— Не нада, капитана! Бистро уходить нада!

Петя и китайцы подошли к угасающему костру. Люди спали. Петя и его помощники, перебегая от одного к другому, пытались растормошить заморенных товарищей. Некоторые, похмельному ворча, нехотя поднимались. Но большинство отмахивались, оставались лежать на земле.

— Те, кто встали — идите за мной! — приказал Петя. — А остальные — что ж, пусть остаются. Значит, не судьба им…

И почему-то все эти люди, такие разные по возрасту и пониманию жизни, почувствовали вдруг в худом подростке вожака.

— А куды пойдем, Петь? — спросил Ваня.

— А ты, Вань, знаешь?

— Нет.

— Вот и я. Все равно надо идти.

И они двинулись вдоль берега. Мерно шумел прибой и высоко горел в черном небе Южный Крест.

3 сентября. О час. 30 мин.

Бурковский метался на камнях.

«Зефир прекрасный и игривый», — напевал задушевный вкрадчивый голос. Но видел он иное. Шла в его воспаленном мозгу беспрерывная беспощадная борьба.

На широкой варшавской улице дрались русские гренадеры и польские гусары. Все они были прекрасны, и они убивали друг друга. Убивали молча, под тихую незнакомую песню. Это было страшно и великолепно. Потому что павшие под ударами штыков, вновь воскресали, вставали и устремлялись в бой. И опять падали под ударами. И вновь воскресали… И так до бесконечности.

Бурковский вскрикнул, открыл глаза, вскочил. Перед ним на коленях, прижимая кувшин с водой, стояла Анна.

— Кто ты?

— Успокойся, милый, — Анна провела по губам влажным платком. — У тебя лихорадка. Скоро пройдет.

— Спасибо, любимая, — прошептал Бурковский. Образ Анны становился все более зыбким. Растаял. Остались только черное небо и звезды. Бурковский опустился на камни. И закрыл глаза. Уже — навсегда.

5 сентября. 12 час. 00 мин.

Петя и его спутники вышли к пустыне. До самого горизонта лежал сверкающий под полуденным солнцем белый горячий песок. Не было ему ни конца ни края.

— Как же жить тут, Петр? — спросил Ваня.

— Будем думать, — Петя с тоской оглядел огромное песчаное пространство.

— Что тут думать? Вода нужна. Копать надо.

— Где копать, чудак?

— Да хоть где! Авось докопаемся!

— Нет, не хорошо «авось», — возразил азиатский лекарь, вылечивший Петю. — Надо правильно искать.

— А почему не здесь? — заупрямствовал Ваня, глядя на обугленного солнцем худого старика с седой бородкой. — Ты почем знаешь?

— Нет. Не здесь, — отмахнулся от него старик и заковылял вверх по склону песчаного холма. — Не здесь.

— У них, в этой чертовой Африке, нигде живого места нет, — вздохнул Ваня. — Сейчас бы в Россию — куда не ткнешь, везде живой колодец.

— Найдем, — всматриваясь в песок, пообещал старик. — Надо найти. Иначе плохо. Умрем.

Неожиданно замер.

Из песка, из-под маленького скрюченного кусточка, выпорхнула ящерица, проскользнула между ног, исчезла.

— Здесь, — указал место старик.

…Они копали. Русские, малайцы, негры, мулаты, китайцы. Они вгрызались в узкий шурф, шириной в метр — глубиной — в неизвестность. Они спускались в тесную яму, по очереди выгребая вначале песок, потом глину, подавали наверх в шапках и мешках породу. Работали в толще земли ножами и деревянными кольями. А когда теряли сознание — их за ноги выволакивали на поверхность и относили в шалаш.

Шалаш этот быстро соорудили неожиданно появившиеся кочевники.

Они некоторое время наблюдали за работой непонятных суетливых людей. Работа показалась им бестолковой, и они решили вмешаться.

И дело закипело! Туземцы, такие на вид хрупкие, ловко слетали на дно колодца и там совершали работу, конечно же, более умело, быстро и грамотно.

