На Волгу Макс ехал, полный злобы на 4-е Управление, и поначалу им с Анной пришлось пережить тяжелые времена, ибо зарплаты ремонтника на машинно-тракторной станции им далеко не хватало для нормальной жизни. Но очень скоро обстоятельства изменились — когда начальство на станции распознало способности Макса к технике и поручило ему работу по установке радиостанций на фермах и тракторах для организации двусторонней связи «ферма-трактор». Макса также попросили прочитать курс по радиосвязи для работников фермы, и на какое-то время он даже преуспел в качестве политического пропагандиста, старательно «восхваляя существующий советский режим». А это означало значительную прибавку к зарплате, и перспективы показались еще более радужными, когда чиновник из Энгельса, столицы Поволжской немецкой республики, предложил ему тысячу рублей в месяц за такую же работу, какой он занимался на станции. Однако это предложение заставило забеспокоиться нынешнее начальство Макса, хотя оно могло предложить ему значительно меньше того, что предлагали в Энгельсе — не более шестисот рублей в месяц.

И потому, когда весной 1935 года Макс получил телеграмму из 4-го Управления с указанием вернуться в Москву, он ее просто проигнорировал. Не тронула его и вторая телеграмма в его адрес — более повелительная по содержанию.

Однако жить тихо и мирно на берегах Волги ему все же не позволили. В апреле руководитель энгельсского филиала коммунистической партии объявился собственной персоной в маленьком городке, где жили Макс и Анна, и пригласив к себе Макса, он, размахивая телеграммой от маршала Ворошилова, категорически, не терпящим возражения тоном сообщил Максу, что он должен немедленно отправляться в Москву.

Макс вынужден был подчиниться. Он уехал в Москву без Анны, вооружившись рекомендательным письмом от энгельсского комитета партии в адрес 1-го Управления Красной Армии. Макс прекрасно знал, что документ был не по адресу, как знал и то, что это приведет к путанице и задержке, когда он появится в Москве, однако это никоим образом не расстраивало его. Наоборот, он испытывал чувство злорадного удовлетворения, поскольку давно затаил злобу на 4-е Управление за то, как оно с ним обошлось. В любом случае он не был, как правило, расположен вновь работать с разведкой, и потому должным образом доложился в 1-м Управлении. Как он и ожидал, лишь после нескольких телефонных звонков офицеров этого управления он был, наконец, востребован в собственном управлении.

Оказавшись, наконец, по адресу, Макс был препровожден в кабинет генерала Берзина, который сразу спросил его, почему он проигнорировал две телеграммы, вызывавшие его в Москву. Макс ответил, что, во-первых, жизнь его на Волге «достигла экономической и общественной стабильности», а во-вторых, что он просто хотел восполь-зоватся случаем, чтобы выразить протест против ссылки его в качестве наказания в этот район. Берзин пообещал разобраться и ответил согласием на мольбу Макса позволить ему забрать в Москву и Анну, остававшуюся пока в Поволжье.

Вернувшись в Москву с Анной, Макс с помощью 4-го Управления купил дом в пригороде Москвы — Химках. Устроив там Анну, он решил сам жить в радиошколе, посещая Химки раз в неделю, так что Анна фактически все время пребывала в одиночестве. Но не прошло и месяца, как Максу, возможно, в результате давления со стороны Анны, женщины долготерпеливой, но далеко не бесхарактерной, удалось снять комнату для двоих в центре Москвы, хозяин которой, по словам Макса, заводской рабочий, «уехал из Москвы, чтобы избежать летней жары».

На первомайском параде 1935 года можно было видеть Макса Клаузена и Вейнгартена, шагавших по Красной площади во главе небольшой группы молодых китайцев. Это были курсанты — слушатели специального курса филиала радиошколы, созданного исключительно для китайских коммунистов. Сам Макс не имел отношения к их обучению — за это отвечал Вейнгартен. Этот курс для китайских радистов — само существование которого, по словам Вейнгартена, было строго охраняемым секретом — еще не открылся, когда в январе 1934 года Макс с Анной уехали в Поволжье. Знаменитый Великий поход китайской Красной Армии начался в ноябре этого же года, и утверждалось, что решение перенести главную базу «красных» с границы Куангси-Фукиен в северо-западный район Китая было принято по указанию Москвы. В мае 1935 года Великий поход все еще продолжался — до августа красные не продвинулись севернее Шенси. Ясно, что молодые слушатели, работавшие под началом Вейнгартена, были предназначены для службы в китайской Красной Армии, после того как она обоснуется в той части Китая, к которой был прямой, хотя и трудный доступ из Советского Союза через дикие, но дружественные территории. В действительности и сам Вейнгартен должен был отправиться в Красный Китай. Вот почему именно Клаузена, а не Вейнгартена выделили для миссии Зорге в Японии.

