Видимо, убедившись в бессмысленности лобовых атак, большевики усилили по дому артиллерийский огонь, и в результате нескольких прямых попаданий он загорелся, Получив приказ об отходе, добровольцы начали спешно его покидать. Однако уйти успели не все. Не выдержав непрерывного обстрела, ветхие перекрытия здания рухнули, погребя под своими обломками около двадцати его последних защитников. Достать их тела удалось уже только после окончания боев…

Иван сидел на корточках в одном из блиндажей и молча наблюдал, как огонь пожирает старинную Никитскую аптеку, музыкальный магазин и столовую мадам Троицкой, в которой так любила обедать интеллектуальная богема Москвы. Внутри здания что-то шипело, взрывались химические реактивы, бензин, смазочные материалы и еще какие-то горючие жидкости.

Вскоре большевики перенесли огонь и на дом Коробкова. От прямых попаданий снарядов он также вспыхнул как огромный факел. Хорошо еще, что жильцы расположенных здесь меблированных комнат успели его заблаговременно покинуть. Языки пламени взлетали высоко в небо, наверняка зарево от пожара было видно в самых отдаленных концах города. Тушить его было нечем, да и некому. В довершение ко всему моросивший все эти дни дождь, который мог бы сбить пламя, внезапно прекратился. Ударил небольшой морозец. Впервые за последнее время вызвездило небо, появилась луна.

На следующий день красные продолжили свои атаки, и опять понесли тяжелые потери. Вскоре разведчики сообщили, что тела погибших в количестве примерно двадцати человек их товарищи отвезли в помещение временного лазарета на Малой Бронной улице. Там же были сложены их оружие и амуниция. Поскольку боеприпасов у добровольцев уже почти не оставалось, кому-то пришла в голову дерзкая мысль попытаться захватить их хитростью. Несколько студентов надели красные повязки, и, взяв имевшийся в их распоряжении пустой грузовик, приехали в лазарет и заявили, что по распоряжению Военно-Революционного комитета забирают все имеющееся в наличии оружие и боеприпасы для вооружения новых отрядов Красной гвардии. Подобным образом им удалось добыть полсотни винтовок, один пулемет и несколько тысяч патронов. Красные заметили подвох слишком поздно.

Тем не менее, не смотря на отдельные успехи, настроение у добровольцев было подавленным. Всем было ясно, что оборона постепенно теряет всякий смысл, а для перехода к активным наступательным действиям у них не хватало ресурсов. Силы добровольцев постепенно иссякали вследствие потерь убитыми и ранеными, тогда как силы красных, судя по всему, постоянно только возрастали, вероятно, за счет прибытия свежих подкреплений.

Ближе к полудню по отряду разнесся слух о том, что накануне большевики артиллерийским огнем смели Алексеевское военное училище в Лефортово и расположенные рядом с ним кадетские корпуса. Погибло много людей, в том числе и кадеты, многим из которых едва исполнилось по двенадцать-тринадцать лет. После боя победители отпустили оставшихся в живых кадетов, а пленных юнкеров заключили под стражу в Лефортовскую военную тюрьму. Естественно, что такие новости также не способствовали поднятию бодрости духа у добровольцев…

Вскоре послышались частые выстрелы со стороны Поварской улицы. Очевидно большевики, убедившись в том, что оборону у Никитских Ворот им не удастся быстро взломать, решили попытаться нанести удар с другой стороны. Заработал пулемет юнкеров, установленный на колокольне церкви Бориса и Глеба, и вскоре опять все стихло…

Едва улеглись волнения, связанные с последней атакой красных, как в небе послышался странный гул. Все подняли головы, и к своему удивлению увидели летевший ниже облаков самолет. Сидевший рядом с Иваном в окопе студент технического училища с видом знатока прокомментировал происходящее:

— «Ньюпор»! Скорее всего, с Ходынки взлетел, это ближайший к нам аэродром. Сейчас начнет нас в нас бомбы кидать и обстреливать из пулеметов.

Однако самолет мирно покружился в небе и исчез из вида. Студент продолжил свои объяснения:

— Облачность низкая, вот он и не смог развернуться. Но он ведь может не только сам обстреливать, но еще и корректировать огонь артиллерии. Если выглянет солнышко, то нам тогда несладко придется.

