Прямую противоположность «аборигенам» являли гости — морские офицеры с прибывшего барка «Святая Анна».

Напротив коменданта сидел капитан корабля Николай Николаевич Вольф — краснощекий, с черными усами и великолепной окладистой бородой, пышущий русско-немецким здоровьем; рядом — Артем Семенович Некрасов, помощник, — сухощавый, с правильными аристократическим чертами лица и тонким с легкой горбинкой носом; по правую руку — Егор Иванович Васюков, штурман, мясистый и широкоплечий, самый молчаливый в компании.

После обильного обеда за картами шла неспешная беседа о политике, ибо к женской теме господа офицеры пока не подступили. Женщины в разговоре среди русских людей идут, как правило, на втором месте после политики.

Впрочем, женщины в этот вечер тоже не скучали.

В углу гостиной бренчала пианола, над ней усердствовала Танечка, местная красавица. Происхождение ее было в некотором роде загадочно. Ходили слухи, что она незаконнорожденная дочь предыдущего коменданта, который неожиданно скончался десять лет назад от апоплексического удара, и взамен него прибыл на полуостров нынешний комендант Перов. Овдовевший два года назад, Алексей Иванович принял Танечку под покровительство, сделав своей экономкой, чем вызвал немалые пересуды в остроге и его окрестностях, на кои он, впрочем, не обращал особого внимания. Об истинных отношениях между Танечкой и Перовым знал лишь его четырнадцатилетний сын Петя, который, несмотря на активное любопытство окружавших, особенно женщин, неоднократно пытавшихся вызвать мальчика на откровенность, хранил глубокое мрачное молчание.

В гостиной, помимо Танечки, веселились еще две весьма миловидные девицы — шестнадцати и восемнадцати лет, дочери местного священника, находящегося в отсутствии по случаю недельного запоя.

Молодые мичманы Александр Демьянов и Прокофий Вольский, щегольски проделав кадрили с поповнами, каждый раз однако возвращались к красавице Татьяне, неустанно бренькающей на разлаженном инструменте.

Между тем ставки за столом росли, кучка денег заметно увеличивалась.

— Что характерно для России, так это безденежье и бездорожье, — глядя в карты, продолжал развивать свою давнюю мысль капитан Вольф. — С другой стороны, это к лучшему. Если дать русскому мужику хорошие дороги, да еще красненькую впридачу, его черт знает куда занесет.

— Россия — капкан. Капкан посреди лесной дороги, — мрачно произнес Васюков.

— Это вы, голубчик, напрасно, — возразил комендант Перов. — Страна — прежде всего ее женщины! Обратите внимание на этих прекрасных Дульциней! Любая могла бы составить счастье любому из нас, господа! Впрочем, даже в этой глуши, уверяю вас, никто из них не зачахнет. Красота и талант в нашей великой империи всегда были в почете!

— Позвольте с вами не согласиться, — встрял унтер-офицер Архип Андронов. — Не талант, а удача! Все, кого знал еще по гимназии — все в командирах! И — ордена за Кавказ! А я вынужден прозябать здесь! Вот так-с!

— В вас никогда не стреляли горцы? — поинтересовался Некрасов.

— Да, не стреляли! — хмельно мотнул головой Андронов. — Так что? Разве я в том виноват?

— Не надо, голубчик, ни в чем вы не виноваты, — успокоил унтера комендант Перов. — Что касается удачи, тут мы с вами очень близки. Неудачники мы с вами, сударь, хоть и вы, и я — Водолеи, — Перов бросил карты. — Пас!

— Да, милостивые государи, — вынимая из кошелька очередную ассигнацию, заметил капитан Вольф. — Наполеона Буонапарте среди нас, увы, нет.

— Беру две карты, — сказал унтер Павел Неродных. — Буонапарте — это что? Мы, извините, будучи на отшибе… совершенно здесь без новостей.

— Отсутствие новостей — самая хорошая новость, — бросая деньги в общую кучу сказал Вольф.

— Как, господа, вы не слышали о Наполеоне? — изумился Некрасов. — О нем сейчас — весь мир. Вшивый заштатный офицеришка в два года стал императором Франции! С ним соизволил сделать аудиенцию даже наш Александр!

— Наполеон, Наполеон, — раздумчиво разглядывал карты комендант. — У нас таких Наполеонов — пруд пруди. Все — хоть сейчас в императоры! Можно в момент составить вселенское правительство. Один Бурковский чего стоит.

