— А, ладно вам, не извиняйтесь, я же знаю, не глухой… Но если так… То тогда… Самый важный аргумент отпадает — брак. Может, ей и хочется замуж, даже жутко хочется, но что дальше? С квартирой облом! Она мне не поверит! Но, в конце концов, убедится? Ваш муж не станет ей лапшу на уши вешать? Он не врёт, всем известно, что он не лгун!

Как уже было сказано, Майка отличалась редким добросердечием, что ей самой доставляло массу хлопот, трудностей и неприятностей. Зютек же, хоть и вернул себе в какой-то мере способность мыслить здраво, но выглядел ужасно несчастным. И Майке стало жаль его. Какой смысл здесь, после его откровений, излагать свои взгляды на Вертижопку? Ведь этот малахольный её обожает…

Своего мужа Майка знала лучше всех на свете и поспешила утешить собеседника.

— Разумеется, это для вас шанс, — осторожно начала она. — Муж не станет её обманывать. Скорее всего, он постарается избежать прямого разговора на эту тему, и что дальше? Она примется требовать?

И тут с ужасом поняла, что так оно и будет! Вертижопка начнёт требовать, а Доминик, ошалев от страсти, как Зютек, предпримет сверхчеловеческие усилия, к чему она сама столь деликатно его подвигала все эти годы. И получится, что он, наконец, дозреет, только уже без неё и не для неё, вот тогда-то её с досады кондрашка и хватит.

Нет, никакой кондрашки, у тебя дети!

Зютека понесло, он болтал без остановки, повторялся, извинялся и время от времени выдавал новую информацию. Майка бросила неконструктивные размышления о вероятной крупнейшей неудаче в своей жизни и прислушалась. При этом она смотрела на собеседника, а также на то, что происходило у того за спиной, где в углу у барной стойки два человека устроили небольшую суматоху, на что она обратила внимание только потому, что в практически пустом ресторане царило полнейшее спокойствие. Виновники замешательства: амбал и тётка, оба в чёрном, орудовали здоровущими погребальными подсвечниками. Из одного шандала вывалилась свеча, вероятно, плохо вставленная, и покатилась под ближайший столик, что стоял в углу у самого бара. Облачённая в траур тётка, особа весьма полная, кинулась в погоню за реквизитом, а сидевшая за столиком стройная женщина от неожиданности резко подалась назад вместе со стулом. Затем спохватилась и вежливо наклонилась за свечой, причём обе бабы едва не стукнулись лбами.

Одновременно Майка узнала, что Вертижопка — чистюля необыкновенная, чистит, моет, стирает всё, что под руку попадётся, включая и себя самоё, и заметила вежливую даму за угловым столиком Та показалась ей знакомой, где-то она её видела. Майка напрягла память и упустила кусочек саги о надраенной до блеска Вертижопке, зато вспомнила, откуда знает эту черноволосую красавицу, производящую впечатление несколько неряшливой или махнувшей на себя рукой. То была приятельница Анюты, прекрасный фотограф, с которой Майка мимоходом виделась в мастерской Боженки. Как же её… ага, Луиза!

Пару секунд Майка размышляла, что эта брюнетка здесь делает. Затем пришла к выводу, что, возможно, подрабатывает, фотографируя на похоронах, не нашла в этом ничего странного и выбросила её из головы.

— …знаю, что у неё нет никаких моральных устоев, — грустно продолжал изливать душу Зютек. — Но свою выгоду блюдёт. Если я дам ей дом и ощущение стабильности, она будет за это держаться. А из того, что вы говорите, ваш муж ей не… Только не развод! Это у неё такой способ, со мной было то же самое, требовала развода, всё ей было не так, и отказывала… ну, отказывала…

— В услугах, — подсказала Майка.

Зютек подыскал другое определение:

— В благосклонности. Я бы сказал, в благосклонности… До тех пор, пока заявление не было подано и не началась процедура развода. Тогда смилостивилась. Всё так долго тянулось, потому что моя жена вела себя ужасно, не соглашалась на развод.

— Ага! Значит, я тоже должна вести себя ужасно?

