Однако скоро состояние эйфории миновало — японцы сказали Зорге, что ни на какой контакт с советским посольством они не пойдут, хотя в течение всех долгих месяцев заключения в тюрьме Сугамо Зорге снова и снова возвращался в этому призрачному миражу с обменом, объясняя следователям, что придет время, когда Японии тоже могут понадобиться его услуги в качестве посредника в переговорах с русскими, когда «неминуемое поражение Японии» будет не за горами.

Зорге упорно и надменно отрицал, что он обычный шпион. Как заявил он в своем последнем слове на суде, «обычный шпионаж означает поиск слабых мест в национальной структуре. Моя же цель состояла в том, чтобы сохранить мир между Японией и Советским Союзом, а потому я не считаю, что моя деятельность противоречила национальным интересам Японии».

Он по-прежнему верил советским властям. Иногда он возвращался к делу Ноуленса, которого знал как главу ко-минтерновского аппарата в Шанхае и которого благополучно обменяли в июне 1932 года, через год после ареста и развернувшейся по всему миру кампании протеста, организованной Москвой. Похоже, этот прецедент во многом напоминал ему его собственное дело, и потому Зорге упорно продолжал цепляться за него.

Арест Зорге вызвал осложнения во взаимоотношениях японских властей не только с нацистской партией, но и с Советским Союзом. Именно по этой причине почти на всех стадиях расследования с Зорге обращались исключительно как с агентом Коминтерна, не упоминая ни о его членстве в нацистской партии или положении, занимаемом им в германском посольстве, ни о каких-либо его связях с советской военной разведкой.

В ходе запутанных советско-японских переговоров, направленных на сохранение советского нейтралитета в Тихом океане и совпавших по времени с разоблачением Зорге и его сообщников, вполне вероятно, что на какой-то стадии японцы готовы были обменять Зорге на агентов Квантунской армии, пойманных в Сибири. О том, что такое намерение существовало, говорят не раз высказываемые намеки, особенно в кругах германского посольства в Токио и даже самим послом Стамером. И если подобные переговоры действительно имели место, они должны были вестись японским посольством в Москве. До сих пор, однако, отсутствуют какие-либо твердые свидетельства на этот счет.

И тем не менее к концу войны в Токио окончательно сложилась питаемая лихорадочными слухами и сплетнями устойчивая легенда о том, что обмен Зорге был произведен. Согласно этой версии, некий штаб-офицер Квантун-ской армии решил, что казнь Зорге, чья важность как агента Коминтерна всячески преувеличивалась им самим в надежде на окончательное освобождение, могла бы подвергнуть опасности советско-японские отношения, а потому 7 ноября 1944 года было объявлено, что генерал Доиха-ра забрал Зорге в Макао, где его и обменяли, согласно секретному соглашению с советскими представителями, на группу японских агентов из Квантунской армии[148].

Позднее несколько европейцев утверждали, что они видели живого Зорге в разных португальских колониях.

Однако обнаружение и идентификация тела Зорге, произведенные Ханако-сан, позволяют отбросить эту абсурдную выдумку.

Сам факт казни и выбранного для нее времени также дают основания для дальнейших предположений о том, что это было сделано в отместку за срыв японско-советских переговоров в Москве. Более вероятно, однако, что Зорге и Одзаки были отправлены на смерть совсем по другим причинам. Необходимо было пресечь слухи, ходившие по Токио, о неминуемых грядущих шагах к миру, когда именно Зорге мог бы выступить в качестве посредника между Москвой и Токио, а также лишить какой-либо поддержки приписываемые Одзаки планы социальных реформ в Японии. Дата казни, таким образом, была выбрано отнюдь не случайно, но имела мрачное и символическое значение — это был день годовщины русской революции 1917 года.

Расследование, проведенное германскими службами безопасности с целью установления личности и прошлой деятельности Зорге, вскрыло его продолжительное и успешное уклонение от официальных проверок и подозрений. Близкие личные отношения Зорге с высокопоставленными немецкими дипломатами и чиновниками на Дальнем Востоке прямо способствовали его назначению в

Японию в качестве корреспондента «Франкфуртер Цайтунг», вступлению в нацистскую партию и Германскую Ассоциацию прессы. Ни разу не проводилось никаких проверок с использованием архивов полиции, а на небрежном, поверхностном запросе о нем, направленном в партийные архивы, нет никаких отметок или замечаний.

Черта под расследованием дела в Германии была подведена личным письмом Гиммлера Риббентропу от 27 октября 1942 года, написанным в самодовольном тоне и с чувством превосходства. После краткого описания результатов полицейского расследования, «которое ныне было проведено впервые, но которое, будь оно проведено ранее, дало бы те же самые результаты», Гиммлер пишет: «Поскольку Зорге постоянно получал информацию о политике «оси» и ее планах из самых достоверных германских источников, дело о шпионе Зорге представляет собой огромную политическую опасность».

Таким образом, в германском отчете был признан общий тезис о том, что германский посол в Токио генерал Отт и старшие сотрудники посольства продемонстрировали неосмотрительность в своих отношениях с Зорге.

23 ноября 1942 года Риббентроп, обдумав письмо Гиммлера, телеграфировал Отту, что «различные признаки указывают на тот факт, что дело Зорге оставило у японских властей впечатление, которое неблагоприятно отражается на вашем личном положении и на отношениях с этими властями. После долгого обдумывания фюрер решил поступить так, как я предложил ему: сменить вас на посту главы посольства и отозвать вас для другой работы в Министерстве иностранных дел».

Однако из-за трудностей с обеспечением безопасного проезда в Германию Отту было велено в течение некоторого времени оставаться на Дальнем Востоке в качестве частного лица. Отт отправил запрос, настаивая на своем желании вернуться в Европу на одном из германских кораблей, прорывающих блокаду, чтобы вступить в армию. Гитлер, однако, отклонил его просьбу — и Отт с семьей отбыл в Пекин, где в конце концов был арестован американскими войсками в самом конце войны.

Разоблачение Зорге оказало разрушительное влияние на карьеру Отта, причем показания против него были даны исключительно самим Зорге в его «признании» в ходе допросов и в некоторых перехваченных сообщениях, отправленных им в Москву. Зорге привел впечатляющие подробности, описывая степень своего проникновения в германское посольство и свои близкие отношения с его сотрудниками, и эти «признания»-то и породили дело, «кажущееся достоверным при отсутствии доказательств в пользу противного», включая и вопрос свободы действий и суждений Отта по проблемам безопасности.

Расследование, проведенное германским МИДом, лишь весьма поверхностно осветило допрос бывших сотрудников посольства в Токио во время проверки. Сообщения о разоблачении Зорге были восприняты в МИДе в Берлине в атмосфере молчаливого интереса и желания замять дело. Те из дипломатов, кто был в Китае или Японии, чувствовали опасность личной компрометации, и потому эти сотрудники и их коллеги, естественно, стремились «заиграть» дело в ходе его расследования. Однако обвинения, выдвинутые Лисснером против Отта в апреле 1942 года, вызвали специальное официальное расследование среди бывших сотрудников германской дипломатической службы в Японии. Некоторые из них отказывались от любых воспоминаний о Зорге, другие отваживались как-то прокомментировать его отношения с германским послом. Один из сотрудников посольства так описывает Зорге: «Одаренный человек, общительный и с хорошими связями среди японцев, перенесший нечто вроде аварии на мотоцикле. Он поддерживал хорошие отношения с персоналом посольства и получал много предложений. Отт, еще не будучи послом, проявил большой интерес к Зорге и часто общался с ним, как это принято между сотрудником посольства и полезным, хорошо информированным немецким журналистом».