Согласно протоколам шанхайской полиции, Эйслер жил на Вонгшоу-гарденз в Международном сеттльменте. А Зорге после июня 1931 года жил в доме № 23 на той же улице[41]. Возможно, что Зорге как раз и снял квартиру Эйслера.

Несмотря на эти совпадения, шанхайская полиция не идентифицировала Эйслера как члена Дальневосточного бюро, как не связала она и Зорге с организациями Коминтерна в Китае[42]. Это говорит о хорошо продуманной системе ухода членов Дальневосточного бюро и Секретариата, так как полиции не удалось ни арестовать никого, кроме Ноуленса и его жены, ни выйти на их помощников в Шанхае.

После ареста Ноуленса положение Эйслера стало явно ненадежным, и, по словам Зорге, он спешно вернулся в Москву. Оба они раньше встречались в Германии, «еще с тех дней, когда мы оба участвовали в германском коммунистическом движении», вместе работали в организации Коминтерна в Москве, где также часто встречались. Зорге признал, что они возобновили старое знакомство в Шанхае и что он «встречался с Герхардом всего-навсего три раза». По словам Зорге, миссия Эйслера в Шанхае напоминала его собственную в Скандинавии, т. е. он был специальным представителем Коминтерна в местной коммунистической партии.

С 1930 года русские были особенно озабочены тем, что китайское руководство в Шанхае может стать слишком независимым от Москвы, так что вполне вероятно, что главной задачей Эйслера было навязывание директив Коминтерна Центральному Комитету Китайской компартии. Позднее, в 1936 году Эйслер объявился в качестве представителя Коминтерна в Американской коммунистической партии. Вернувшись в Европу о другой миссией, он в 1941 году сбежал в Соединенные Штаты, где и был в конце войны арестован в Нью-Йорке по обвинению в шпионаже. Затем он совершил эффектный побег в Англию, и британские власти позволили ему отправиться дальше, в Польшу.

Сейчас Эйслер живет в Восточной Германии и недавно дал осторожное интервью для прессы в Восточном Берлине, в котором и описал свои встречи с Зорге.

Как и Зорге, он подтвердил, что они встречались в Германии еще до поездки Зорге в Советский Союз и что «кое-где в самых сложных обстоятельствах, когда легко можно было в буквальном смысле потерять голову, Зорге был очень спокойным, хладнокровным человеком. Наши разговоры, когда мы встретились (в Шанхае), были короткими и только по делу. Встречи не могли быть долгими. Но он мог за несколько минут обрисовать сложную ситуацию, разъяснить намерения и планы врага и тем самым помочь друзьям и предостеречь их».

Москва заменила Ноуленса другим опытным сотрудником Коминтерна, который также знал Зорге. Это был Карл Лессе, бывший ведущий функционер в контролируемом Коминтерном Международном союзе моряков и руководитель его секции в Германской коммунистической партии.

Именно Лессе завербовал Клаузена в партию в Гамбурге в 1927 году, и вскоре после прибытия в Шанхай Клаузен и Вейнгартен навестили Лессе в его номере в отеле. Лессе сообщил Клаузену, что он был организатором для китайских коммунистов и работал на «шанхайский филиал Коминтерна».

После ареста Ноуленса шанхайская полиция установила наблюдение за Зорге, и не только за его почтовым ящиком № 1062, но и за квартирой на Вонгшоу-гарденз в период между июлем 1931 и январем 1932 годов, после чего отсутствуют какие-либо данные о продолжении слежки. Согласно полицейским рапортам, Зорге бывает дома очень мало, а когда бывает, «проводит время, играя с друзьями в шахматы. Получает много телефонных звонков и очень осторожен, старается сделать так, чтобы его разговоры не мог услышать никто из его домашних».

Зорге сообщал, что он был связан с Освальдом Дени-цем, «агентом Третьего Интернационала». Этот человек был установлен шанхайской полицией, как прибывший из Берлина 2 августа 1931 года и попавший в тень дела Ноуленса. Он выдавал себя за направляющегося в Гамбург коммивояжера какой-то шарлатанской медицинской фирмы. Все свои передвижения старался сохранять в тайне. Открыл дело по торговле недвижимостью, но почти сразу же закрыл его. Так часто менял свои адреса, что денежные переводы, приходившие на его имя из коминтер-новских источников в Европе, никогда не доходили до него. Дениц уехал в Советский Союз в декабре 1931 года, или завершив свою миссию, или, что более вероятно, найдя обстановку опасной.