— Да! — горячо подтвердил Зютек и жутко смутился. — То есть нет. То есть… Вы — совсем другое дело, у вас дети! Вы имеете право вести себя самым ужасным образом! А я… сами видите, что мне толку от этого развода…

В конце концов, Майка почувствовала, что на сегодня с неё Вертижопки хватит. Она искренне была благодарна Зютеку за массу полезных сведений, но тонко намекнула, что время летит неумолимо, а они оба — люди занятые. Зютек рвался заплатить за четыре кофе, четыре коньяка, две минералки и разбитую чашку. Майка махнула рукой и взяла его визитку с телефонами. На всякий случай, а вдруг пригодится…

Доминик вернулся поздно, изрядно вздрюченный и принялся за своё. Майка, разделавшись с погребальным проектом, собиралась уже укладываться, вышла из ванной и присела передохнуть за книжкой с вечерним чаем. На скрежет ключа в замке она не двинулась с места, тогда как до катастрофы всегда хоть на минутку да отрывалась от своих занятий, чтобы встретить любимого мужчину в прихожей. Теперь же, по её мнению, такое поведение выглядело бы навязчивым и неуместным.

Не успела и оглянуться, как Доминик уже сидел напротив со своим чаем и крайне озабоченным видом.

— Я говорил с адвокатом, — заявил он. — Тот настроен пессимистически. Всё зависит от тебя.

Майка пребывала в боевом настроении и с трудом удерживалась от ядовитых комментариев по поводу пламенного романа кретина со зловредной овцой. Ей удалось оставить при себе скромное замечание — мол, нет, не всё. На землетрясения, к примеру, она не имеет ни малейшего влияния.

Вместо того, не отрываясь от чтения, она сообщила супругу:

— Некий Юзеф Мештальский, проектировщик водопроводных и канализационных сетей, с которым, насколько я понимаю, ты давно знаком, тоже развёлся по желанию Вертижопки… о, пардон, биг сорри, я хотела сказать, твоей Дульсинеи. Или вашей общей Дульсинеи. И что он с этого имеет?

Майка подняла глаза и сочувственно взглянула на Доминика. Тот посинел, взглядом мог убить, но было очевидно, что он ничего не понял. Снова оскорбили его божество! Майка подумала, что придётся как-нибудь иначе обозвать эту коварную глисту, а то свихнувшийся муженёк перестанет понимать человеческую речь. Она вздохнула и повторила доходчивее.

— Зютек ради неё развёлся, и что?

— Это к делу не относится! — прорычал Доминик.

— Ещё как относится. Того и гляди, как сразу после развода ты потребуешь от меня, чтобы я уговорила её за тебя выйти, поскольку она по своему обыкновению раздумает.

— Не раздумает. Я не желаю об этом говорить. Мы же можем расстаться культурно, по взаимному согласию, без скандалов и выяснения, кто виноват. Достаточно, чтобы ты дала согласие…

— А почему?

— Что, почему?

— Почему, собственно говоря, я должна давать согласие на то, что меня совсем не устраивает?

Доминик так удивился, что Майка не поверила собственным глазам, равно как ощущениям и выводам. Боже милосердный, да как такое возможно, он же ничего не соображает! Эта вертлявая задница у него теперь вместо мозгов, что ли?!

— Послушай, ты, — жёстко начала она, но воздержалась от замечания о заднице, из-за чего жёсткости в её тоне поубавилось. — Ты хоть разок подумал о моих чувствах? И как мне эти твои, прости, господи, предложения могут нравиться? А?

Доминик сидел и молча смотрел на жену. Где там. Он ни секунды ни о чём таком не думал, поскольку тема эта была крайне нежелательная. Жутко неприятная. Просто отвратительная. А в придачу касалась проблемы совершенно неразрешимой. Что-то внутри него, на самом дне, прекрасно понимало, что Майка такого не вынесет, что он взваливает на неё колоссальное горе, взваливает собственными руками, действуя подло, беспощадно и жестоко. А ни о чём таком он знать не желал, потому как тогда пришлось бы себя самого признать паршивой скотиной и последней свиньёй, а кому такое понравится. Альтернативой был отказ от Вертижопки, но на такое самопожертвование он пойти не мог, поскольку в мученики никак не годился.

А потому задушил в себе все эти глубинные знания, закопал и забетонировал. Убедил себя, что ничего подобного, Майка относится к происходящему равнодушно, никакой драмы не переживает, держится отлично и наверняка поможет, поскольку сердце у неё доброе.