинтересовать рассказом о рельефе Парижского бассейна или Арморикенского массива… Ему нужны были непроходимые джунгли, пустыни, водопады, развалины городов, оплетенные лианами… Его манили белые пятна на картах, он бредил сказочными горами и неведомыми планетами.