В течение последующих нескольких дней на участке обороны отряда полковника Трескина ничего особенного не происходило. Большевики активных действий здесь больше не предпринимали, ограничиваясь лишь отдельными перестрелками, которые давно уже стали рутиной, и почти не вызывали у бойцов никаких эмоций…

Между тем, из других районов города новости приходили одна тревожнее другой. Красные полностью владели инициативой, усиливая натиск на всех направлениях. После пятидневного сражения под непрерывными залпами артиллерии пал «форт Шамброль», как добровольцы называли здание городской телефонной станции в Милютинском переулке. Вскоре начался яростный обстрел гостиницы «Метрополь» и здания Городской Думы — важнейших опорных пунктов на подступах к Кремлю. По слухам, доходившим до защитников позиций у Никитских Ворот, особенно досталось «Метрополю», превращенному юнкерами в мощный узел обороны. Для его обстрела на площади у Большого театра была установлена батарея из двух шестидюймовых орудий. Кроме того, большевики вели по зданию массированный огонь из пулеметов, выглядывавших из окон Малого театра. Юнкера имели возможность отвечать только короткими очередями из пулеметов и выстрелами из винтовок. От разрывавшихся с оглушительным треском о его стены снарядов «Метрополь» весь окутался дымом и пылью. На фасаде здания зияли огромные пробоины. Время от времени красные солдаты бросались на штурм, но каждый раз вынуждены были отступать под плотным огнем юнкеров, неся при этом большие потери. Вся Театральная площадь была завалена телами убитых и раненых, которые никто не рисковал убирать.

Наконец, огонь защитников здания, израсходовавших почти все свои боеприпасы, начал ослабевать. Опасаясь, что в конечном итоге перекрытия здания могут не выдержать многочасового обстрела и рухнуть, они отошли в сторону Кремля…

Вскоре стало известно, что большевики прорвались на Никольскую улицу и Ильинку, а их передовые отряды стали появляться даже в Охотном ряду. Следом поползли слухи о том, что красным удалось захватить гостиницы «Лоскутная», «Гранд-Отель» и здание Городской Думы и Исторического музея. Особенно ожесточенный бой разгорелся за Городскую Думу, которую обороняли студенты Московского Университета. Не смотря на стойкость и героизм, в конечном итоге их сопротивление было сломлено. Всем стало ясно, что кольцо вокруг Кремля вот-вот замкнется.

Защитникам позиций у Никитских Ворот было прекрасно слышно, что он уже в течение нескольких дней находился под непрерывным артиллерийским обстрелом. Судя по доносившимся до них звукам канонады, огонь велся из разных точек в центре города, а также со Швивой горки и откуда-то из Замоскворечья, скорее всего, с Воробьевых гор. Поскольку Кремль давно утратил всякое военное значение, было понятно, что подобным образом красные просто хотят сломить дух защитников города, добиться их скорейшей капитуляции, а заодно и отомстить за свое недавнее поражение…

Теперь в ближайших окрестностях Кремля в руках у белых оставались только Манеж и старое здание Университета, за них и продолжал идти ожесточенный бой. В это время штабс-капитан Доманский обратился к своим бойцам с призывом:

— В час тяжелых испытаний мы не можем спокойно сидеть, сложа руки. Мы обязаны помочь нашим товарищам по оружию. Сейчас большевики сосредоточили все свои силы вокруг Кремля. Мы должны отвлечь на себя хотя бы часть из них, а для этого необходимо нанести как можно более чувствительный удар на нашем участке. Объявляю пятнадцатиминутную готовность к атаке.

Вскоре с крыши «Униона» ударили бомбометы юнкеров, послав последние из имевшихся к них снарядов в сторону позиций красных. Вслед за разрывами из окопов с винтовками наперевес поднялись в атаку добровольцы. С громкими криками «Ура!» они бросились к противоположной стороне бульвара. Вместе со всеми бежал и Иван. Из окон близлежащих домов по ним раздавались редкие выстрелы. Вот, наконец, и начало Малой Никитской улицы. Еще несколько шагов, и он окажется в относительной безопасности у стены дома. В этот момент грудь ему обожгло что-то горячее. Одежда сразу стала липкой и мокрой, в глазах потемнело, а тело охватила слабость. Уже теряя сознание, он услышал над собой чей-то голос: «Это же Ваня Иванов, студент Университета. Нельзя бросать его здесь. Он живет не так далеко отсюда, на Солянке. Надо отвезти его домой». Больше Иван уже ничего не слышал и не помнил…