Но все это — лишь одна сторона вопроса. Другая, столь же важная, заключается в том, что Сталин оказался верным последователем Ленина в реализации важнейших социально-политических и стратегических установок последнего. Именно ленинизм был и остался краеугольным камнем сталинизма как такового. Сам сталинизм не только вырос из ленинизма, но и стал его практической реализаций в новых исторических условиях. Кое-кто может поставить мне в упрек столь категорическое утверждение, защищая чистоту ленинизма от всякого рода извращений. Но любая политическая теория — это не свод религиозных догм и постулатов, а целостная, непрерывно развивающаяся и изменяющаяся под воздействием общественной практики, система взглядов. В этом смысле Сталин и унаследовал ленинские идеи, привел их в соответствие с реальностями времени и, конечно, наложил на них свою неизгладимую печать.
Не столько для того, чтобы придать больше убедительности своим собственным рассуждениям на этот счет, сколько для выяснения истины, я приведу интересное и весьма важное мнение одного из крупнейших западных советологов, английского историка Э. Карра, автора 14-томной «Истории Советской России». В одном из своих интервью он следующим образом сформулировал свои взгляды по вопросу, рассматриваемому нами:
«Историк задает вопрос «почему?», в том числе и почему из нескольких возможных в каждый данный момент событий происходит именно одно, определенное. Если бы прошлое было другим, другим было бы и настоящее. У меня нет большой веры в «недействительную историю». Мне вспоминается поговорка: «Если бы у бабушки была борода, то это была бы уже не бабушка, а дедушка». Переделать прошлое так, чтобы оно удовлетворяло чьим-либо пристрастиям или взглядам, — очень приятное занятие. Но я не уверен, что оно принесет кому-либо пользу.
Если бы, однако, вы попросили меня попробовать построить различные предположения, то я бы сказал следующее. Ленин, живи он в двадцатые и тридцатые годы и сохрани полностью свои способности, столкнулся бы с теми же проблемами. Он прекрасно знал, что широкая механизация сельского хозяйства является первым условием экономического прогресса. Не думаю, чтобы он был удовлетворен индустриализацией черепашьим шагом Бухарина. Не думаю, чтобы он сделал слишком много уступок рынку (вспомните, как он настаивал на установлении монополии внешней торговли). Он знал, что мало чего можно достигнуть без эффективного управления и контроля за трудовыми процессами»[9].
Приведенное мнение крупнейшего английского историка — это мнение не какого-то дилетанта или публициста, умеющего одинаково легко (и поверхностно!) писать на любую тему. Это — точка зрения одного из самых глубоких знатоков сталинской эпохи. Причем следует особо отметить, что к Сталину он не только не испытывал каких-либо симпатий, но, наоборот, многократно выражал свою неприкрытую антипатию. Вот почему его вывод представляется мне заслуживающим доверия.
Но вернемся к непосредственной теме нашего повествования.
Генеральная линия, как ее понимал и реализовывал Сталин, вполне укладывалась в рамки ленинизма. Более того, она органически вытекала из учения Ленина, разумеется, с поправками и коррективами в соответствии с духом времени. В целом, на мой взгляд, фундаментальные, основополагающие установки ленинизма были таковыми и в сталинизме. Здесь я хочу особо подчеркнуть, что под сталинизмом в данном случае я имею в виду не то, что в это понятие вкладывалось и вкладывается до сих пор многими критиками Сталина — а именно систему власти и репрессий, являвшихся следствием осуществления этой власти. Сталинизм в моем понимании понятие гораздо более масштабное и емкое, и было бы недопустимым упрощением сводить его лишь к указанным выше чертам.
