Как объяснили Ивану на следующий день его университетские товарищи, переговоры, шедшие между Комитетом общественной безопасности и Военно-Революционным комитетом, в конечном итоге закончились безрезультатно. Обе стороны явно просто тянули время, для вида соглашаясь на небольшие уступки, а затем под различными предлогами отказывались их выполнять. Действуя подобным образом, большевики заканчивали последние приготовления к своему выступлению, а Руднев и его сторонники, понимая, что наличных сил для решительного противодействия большевикам у них явно недостаточно, старались по возможности оттянуть кровавую развязку, ожидая прибытия обещанных подкреплений с фронта.
Наконец, в семь часов вечера полковник Рябцев позвонил по обычному городскому телефону из Городской Думы в Военно-Революционный комитет, и предъявил большевикам ультиматум, в котором содержались требования распустить этот незаконный орган, вывести из Кремля революционные части и освободить все захваченные ранее здания. Ответ требовалось дать в течение пятнадцати минут, иначе командующий частями Московского военного округа обещал ввести в городе осадное положение, и открыть артиллерийский огонь по зданию Моссовета. Последняя угроза была явным блефом, так как никакой артиллерии в его распоряжении просто не было, и большевики прекрасно об этом знали. Правда, артиллерии пока не было и у них. Единственная в городе артиллерийская бригада, располагавшаяся на Ходынском поле, объявила о своем нейтралитете, очевидно, выжидая развития событий.
После недолгого совещания руководство Военно-Революционного комитета отказалось принять предъявленный ультиматум, и приказало привести в полную боевую готовность все имевшиеся в его распоряжении воинские части. Теперь столкновение становилось неизбежным, и оно могло начаться в любой момент…
Уже в разгар боев на улицах Москвы, сражавшиеся бок о бок со студентами юнкера Александровского училища рассказали им, что вечером 27 октября они получили приказ занять подходы к Москворецкому, Большому Каменному и Крымскому мостам, чтобы отрезать центр города от рабочих окраин. В это же самое время на защиту Моссовета из лазарета на Озерковской набережной стал выдвигаться отряд «двинцев» численностью примерно в полторы сотни человек. Формально они находились в нем на излечении после двухнедельного пребывания в тюрьме, но на самом деле просто отъедались, отсыпались, а в остальное время слонялись по всему городу без дела.
Около девяти часов вечера возле Исторического музея им дорогу преградила рота юнкеров. Командовал ими пожилой седовласый полковник:
— Стой, кто идет?
Солдаты плотной толпой продолжали молча двигаться вперед.
— Стой, стрелять будем! Сдать оружие!
«Двинцы» взяли ружья на изготовку.
В ответ раздались команды:
— В ружье!.. Целься!.. Пли!..
Солдаты открыли ответный огонь. Среди них раздались возгласы:
— Вперед, братцы, прорвемся с боем!
Юнкера подняли на штыки шедшего впереди прапорщика, который, судя по всему, командовал этим отрядом. Вскоре дело дошло до рукопашной схватки. С Лобного места юнкеров огнем поддерживал пулемет, установленный ими там еще с утра. В свою очередь «двинцев» поддерживали огнем революционные солдаты, засевшие на кремлевских стенах. В результате скоротечного боя «двинцы» потеряли несколько десятков человек убитыми и ранеными. Но, пользуясь своим численным перевесом, большей их части все-таки удалось прорваться через Иверские ворота в сторону Моссовета. Вот так на улицах Москвы пролилась первая кровь, а в стране фактически началась гражданская война…
Примерно в это же самое время в часового-юнкера, охранявшего подступы к Александровскому училищу со стороны Красных палат на Знаменке, неизвестными была брошена бомба. Эхо от взрыва было хорошо слышно в самом училище, и все присутствующие восприняли его как сигнал к началу вооруженного выступления большевиков. Скорее всего, что именно так оно и было.