— Бурковский? — встрепенулся Вольф. — Господа, я ж его знаю! Мы были в больших приятелях!

— Простите, вы не можете его знать по некоторой известной причине, — комендант был несколько раздражен — карта не шла. — Бурковский никогда в моряках не служил. Этот шляхетский выродок — командир отряда. Из польского восстания изменника Костюшко.

— Нет-нет, господин комендант, — заупрямился Вольф. — Я вам точно доложу — Бурковский мой старинный приятель. Я желал бы засвидетельствовать!

— Извольте, — комендант щелкнул пальцами. — Прохор!

От стены отделился крепкий высокий солдат с веселыми плутоватыми глазами.

— Вот что, голубчик, скажи Емельяну, — комендант потер переносицу, — вели ему привести этих троих… ты знаешь.

— Емельян, вашбродь, пьян-с, — чуть наклонился, отгородив ладонью рот, сообщил Прохор.

— Ну тогда этого попроси… ну этого… Семена Старостина, — бросив взгляд на собравшихся за столом, несколько стушевался комендант Перов.

— Семен пьян-с, вашбродь, — стоя в той же позе ответствовал вестовой.

— Тогда, голубчик, — комендант забарабанил пальцами по столу. — Давай-ка сам, братец, сходи и приведи сюда этих негодяев.

— Слушаюсь, вашбродь! — вскинулся вестовой, лихо развернулся и, чеканя шаг, вышел из гостиной.

— Я смотрю, у вас не острог, не каторга, а нечто вроде семейного приюта, — усмехнулся капитан Вольф. — Потакать пьянству, заигрывать с подчиненными, Алексей Иванович… Разумеется, это не мое дело… Но я буду вынужден в своем рапорте осветить…

— Рядить со стороны — оно, конечно, сподручнее, — сказал Перов. Вы, господа, приплыли и уплыли… А теперь представьте на минуту. Войдите в мое положение. Если б я, как вы выразились, не «заигрывал», от нашего достопочтенного острога мокрого места давно б не осталось! Но как видите — Бог миловал. Здравствуем.

— Прелюбопытная ситуация, — кивнул Вольф.

— Вот именно. Самое любопытное, — продолжал комендант Перов, — что в стенах этой грустной обители созрел заговор. Не много — не мало. Я доподлинно узнал об этом недавно. За неделю до вашего прибытия. Недурственно, господа?

— Забавно, — беря карту, согласился Вольф.

— Да, вы правы. Забавно, — вздохнул Перов. — Как, впрочем, все, что делается у нас в России.

Открылась дверь, и в гостиную вошли трое заключенных в сопровождении вестового.

— У нас что-то вроде классического театра, — рассмеялся Некрасов. — Явление второе. Те же — и три злодея.

— Вот, господа, извольте — заговорщики! — комендант ткнул пальцем в высокого белокурого человека. — Зачинщик! Бывший поручик Бурковский.

— Какой красавчик! Сколько не смотрю, никак не налюбуюсь, — пискнула в углу шестнадцатилетняя барышня, дочь священника, пребывая в объятиях мичмана Прокофия Вольского.

— Да. Набор лиц комедии у вас довольно своеобразный, — согласился капитан Вольф.

И действительно. Трое вошедших заключенных были, казалось, несовместимы друг с другом. Тем более — в серьезном деле. Тем более — в заговоре.

Стефан Бурковский — высокий, сильный, будто вырезанный из крепкого степного дуба, рядом — угрюмый коротыш Степан Рогозин, могучая неистребимая бородища почти до самых глаз; короткие, будто свитые из стальных канатов руки, безвольно опущенные вдоль квадратного туловища. И резким контрастом — Андрей Малинин. Вечная ухмылка на гладком, розовом, как поспевающий помидор лице. И, конечно, чубчик кучерявый, который все время лезет в глаза. И надо его бесконечно сдувать, чтоб не путался, не мешал лицезреть этот прекрасный солнечный мир.

— Что касаемо остальных заговорщиков, — комендант Перов указал на звероподобного узника. — Степан Рогозин, убивец. Зарезал самолично собственного барина Ануфриева. Представьте — за что? За первую брачную ночь с его женой. Будущей, разумеется. А этого… — комендант указал на розовощекого ухмыляющегося парня, — про него слов не найдешь. Самая распоследняя дрянь! Скажи, Малинин, ты в Господа Бога веришь?