Майка подавила тяжёлый вздох, взглянула на пустые стаканы, свой и Боженкин, и пошла за двумя следующими банками.

Гостья тем временем продолжала рассуждать:

— А планы этих мстительниц мне кажутся вполне реальными. Решили большой кензан задействовать, теперь ломают голову, как пиявке его подсунуть, так что ты особо не удивляйся, если застанешь в моей мастерской эту вертлявую овцу, принимаемую Анютой по первому разряду. Даже боюсь спросить, с чего это ты такая довольная? Может, наконец, откроешь тайну?

Довольная Майка сделала полный оборот вместе со своим креслом.

— Я же предупреждала, что не скажу. Зато покажу. Вот-вот приедут Данута с Харальдом. У Дануты предварительные переговоры с Большим Шаманом, а у Харальда — рубец. Ну, ладно, не только рубец.

— Опять не договариваешь. С Шаманом понятно, помню, что ты рассказывала… Значит, получилось?

— Ещё как!

Боженка аж подскочила:

— Так что же ты молчишь?!

— Это надо видеть. Словами не опишешь. Не тот эффект.

Подруга переварила услышанное и вылила в стакан остатки пива из банки:

— Ладно, постараюсь не спиться, дожидаючись…

Данута и Харальд, наконец, прибыли и привезли бесценный диск.

— Этого никто не должен видеть, — предупредила Боженку Майка, впуская подругу в квартиру. — Ни Доминик, ни в коем случае дети, ни Зютек, ни, боже, упаси, Анюта — тут же растреплет, в общем, у нас никто. Особенно из тех, кто знает эту вертушку-искусительницу. Поэтому я и позвала тебя до обеда, пока все заняты. Швеция и прочий мир могут ею любоваться до посинения хоть круглые сутки.

— Значит, только мы вдвоём? — уточнила проникшаяся своей исключительностью Боженка.

— Сейчас поймёшь. Харальд целый документальный фильм сделал… Садись и смотри!

Боженка уселась и впилась глазами в экран.

Основная экспозиция занимала как минимум три витрины общей длиной свыше двадцати метров и содержала сцены, скорее, нетипичные. И весьма подвижные.

Харальд начал снаружи, с улицы, и первые кадры представляли толпу, снятую сзади. Камера протиснулась через скопление людей и показала огромные витрины во всей красе.

С одной стороны, если смотреть с улицы, то справа, на крохотном клочке утоптанной травы сражались друг с другом двое раннесредневековых викингов. В рогатых шлемах, с бородатыми грозными лицами, пышущими дикой яростью и бездонной тупостью, они зверски махали топорами, держа в левой руке по щиту. Мощные торсы уже были обагрены кровью, хотя та ещё не брызгала во все стороны.

И по вполне понятным причинам. Поскольку чуть дальше влево, сразу за травкой, демонстрировалась изысканная женская и мужская одежда, ловко перемешанная между собой. Ещё дальше происходило чёткое разделение гардероба по половому признаку, с явным преобладанием женского, вплоть до самого подиума, на котором появлялись манекенщицы. Живые. Живые? Точно ли живые?

Уж, во всяком случае, очень красивые. И одетые весьма скупо — мода, как-никак, летняя, — но так, что слюнки текли. Выходили модели откуда-то из глубины, делали несколько шагов, поворачивались, соблазнительно улыбались и, не торопясь, пропадали за кулисами. Всё это продолжалось достаточно долго, чтобы у викингов в руках топоры начинали застывать, бородатые челюсти отваливались, а на тупых рожах появлялись, скорее, не боевые эмоции. Но манекенщицы исчезали, скандинавские троглодиты стряхивали с себя чары и принимались махать топорами с удвоенной силой.

В определённый момент шествие на подиуме возобновлялось, и, ничего не поделаешь, викинги теряли интерес к поединку — топоры хаотично рубили воздух, а то и вовсе опускались. Конечно, красотки могли, в конце концов, и надоесть, хотя представляли полный спектр женских типов — от субтильной нимфы до великолепной валькирии, способной расправиться с обоими викингами голыми руками. Зато одежда на моделях менялась, чего уж никак не могли игнорировать. Не викинги, понятно, а зрительницы.

