Очень нужна была такого рода душевная, эмоциональная разрядка. Она освежила чувства, придала всем сил и бодрости перед новыми суровыми испытаниями.

А эти новые испытания были не за горами.

Республиканцы начали борьбу за освобождение Сарагосы. Преодолевая упорнейшее сопротивление врага, они в условиях неблагоприятной горной местности вначале успешно продвигались вперед и даже прорвались на внешний обвод укреплений города.

Франкисты бросили на наступающих армады бомбардировщиков. Встать на их пути, обеспечить надежное прикрытие наземных войск — такая задача была поставлена перед истребителями-добровольцами.

Первая встреча с врагом в небе на подступах к Сарагосе произошла так. Поднятые по сигналу с командного пункта эскадрильи Гусева и Девотченко пришли в указанный им район, и летчики были удивлены, впервые увидев в воздухе такое огромное количество вражеских бомбардировщиков. Их даже трудно было подсчитать.

Эскадрильи решительно пошли на перехват. Вот тяжело груженные бомбардировщики уже совсем рядом. Еще немного — и можно будет атаковать.

Но не тут-то было. Откуда-то сверху на наших «москас» навалилась целая свора «мессершмиттов». Первый их удар пришелся по эскадрилье Девотченко. Он вынужден был отказаться от атаки бомбардировщиков и выйти лоб в лоб на «мессеров», связать боем прикрытие.

Вот тут-то и показали себя орлы Гусева. Атаковав «бомберов», они сбили две тяжелые машины, обратив в бегство остальных, среди которых немало оказалось поврежденных.

Налет был сорван. Успех обеспечила эскадрилья Девотченко, связавшая боем «мессеров». Правда, ее летчикам пришлось туго. Сам командир еле «доковылял» на своем И-16 домой — оказался поврежденным мотор. Три пробоины получил самолет Шестакова, пострадали и другие машины.

Прежде чем продолжить бои, решили хорошенько разобрать этот вылет, продумать тактику своих действий.

Всем очень понравилось то, как использовал сложившуюся в бою ситуацию Гусев.

Особенно восторгался этим Шестаков, высоко ценивший любое проявление активной мысли, творческой инициативы. Вот и на этот раз, анализируя последний воздушный бой, он неожиданно для самого себя подумал о том, что будь выше «мессеров», к примеру, пара истребителей, — выполнение задания намного облегчилось бы. Лев тут же принялся рисовать прутиком на земле «свою» схему воздушной схватки. Мимо проходил Девотченко. Остановился рядом, присмотрелся к тому, что изобразил Шестаков, наклонился, подобрал небольшую палочку, дорисовал ею еще пару истребителей над «мессерами».

— Молодчина, Лев, — сказал удовлетворенно. — Я тоже думал над этим. Наши мысли совпадают.

— Имея на высоте «чистильщиков», мы развяжем себе руки, — ответил Шестаков.

— Как ты сказал, «чистильщиков»? Звучит неплохо. Сейчас позвоню Гусеву, обмозгуем с ним этот вариант.

Гусев сразу взял трубку, как будто специально сидел у телефона, ожидая звонка.

Бывают в жизни удивительные совпадения. Так случилось и сейчас: оказалось, что Гусев со Смоляковым тоже обдумывали, как навязать немцам бой, обрушиваясь на них с высоты.

— Так ты говоришь, Лев назвал эти пары «чистильщиками»? Более точного слова, пожалуй, тут и не подберешь. Ну что ж, давай испробуем тактику «чистильщиков». Приживется — приоритет открытия за Шестаковым. А как с ночными полетами? Теребит тебя?

— Беспрестанно. Нужное это дело. Да только когда учиться, если днем выбиваемся из сил так, что еле до постелей добираемся…

— Да, у нас такое же положение, но нужно что-то придумать. Молодежь хочет сражаться и ночью. Как можно не поддержать ее? Ладно, это потом. А пока назавтра давай выделим с тобой по паре «чистильщиков», растолкуем им, что к чему…

Новая тактика полностью оправдала себя. Немецкие истребители терпеть не могли кого-нибудь выше себя и потому, подвергшись нападению, терялись, спасаясь бегством. И тогда «чатос» и «москас» легко расправлялись с армадами тяжелых, неуклюжих бомбардировщиков. Так длилось с неделю. А затем немцы раскусили тактику «чистильщиков» и сами прибегли к ней. И тут не на жизнь, а на смерть началась борьба за высоту.