Поскольку Карл Лессе прибыл из Гамбурга и поскольку — по словам Клаузена — его «крышей» была «торговля лекарством от проказы», то более чем вероятно, что Дениц и Лессе были одним и тем же человеком. Подозрения полиции о его связях о Зорге — еще один показатель как опасностей, сопутствующих этой профессии, так и вполне вероятной перспективы провала, которая угрожала группе Зорге на волне шпиономании, поднявшейся после ареста Хилари Ноуленса.

Несмотря на то что в своем «признании» Зорге отрицает какие-либо оперативные связи с коминтерновской группой в Шанхае, нет сомнения, что офицеры Красной Армии и сотрудники Коминтерна в ходе их обучения и последующих зарубежных миссий формировали своего рода тайное братство и устанавливали личные отношения. Зорге даже заметил, что «эти организации (группы Красной Армии в Китае и Дальневосточное бюро Коминтерна в Шанхае) после дела Ноуленса потерпели крах, поскольку их члены слишком хорошо знали друг друга… Наша же группа избегала контактов подобного рода». Дело Ноуленса имело два последствия в коммунистических кругах Азии.

Данные из архивов по делу Ноуленса говорят о существовании подфилиала или Южного бюро в Гонконге, недавно организованного, чтобы поддерживать прямую и более независимую связь с коммунистическими партиями Индокитая и Малайи. 6 июня 1931 года британская полиция арестовала некоего Нгуен Ай Куака.

Этот человек был одним из ведущих агентов Коминтерна на Дальнем Востоке. Он приехал в Европу из Сайгона в качестве стюарда на французском корабле и какое-то время работал мойщиком посуды в Лондоне, а потом перебрался в Париж, где открыл небольшую фотомастерскую.

Этого молодого человека быстро затянуло в крайне левые круги, и впервые он привлек к себе внимание публики на Учредительном съезде Французской коммунистической партии в Туре в октябре 1920 года, где выступил с речью о колониальных условиях в его родном Индокитае. В поисках потенциальных лидеров для Дальнего Востока аппарат Коминтерна в Париже обратил внимание на Нгуен Ай Куака, и в 1924 году он уезжает из Франции в Москву. В том же году в советскую столицу прибывает и Зорге.

В следующем году Нгуен Ай Куак сопровождает Бородина во время его поездки в Китай в качестве специалиста по азиатским делам и начинает формирование в Кантоне и Южном Китае кадров для Коммунистической партии Индокитая. В 1927 году он был делегатом конгресса Всетихооке-анского секретариата профсоюзов в Ханькоу, а К 1930 году поддерживает активную переписку с Дальневосточным бюро в Шанхае и руководит его филиалом в Гонконге.

После его ареста советский фронт организаций, возглавляемых Международной организаций «Красной помощи», как и в случае с Ноуленсом, развернул всемирную кампанию в его защиту о целью не допустить передачи арестованного британскими властями в Гонконге французской службе безопасности в Сайгоне. Нгуен Ай Куак таинственно исчез из поля зрения на целых восемь лет. И вновь открыто объявился в качестве руководителя Коммунистической партии Индокитая (вскоре ставшего известным как Вьетнам). Звали этого человека Хо Ши Мин.

Дело Ноуленса имело последствия и для Японии, которая, в отличие от Китая, имела самую значительную, с точки зрения Коминтерна, коммунистическую партию на Дальнем Востоке. Связь между Москвой и Токио в те годы поддерживалась через Шанхай и Владивосток, и доклады об обстановке в Японии составляли важную часть работы как Дальневосточного бюро, так и офисов Секретариата. Пространные отчеты, найденные во время обыска на квартире Ноуленса, дали возможность полиции японского сеттльмента установить, по крайней мере, некоторых из «японских сотрудников» этих офисов.