И это было ещё не всё. Фишка появлялась приблизительно после каждого десятого дефиле летней коллекции. Небольшого перерыва было достаточно, чтобы к сражавшимся возвращалась вся их кровожадность, и зрители уже начинали беспокоиться, как вдруг таинственно, за полупрозрачной завесой, проявлялось нечто. Крайне интригующее, поскольку с модной одеждой не имело ничего общего.

Из глубины возникала женская фигура обычного телосложения, настолько скупо одетая, что, пожалуй, сам Гарпагон счёл бы такую экономию излишней. Стояла она задом, и этот самый зад пускался в польку-галоп. Невероятное вращение — влево, вправо, одна часть, другая, всё вместе — продолжалось совсем недолго, но вполне достаточно, чтобы всех зрителей, включая викингов, ввести в состояние прямо противоположное, то бишь полнейшей прострации. Народ балдел и цепенел, поскольку никогда, нигде и ничего подобного не видывал и не верил собственным глазам, ведь особа была самая настоящая, не автомат какой, не анимация или компьютерная графика. Реальная человеческая фигура, созданная самой природой. Ну, что натуральная, понятно, но вот насколько реальная?

Более здравомыслящие зрители понимали, что видят высококлассную голографию, но ведь голография должна на чём-то основываться. Должен же быть прототип, раз это можно показать.

Спустя некоторое время после исчезновения таинственного явления представление начиналось по новой, только образцы летней одежды на моделях периодически менялись. Цветовая гамма, казалось, бьёт по глазам…

Харальд развернул камеру и с перспективы продемонстрировал производимый зрелищем эффект. Перед торговым центром стояла чёртова прорва народу, перекрывшая уличное движение, на что водители мужского пола не жаловались, особенно те, что сидели повыше, к примеру, в автобусах или грузовиках. Блюстители правопорядка с удовольствием погрязли в толпе. Особенность феномена состояла в том, что люди штурмом брали магазин, причём не только женщины, но и мужчины, которые обычно редко соблазнялись купальными трусами.

По реакции зрителей было видно, что от вертизадой фигуры дух захватывает у всех. Викинги возвращались к своей баталии без малейшего энтузиазма. А фигура лишь на момент оборачивалась и демонстрировала кусочек личика. С ухом.

Боженка, затаив дыхание, просмотрела фильм дважды и попросила показать ещё раз. После чего признала, что да уж, никакими словами такое не передашь, надо видеть. Затем принялась упрашивать, нельзя ли показать шедевр Янушу, её мужу. Он не из болтливых, не проговорится. И под конец спросила:

— Это они каждый день так ломятся?

— Вот поэтому-то мы и ждали, а Харальд снимал четыре будних дня и один выходной. Всё время и всё больше. Папа Харальда сказал, что это будет похлеще «Порно 69», что видел в молодости в Копенгагене, а тесть Дануты подтвердил. Теперь начинает ломиться вся Европа, Германия, Англия, даже Франция с Италией, не говоря уж о других континентах. Американцы, японцы. Фотографируют все, кому не лень. В толпе — все цвета радуги, не заметила?

— Сзади не видно, какие у них лица, — оправдывалась Боженка. — А как продажи?

— Как никогда в жизни, хотя для показа летней коллекции поздновато. Наше шоу, похоже, вводит публику в транс, метут всё, что под руку попадётся. Бергсон от нас просто без ума.

И ничего удивительного, что господин Бергсон совсем ошалел от восторга. Сохранить семью ему удалось только потому, что никак не мог определиться, кого он обожает больше — Майку? Дануту? — и ради которой из них следует бросить жену. А потому обе имели все основания чувствовать себя весьма и весьма удовлетворёнными. В финансовом плане.

Боженка всё отлично поняла:

— Ну, теперь мне всё ясно. Кто этой вертлявой пиявки не знает, по уху и клочку морды ни за что не опознает… Разве что по соломенному коку…

— Кок не в фокусе. Харальд выделил главное, потому-то он и гений…

— И ведь не повёлся! Слушай, а он не того, случайно… не другой ориентации?