Нет! Не грянул фонтан чистой воды, устремленный в небо. Не было сверкающего дождя, падающего на плечи усталых людей. Ничего этого не было. А была тусклая грязная жижа, внезапно проступившая из-под глины.

Вода выползала, пробиваясь сквозь комья. Она выходила из недр земных, нехотя подчиняясь человеческой воле.

И люди благодарно припадали к тощей струйке, имя которой — жизнь.

И возник тут короткий разговор между русским матросом Ваней и молодым негром-батраком. Говорили они на разных языках, но поняли друг друга сразу.

— Какая это вода? — отпив из кружки, поморщился Ваня. — Вот у нас в России — вода!

— Вот и поезжай в свою Россию, — сказал негр.

— Поздно, Патрик. Не примет она, — сказал Ваня. — Отсюда у нас уже нет к ней дороги.

— Почему? — удивился негр.

— Потому что она большая, а я маленький.

Сентябрь. Сон.

Ваня и Петя лежали рядом на песке и снился им один и тот же сон.

Они шли по хорошей вольной земле.

По ней текли холодные чистые реки.

Жеребенок вышел из голубого омута и, отряхнувшись, лег возле их ног.

Они брели по синим лугам, покрытым белыми ромашками, и навстречу им шла и улыбалась морщинистая старушка-карлица, медленно перебирая босыми темными лапками, держа под мышкой серую курицу.

Вдали над березовыми рощами бушевала гроза.

Неожиданно на дороге возник Бурковский — набухший от дождя человек, герой — не герой, гений — не гений, что-то в этом роде. Махнул рукой и пропал.

И очутились они вдвоем у берега залива. Поблизости кружили белые парусники, которые на самом деле оказались вдруг черными, но управлялись, судя по отсутствию ветра, умелыми мускулистыми людьми.

Море переходило в небо, а небо — в море.

Чайки, похожие на наконечники скифских стрел, проносились над волнами, планировали, твердо всматриваясь в воду…

— … а потом в густую пшеницу…

Тополиный пух летел над Россией, над Рязанью…

Они лежали в траве.

К ним приблизилась прекрасная русская женщина и припала поочередно к их лицам.

На восточном берегу острова Мадагаскар русскими была создана коммуна свободных людей. В ней, в добре и мире, жили и бывшие узники, и те, кто решили разделить их судьбу, и туземцы.

И по сей день в этих местах встречаются люди, отличающиеся светлой кожей.

Через два года коммуна была расстреляна английской эскадрой — англичане приняли мирное поселение за боевое укрепление французов, с которыми в то время находились в состоянии войны.

Прав был восточный доктор — никто еще не сумел жить свободно и счастливо в этом несвободном и жестоком мире.

Петя (Петр Алексеевич Петров) и Ваня (Иван Николаевич Николаев) вместе с несколькими колонистами находились в это время в море на рыбном промысле и дальнейшая их судьба неизвестна.

Я собрал в кулек оставшиеся от обеда крошки и сказав оператору:

— Валентина Ивановна, пойду угощу подопечных, — вышел из помещения пульта управления и направился к углу сушилки. Присев около норки я посвистел и вытряхнул угощение возле отверстия. Вскоре показалась любопытная усатая мордочка, блеснули глазки-бусинки. Зверек выглянул и увидев меня сразу спрятался обратно. Я разочарованно крякнул, пришел сам хозяин — большой с седыми усами крысак, а я почему-то не пользовался его доверием. Теперь будет так сопеть хоть час, но не вылезет пока я не уйду. Его крыса и крысята, те меня совсем не стеснялись, лопали чуть не из рук. Не повезло, я пошел обратно, торчать на улице под густо идущим снегом было вовсе не интересно. И надо же было Юрке так подловить меня — сутки на работе, да еще в воскресенье это не шутки. Но долг платежом красен. Я с удовольствием вернулся в тепло пульта, успокоительно горели разноцветные сигнальные лампы, работа шла нормально.

Наконец стала потихоньку собираться моя бригада. Я принял сам у себя смену и отправился на железнодорожные весы, принимать зерно. Пробыть там пришлось довольно долго и вернулся я почти половина первого.