В сумерках, когда поезд подходил к маленькой сожженной станции, расположенной километрах в тридцати от Оренбурга, чуть было не случилось крушение.

Каждый занимался своим делом, когда поезд сильно тряхнуло и он остановился. Кое-кто из

бойцов получил легкие ушибы. Охранники нс могли сообразить, в чем дело. Никто не предполагал, что это выходки противника. Желая узнать причину остановки, Агоштон вышел из вагона. Бойцы последовали за ним. Все увидели, что три вагона сошли с рельсов.

Сильный буран, начавшийся прошедшей ночью, замел все пути. С сожженной станции все ушли, некому было убирать снег, не было ни одного обходчика. Хорошо еще, что ни один вагон не опрокинулся, а то быть бы беде.

Командование спецпоезда тотчас связалось с Оренбургом, откуда скоро прибыла техпомощь. Это был особый рабочий отряд, который очистил путь от снега и поставил вагоны на рельсы.

С большим опозданием, в полночь, поезд пришел в Оренбург. На станции товарища Фрунзе встретила делегация из шести человек. Охрана заняла свои места у поезда.

Когда товарищ Фрунзе ушел, свободные от наряда бойцы отправились осматривать станцию. Они всегда делали так, когда во время остановок имелось свободное время.

Вдруг интернационалисты услышали, что поблизости играет духовой оркестр. Они спросили одного железнодорожника, где и по какой причине этот концерт.

— Там на площади — парад. Да еще какой, торопитесь, если хотите посмотреть!

Охранники поблагодарили железнодорожника и поспешили на площадь. Они увидели ее сразу, как только вышли из здания вокзала. Ноги чуть ли не приросли к земле — настолько захватывающим было зрелище.

— Замечательные солдаты! — воскликнули восторженно Шабори.

— Ничего подобного я никогда не видел! Парад ночью!—подхватил Декани.

Шарк зи и его бойцы стояли молча, вытара-

в от изумления глаза.

Действительно, зрелище было необычайным. Огромная площадь, покрытая белым снежным покрывалом, тридцатиградусный мороз, полночь, а тысячи красноармейцев, освещенные сотнями горящих факелов, в стройных колоннах проходят торжественным маршем. Замыкал шествие отряд кавалеристов-черкесов.

После парада началась церемония производства в красные командиры. Это был первый выпуск Оренбургского училища комсостава.

Парад и торжественная церемония выпуска продолжались целых два часа. А когда край неба начал алеть, спецпоезд, покинув Оренбург, уже мчался дальше, по направлению к Ташкенту.

Местность, по которой несся поезд, была очень живописна. Туннель сменялся туннелем, вдоль железнодорожной насыпи как змея извивалась скованная льдом река. Грохот мчащегося поезда подхватывало многоголосое эхо, откликающееся в уходящих к небу Уральских горах. Грозное и чарующее зрелище представляет собой гряда Уральских гор, разделяющих Европу и Азию.

Любуясь видами Урала, бойцы радовались, что им довелось побывать в этих краях. А поезд, пыхтя и отдуваясь, карабкался все выше и выше по извилистым путям.

Первой крупной станцией после Оренбурга был Актюбинск. На широком перроне толпилось много народу. Здание вокзала с толстыми

бастионными стенами было похоже на старинную крепость.

В Актюбинске пришлось позаботиться о дровах. Остались такие поленья, которые невозможно было засунуть в топку паровоза. Восемь человек принялись пилить дрова, четверо подносили поленья, а еще четверо относили распиленные дрова на паровоз. На все это ушло полных два дня. Работали по сменам.

— Товарищи! Поживее, а то мы никогда не управимся. Уж не хотите ли вы до весны пилить здесь дрова?—подгонял Агоштон бойцов.

— Что касается весны, то она здесь неплохая. Я таких красивых девчат видел... Словом, я охотно бы стал их телохранителей, — сострил Геза Кабаи.

— Посмотрите-ка на него! У него только девчата на уме! А с нами тебе, пожалуй, скучно, а?

— Этого я не могу сказать, но если дела и дальше пойдут так же хорошо, товарищу Фрунзе скоро не потребуется никакой охраны. Еще несколько стычек — и белых поминай как звали. Думаю, приятно будет поглядеть на последнего богатея.