Однажды в конце лета Вейнгартен сообщил Клаузену, что Зорге в Москве и хочет встретиться с ними обоими в конце дня в кафе недалеко от радиошколы. И когда эти трое встретились, Зорге за выпивкой объявил, что хотел бы, чтобы один из них, или Клаузен или Вейнгартен, поехал бы с ним радистом в Токио. Однако Макс ответил, что он теперь числится в западноевропейском отделе Управления и потому рано или поздно должен будет отправиться в Германию.

«Можешь об этом не беспокоиться, заверил его Зорге. Я договорюсь, чтобы ты смог приехать в Токио».

Вскоре Макса вызвали в кабинет Корина, начальника дальневосточных операций 4-го Управления, и сообщили, что с этого дня он будет числиться в этом отделе и вскоре должен будет присоединиться к Зорге в Токио. Сам Зорге присутствовал в кабинете, когда Макс получал новые указания.

В то время Макс обучал работе на радиоприемнике шведскую пару в филиалах 4-го Управления, расположенных неподалеку от Смоленской площади. И вот теперь он бросил все и принялся готовиться к своей будущей миссии в Японии.

Через шесть лет, после ареста в Токио он напишет письменное заявление на имя политической полиции, в котором изложит свои взгляды на Японию. Некоторые отрывки из этого сочинения есть смысл процитировать, поскольку они прекрасно иллюстрируют склад ума Макса Клаузена. Следует, однако, напомнить, что, вполне возможно, написано это было по принуждению и, без сомнения, в условиях строгого тюремного заключения.

«Я считал Англию (пишет Клаузен) самой тиранической страной в мире, однако позднее пришел к выводу, что Япония, новичок в современном мире, еще хуже, чем Англия, потому что Япония стала мощной капиталистической страной о помощью самого простого и дешевого способа — копирования всех изобретений, придуманных другими нациями. И это привело меня в негодование.

Поскольку даже другие капиталистические страны не вызывали у меня подобного негодования, не было ничего удивительного, что я почувствовал глубокое удовлетворение, когда Москва приказала мне приступить к шпионской деятельности в Японии…

На самом деле я ничего не знал о Японии до того, как приехал сюда, но я считал ее агрессивной нацией, потому что она покорила Корею около тридцати лет назад и десять лет назад оккупировала Маньчжурию. Я испытывал жгучее негодование и страстно желал свергнуть японскую капиталистическую систему. В то время я не понимал истинных мотивов японского правительства…

Я был очень горд, когда Москва доверила мне вести радиооперации в токийской шпионской группе. Я приехал в Японию как враг японского правительства, но, как я думал, как друг японского народа.

Я всегда считал, что японцы страдают под жестоким гнетом со стороны правительства, и потому после приезда сюда я был уверен, что, находясь в оппозиции к политической системе, я работал ради блага и процветания народа. Но я ошибался. Я никогда не видел страны, которой управляло бы более искреннее правительство. Япония — первоклассная страна. За годы, проведенные в ней, я осознал, что совершил величайшую ошибку в своей жизни».

В Японию Зорге и Клаузен добирались порознь — первый, вероятно, выехал в конце августа 1935 года, а последний — в сентябре. Оба, очевидно, получили прощальный инструктаж у генерала Урицкого, на котором генерал напомнил им, что главная цель их шпионской деятельности — это давать точный анализ японских намерений в отношении Советского Союза. Планирует ли Япония совершить нападение, и если да, то когда? В своем «признании» и в устных показаниях перед японским судом Зорге утверждал, что Урицкий сказал им с Клаузеном, что их первейшая задача состояла «в предотвращении войны между Японией и Советским Союзом. Это был вопрос первостепенной важности для всех руководителей в Москве».