В общине неизбежно возникают спорные, проблемные ситуации, и ей приходится вырабатывать внутренние правила. Вот самые важные, частые и острые вопросы.

Нужно ли и как именно должно выглядеть «взыскание», если все (или большинство?) считают, что кто-то всерьез провинился перед коллективом?

Каковы условия приема в общину: длительность испытательного срока, все или большинство должны быть «за»?

Равны ли права у новичков и старожилов?

Каким должно быть в общине соотношение между личным пространством и личной собственностью каждого, с одной стороны, и общим, доступным всем пространством и собственностью — с другой?

Обязателен ли (и с какого возраста?) полезный труд внутри общины или он может быть заменен эквивалентным материальным или денежным вкладом человека, живущего в общине, но работающего (или имеющего другие доходы) за ее пределами? Это важный психологический вопрос: должен ли ты непременно приносить непосредственную пользу внутри общины или кому-то позволено просто жить в ней и вносить сопоставимый с трудом других денежный взнос в общий бюджет, работая в городе или просто тратя таким образом свои прежние накопления? И как много может быть в общине таких «туристов», участвующих в ней капиталом, а не трудом?

Кто, при каких условиях и в каких объемах может пользоваться общим бюджетом и общей собственностью?

Кто планирует главные, обязательные дела на ближайшее время и отделяет их от дел необязательных, второстепенных?

На все эти и многие другие вопросы нет универсальных ответов, но все они вполне решаемы в конкретных ситуациях, и регулярное собрание общины должно их рассматривать, предоставляя слово всем. В идеале, особенно в небольших общинах, каждый сам определяет степень и форму своего участия, а все важные решения принимаются на собрании консенсусом. Единственной репрессивной мерой в такой сплоченной общине является «выписка», отселение, изгнание «не-вписавшегося» человека, но и оно должно быть поддержано единогласно. Но такие идеальные отношения возможны лишь в очень небольших группах очень близко знающих друг друга людей. Полный анархизм достижим лишь в общине, похожей на счастливую семью муми-троллей. Как мы увидим позже, консенсус вполне возможен почти всегда там, где вместе живет от пяти до двадцати близко знакомых и хорошо друг друга понимающих людей. Возможно, это идеально для общины с наилучшим внутренним климатом и отсутствием подавления. Как только община становится чуть больше и эмоциональные связи в ней оказываются уже не столь прочными, возникает необходимость демократии, то есть подчинения «несогласного меньшинства» большинству. Главный минус демократии и сопутствующего ей подчинения в том, что психологически она накапливает недовольство и обиду у тех людей, которым часто приходится «подчиняться воле большинства», а также появляется возможность для интриг и даже заговоров с целью перетянуть большинство на свою сторону.

И в первом, и во втором случае общее собрание жителей сегрегации является единственным субъектом принятия решений. В собрании участвуют и высказываются все, кто на данный момент принят в общину и живет в ней. Если собрание стремится к консенсусу, а изгнание и отселение остаются единственной мерой взыскания, такое собрание требует времени на долгие дискуссии, но зато исключает авторитаризм (в том числе и давление большинства на меньшинство), гарантирует отсутствие в общине «уполномоченной власти», неизбежно связанной со злоупотреблениями и манипуляцией. С другой стороны, если кто-то доверяет общине настолько, что не ходит на собрания и не высказывается, никто не может его заставить, присутствие и участие является желательным, но не обязательным, правом, но не обязанностью.

Чисто анархистская утопия — «пусть каждый живет по своим правилам и дает другим, сколько захочет» — слишком хрупкий вариант, никакой общины не получится, ее быстро облепят иждивенцы и паразиты. С другой стороны, отсутствие общего пространства и собственности, общего плана и добровольных обязательств друг перед другом размывают идею добровольной сегрегации до абсурда. Тогда выходит, что комьюнити олигархов на Рублевке — это тоже добровольная сегрегация миллионеров, отселившихся от неудобной им Москвы и завидующего им «быдла».

Это проблема имеет две стороны.

Во-первых, большая социальная система, которая пытается вторгаться на территорию общины с проверками, запретами, вопросами, требованиями и т. п. Или, как вариант, система пытается активно экономически конкурировать с общиной, если община поставляет что-то на ближайший рынок. Авторитарные системы обычно стараются не допускать на «контролируемой территории» никакой социально-экономической самодеятельности и, накручивая множество обвинений, пытаются разомкнуть и раздавить общину и вернуть ее участников в «большое общество». Не столь авторитарные государства способны к симбиозу и готовы к пониманию того, что люди внутри государства могут жить по разным правилам при условии, если они не нарушают правовых норм. В этом смысле для правильных отношений с государством нужна убедительная легенда — община должна быть зарегистрирована как что-то «понятное государству» и соблюдающее какие-то его условия. Не менее часты ситуации «аллергии» на общину именно авторитарного общества, а вовсе не авторитарных властей. Люди, жившие там, где появляется община, относятся к ней подозрительно, начинают конфликтовать с изоляционистами, завидовать, распускать слухи, а то и приворовывать у них, если есть что. п. Во избежание таких эксцессов с самого начала нужно позаботиться о нормальном, а может быть, и взаимовыгодном контакте с местным населением и следить, чтобы в общине не возникало колониального высокомерия по отношению к аборигенам.

Во-вторых, проблема враждебного окружения выглядит совсем иначе. Это восстановление прежних отношений, избавление от которых как раз и является главным мотивом создания общины. Тут может помочь круговая критика и самокритика. На вечернем собрании (самое удобное время — после ужина) каждый (может, а не должен) говорить другим о том, что он хотел бы изменить в себе и какие свои поступки прошедшего дня считает неверными и сожалеет о них. Потом высказываются остальные, согласны ли они с такой самооценкой и что вообще думают о нем, в чем считают его правым и неправым и что именно советуют ему изменить в себе? Дальше обсуждение переходит к следующему участнику. Этот «критический круг» может проводиться совсем не часто, например, когда кто-то сам хочет поговорить о себе и послушать мнения своих братьев по общине.

Важно понимать, что в общине нет «чистых» и «нечистых», нет «ушедших вперед» и «отстающих в развитии». Каждый может помочь другому освободиться от того, что он хочет оставить в прошлом, помочь стать новым и другим, «обрубить хвост». Однако это возможно только при условии, что обладатель «хвоста» искренне и добровольно готов с ним расстаться, а не потому, что «так все тут делают», «за этим и пришел» и вообще «пора бы уже». У ессеев эта тема очищения от прошлого и внешнего выражалась в навязчивом мотиве обязательного регулярного омовения. У первых христианских монахов — в стремлении как можно дальше уйти от «скверны мира» в пустыню или горы.

Одной из действенных форм новой, конкурирующей идентичности, формирующей нового человека, является новый язык, коллективно создаваемый всеми, новые отношения требуют новых слов, терминов, речевых фигур, которые часто бывают переосмысленными и переделанными старыми. Язык того общества, от которого дистанцировалась добровольная сегрегация, конечно же, не подходит для описания новых отношений, постановки новых задач, называния новых смыслов и чувств, но нужно признать, что язык большого общества имеет огромный ресурс для «пере-осмысливания» и «иного применения», ресурс, который в обыденной жизни большого общества не используется даже наполовину, и именно ситуация добровольной сегрегации, более внимательной к отдельному человеку и созданной ради творческих, а не ради приземленно-прагматических задач позволит реализовать те аспекты языка, которые прежде игнорировались, подавлялись и не находили спроса в большом обществе.