— Насколько я тебя знаю, ты не любишь правду. Как только с тобой будет жить будущая жена? Как ты ее прокормишь, если не можешь даже распилить полено, витязь?

— Зря болтаешь. Тебя все равно не пойду просить. Что ни говори, а я видел в этих краях много красивых девчат.

— Но ни одна из них на тебя даже не взглянула, ты неудачник.

— Зато с тебя они глаз не сводили, дз?

Уметь пилить дрова — еще не значит уметь ухаживать за девушками.

Так, подтрунивая друг над другом, бойцы продолжали работу. К ним подошел Фрунзе с женой, которая переезжала вместе с ним в Ташкент.

— Хочешь немного помочь?—обратился Фрунзе к жене.

— Не возражаю, давай попробуем.

Она взялась за пилу и начала пилить. Сначала пила шла тяжело, скакала, затем все ровнее и ровнее, глубже вгрызаясь в полено. Оба постепенно увлеклись работой. Разогревшись, жена Фрунзе сняла шарф, потом пальто. Супруги работали весело, подбадривая друг друга.

Когда надо было поднять большое полено, Фрунзе с улыбкой обратился к бойцам:

— Как это вы говорите? Хорунк! — сказал он по-венгерски и рассмеялся.

Более трех часов проработали Фрунзе и его жена вместе с бойцами.

Через несколько дней пути паровоз сменили: старый не был подготовлен к поездке по Туркестану. Новый паровоз был меньшего размера, зато хорошо приспособлен для пробега по пустыне. Он-то и домчал состав до Ташкента.

Крупными хлопьями повалил снег. Воздух кристально чист. Термометр показывает не более 10—12 градусов мороза. Для русской зимы это тепло. Улица словно покрыта белым пушистым покрывалом. Звенели санки; если случалось, что двое саней бежали рядом, лошади бросались вскачь. Люди в меховых шапках сновали по улицам.

Бойцы охраны ходили по городу, заглядывали в лавки, любовались шумной суетой большого незнакомого города, и не в последнюю очередь красивыми туркестанскими девушками. По обеим сторонам улиц — многоэтажные старомодные дома.

Ташкент лежит в долине Сыр-Дарьи. В городе с богатым историческим прошлым примерно 300 тысяч жителей. На самом высоком месте города возвышается мощная крепость, господствующая над окружающей местностью. В то время крепость имела большое тактическое значение. В самом центре города расположен музей. Однажды, прогуливаясь по городу, бойцы зашли в музей. Здесь они познакомились с чудесной резьбой по дереву, осмотрели картины, скульптуры, всевозможные находки, рассказывающие об историческом прошлом города.

Особенно оживленно было на базаре. Восточный базар представляет собой соединение мелких и крупных рынков с разнообразными зрелищными балаганами, будками, толкучкой,— словом, со всем тем, на что можно поглазеть, и где можно что-нибудь купить. Для иностранца развлечением было уже то, что он слышит этот несмолкаемый гул и видит эту суетливую толкотню.

В одном месте торгуют своими изделиями китайцы, в другом — татары. Разодетые в меха киргизы, сверкая глазами, предлагают лошадей, коз и других животных. Настоящих покупателей почти нет, зато на каждом шагу встречаются зеваки и любители просто прицениться.

Бойцы разглядывали изделия одного кожевника, когда Бартфаи вдруг вздрогнул и, не ска-

зав никому ни слова, локтями расталкивая толпу, бросился в сторону. Агоштон дал знак бойцам следовать за Бартфаи. Все думали, что их друг решил вмешаться в какую-нибудь историю.

Прорвавшись сквозь толпу, бойцы увидели Пишту Бартфаи. Он широко раскинул руки, словно намереваясь обнять кого-то. Перед ним стоял пожилой мужчина с корзиной в руке, он смущенно разглядывал Пишту. Вдруг, выпустив корзину из рук, он вскинул руки и со слезами в голосе воскликнул:

— Сын! Сыночек!

— Отец! Папа!

Они крепко обнялись. Бойцы молча столпились вокруг них, растроганные неожиданной встречей отца и сына вдали от родных мест.

— Отец, я так счастлив. Вот уж не ожидал,— быстро говорил Пишта, не выпуская отца из объятий.