Услышав звуки выстрелов и отдаленное эхо взрыва, Иван понял, что началось именно то, чего все москвичи так опасались в течение последних нескольких дней. Ему не терпелось узнать, что происходит в городе. Поскольку он был профессиональным историком, то считал своим долгом если не лично принять участие в событиях, которые, наверняка, изменят судьбу страны, то хотя бы стать их непосредственным очевидцем. Осторожно выглянув из своей комнаты, он убедился, что родители уже спят. Стараясь не шуметь, он быстро оделся и выскользнул из квартиры…
Солянка и прилегающие к ней переулки были совершенно пустынными, в столь тревожный час люди предпочитали отсиживаться по домам. Кругом царила непроглядная тьма, все уличные газовые фонари были отключены, лишь в некоторых окнах из-под плотно закрытых штор пробивались узкие полоски неяркого света. Небо было затянуто плотными облаками, накрапывал мелкий дождик.
На минуту Иваном овладело чувство тревоги, но затем любопытство все же взяло верх. Он, как и многие другие его сограждане, еще не успел осознать простой истины, что в стране фактически началась гражданская война, и что теперь человека могут убить просто так, из простой прихоти, и никто никакой ответственности за это нести не будет.
Со стороны Красной площади все еще раздавались выстрелы, поэтому Иван туда идти не рискнул, а решил отправиться на Тверскую улицу, посмотреть, что происходит на ней. Не встретив по дороге ни одной живой души, он переулками добрался до Моссовета. Возле него, а также у гостиницы «Дрезден», расположенной на противоположной стороне улицы, царило оживление, в окнах горел яркий свет. Во все стороны сновали грузовики, до отказа набитые вооруженными людьми. На некоторых грузовиках были установлены пулеметы.
Иван решил дойти до Страстного монастыря, а затем вдоль бульваров отправиться домой, завершив тем самым свою ночную прогулку. Но у памятника Пушкина он увидел двух запыхавшихся офицеров, которые явно куда-то очень торопились. Один из них, заметив одинокого молодого человека в студенческой форме, бросил на ходу:
— Пойдемте скорее на Знаменку, в Александровское училище. Сейчас все собираются там.
Иван никогда не считал самого себя особенным героем, но любопытство пересилило страх перед опасностью, и он решил последовать за встречными офицерами. Уже на подходе к училищу, возле электротеатра «Художественный», они увидели небольшие группы студентов и гимназистов старших классов, которые горячо обсуждали последние события в городе, и призывали всех случайных прохожих, которых, как оказалось, в этот неурочный час все еще довольно много встречалось на улицах, принять участие в борьбе против большевиков.
В одной из таких групп, стоявшей прямо у входа в электротеатр, Иван увидел своих однокурсников — Кешу Родендорфа и Борю Гончарова. От них он узнал, что сегодня во второй половине дня в Александровском училище состоялось общее собрание офицеров Московского военного округа, на котором было принято решение оказать вооруженное сопротивление большевикам. К неудовольствию присутствующих, на собрание не явился полковник Рябцев. Ходили слухи, что он находится у себя на квартире в Малом Кремлевском дворце, который захвачен революционными солдатами, и не может оттуда выбраться. Но точно никто ничего не знал.
Сразу после собрания началось формирование из добровольцев офицерских рот численностью по сто человек в каждой. Оружие для них изымалось из цейхгаузов училища. После неоднократных и настойчивых просьб студентов либо включить их в состав уже сформированных отрядов добровольцев, либо сформировать из них отдельные отряды, к ним вышел начальник штаба Московского военного округа полковник Дорофеев. Он объявил им, что сегодня все старшие офицеры заняты неотложными делами, поэтому заниматься формированием таких отрядов в данный момент просто некому. Но, добавил полковник, все желающие могут приходить в училище завтра прямо с утра, и тогда мы вернемся к рассмотрению данного вопроса.
На обратном пути домой Иван слышал, как в разных частях города время от времени вспыхивала перестрелка. Как ни странно, никакого страха он не испытывал. Просто почему-то был уверен, что ничего страшного с ним не случится. К счастью, родители за это время так и не проснулись, и, соответственно, не обратили внимания на его отсутствие, что избавило его от лишних разговоров…