20-ю годовщину Октябрьской революции летчики-добровольцы встречали вместе с бойцами-республиканцами. Родина не забывала о своих славных сыновьях — все они получили праздничные посылки от Советского правительства и письма от родных, близких, друзей.

Первые письма на опаленной огнем испанской земле. Только находясь там, можно было узнать истинную цену каждой строчки этих простых для обычной ситуации весточек.

Льву вручили три конверта: от друга Тимофея Студенникова, матери и Олимпиады.

Тимофей по-прежнему крутится в студенческой буче. Дома все живы и здоровы, ждут не дождутся своего Левушку. А сколько душевной теплоты в письме дорогой девушки! Видно по всему — волнуется, любит, ждет.

Все три письма — словно бальзам на сердце. Тыл надежно обеспечен, там все спокойно, значит, можно и дальше уверенно продолжать свое нелегкое бойцовское дело.

Как хотелось ему подробно написать о себе, своей жизни, о воздушных сражениях. О том, что на его счету уже пять лично сбитых вражеских самолетов, что и сам получил он в жестоких боях до пятидесяти пробоин на своей машине. Но все это — для рассказов потом, по возвращении на Родину. А сейчас — первый тост за революцию, без которой не было бы ни Советского Союза, ни республиканской Испании, ни летчика-добровольца Льва Шестакова. Второй — за тех, кто ждет, за верность сердец.

После боя. Слева — Л. Л. Шестаков. Испания, 1938 г.

Лев приобщил свою праздничную посылку к общему столу, включился в уже начавшееся пиршество. Письма лежали в нагрудном кармане рубашки, согревали сердце теплом далекой Родины.

…С рассветом 15 декабря началась новая, Теруэльская операция. Началась внезапно, развивалась молниеносно, сея растерянность и панику среди франкистов.

Но успех оказался временным. Мятежники опомнились, организовались, стали упорно сопротивляться, а то и предпринимать решительные контратаки.

В этой обстановке особая роль отводилась авиации. От нее требовалось не только держать чистым небо, но и наносить штурмовые удары по наземным войскам.

В новых боях Лев Шестаков участвовал уже командиром звена. Его друг Платон Смоляков — командиром эскадрильи, которую принял у Гусева, возглавившего группу И-16 в составе всех семи эскадрилий добровольцев.

Однако ситуация в воздухе складывалась не в пользу республиканцев. Враг имел более 250 новейших самолетов, доставленных из Германии, Италии. Эскадрильи добровольцев Платона Смолякова, Ивана Девотченко, Григория Плещенко, Бориса Смирнова, Фернандо Клаудино, Мигеля Сарауса, работавшие на И-16, и группа И-15, возглавляемая Евгением Степановым, едва насчитывали около двухсот изрядно изношенных, как правило, изрешеченных пулями машин. Их самолетный парк, да и личный состав могли давно обновиться, но Франция, связанная обязательствами перед пресловутым Комитетом невмешательства, ничего не пропускала через свою территорию.

В общем, надеяться и полагаться можно было только на самих себя. Помощи ждать неоткуда.

Как вспоминает сейчас Александр Гусев, уже через неделю после начала Теруэльской операции четко обозначилось явное превосходство мятежников в воздухе. Это особенно остро почувствовали все 22 декабря. Тогда на задание вышли тремя эскадрильями И-16 — Смолякова, Девотченко, Клаудино и одной И-15 — Сосюкалова.

Над линией фронта встретили около сотни вражеских самолетов. Сразу же завязалось настоящее воздушное сражение, постепенно расчленившееся на отдельные очаги. Враг был чрезвычайно упорен — таким его еще не знали. Как выяснилось позже, авиация мятежников пополнилась свежими силами — инструкторами высшей школы и стрельбы ВВС итальянской армии.

Около тридцати минут вертелась в небе смертельная карусель, в которой нашли себе гибель семь фашистских летчиков. Не смогли вырваться из нее и пятеро добровольцев. Еле-еле добрались домой на подбитых машинах Девотченко и Шестаков. Оба сбили по одному самолету, но почти чудом остались живы сами. Девотченко руководил боем эскадрильи. А Лев со своим звеном выполнял роль «чистильщиков». Ох, и трудным оказалось это дело! Ведь схватки проходили на больших высотах. Резко ощущалось кислородное голодание, оно приводило к чрезмерно быстрой утомляемости, а то и потере сознания. Кроме того, ухудшалась приемистость двигателя, что осложняло пилотаж.