С чисто теоретической точки зрения вклад Сталина в марксистскую теорию в ее ленинской интерпретации был относительно скромным, поскольку в своих важнейших положениях сталинизм в качестве фундамента опирался на ленинские идеи. Все это, однако, не означает, что довольно скромная роль Сталина как теоретика марксизма-ленинизма дает основание не замечать того важного и поистине новаторского, что он внес в эту теорию. В дальнейшем я буду иметь возможность подробно и предметно остановиться на данном вопросе. Здесь хотелось бы подчеркнуть, что даже то, на поверхностный взгляд, немногое, что внес Сталин в собственно теорию марксизма-ленинизма, имело колоссальное значение. Ибо благодаря именно этим теоретическим новациям, марксизм-ленинизм как теория и платформа практических действий стал одним из фундаментальных идейно-политических инструментов осуществления принципиально новой политики и практики государственного строительства. Несколько упрощая постановку вопроса, я бы сказал так: во многом благодаря деятельности Сталина ленинизм обрел свои знакомые старшему поколению граждан нашей страны черты и вошел в историю в качестве теории успешного строительства социалистического общества. Обобщая, допустимо сделать вывод: практика Сталина явилась его важнейшим вкладом в теорию. Можно придерживаться различных толкований относительно ценности и характера самой этой практики, но нельзя, не порывая с исторической правдой, отрицать правомерность такого вывода.
В известной мере Сталин сохранил старые традиции большевизма. Но эта преемственность с классическим большевизмом ленинской пробы носила скорее внешний, нежели внутренний характер. В среде большевиков наблюдалось сильное преклонение перед большевистскими революционными традициями прошлого и Сталин не мог их просто отринуть как исчерпавший себя исторический балласт. Но он пошел по иному пути: провозглашая верность старым революционным традициям, он наполнил их новым содержанием. Отсюда можно с достаточной долей достоверности сделать вывод, что Сталин придал ленинским идеям новое измерение, умело приспособив их к изменившимся историческим реалиям и потребностям своей политической деятельности. Созрев и сформировавшись на идейной базе ленинизма, сталинская политическая философия обрела, таким образом, свое собственное содержание и свой собственный, в чем-то уникально неповторимый облик.
Вообще тема соотношения ленинизма и сталинизма настолько обширна и многопланова, что заслуживает самостоятельного рассмотрения. Я же ограничился лишь наиболее общими оценками, раскрывающими как преемственность сталинизма с ленинизмом, так и существенные отличия между ними. Полагаю, что данную проблему можно раскрыть не на уровне теоретических рассуждений, а на основе рассмотрения конкретных этапов политической биографии Сталина. Именно здесь наиболее рельефно и явственно проявляются как общие черты ленинизма и сталинизма, так и их отличия.
Как бы заглядывая вперед, с самого начала хочется особо акцентировать внимание на одной чрезвычайно важной особенности всей политической философии Сталина. Она была пронизана духом твердости и решительности, что проглядывает буквально в каждом сколь-нибудь важном шаге всей его деятельности. Возможно, именно эта черта его философии политической борьбы и особенно его практической деятельности наложила столь суровую, а порой и зловещую печать на многие страницы его политической биографии. Порой складывается впечатление, что этому человеку вообще не были свойственны такие обычные для каждого человека черты характера и поведения, как сомнения, неуверенность, колебания и т. п. чувства. Ведь очевидно, что личности любого исторического масштаба отнюдь не лишены обычных человеческих слабостей. Вне зависимости от того, что о них писали или пишут современники и потомки. Сталин не являет собой какого-то исключения из этого ряда. Несмотря на свою фамилию, всегда ассоциируемую с твердостью и прочностью. Ему, как и его политике, конечно, были присущи и элементы колебаний, сомнений и отнюдь не столь уж редко попятных движений. Однако эти проявления скорее подтверждают, нежели опровергают, тезис о твердости и решительности всей его политической философии. Разумеется, если рассматривать ее во всей целостности как органическое единство противоположностей. При этом нельзя забывать, что Сталин прекрасно понимал природу, я бы сказал, душу политики. В свое время канцлер Германии О. Бисмарк говорил: «Политика — это не наука, как воображают многие господа профессора, а искусство»[10]. Для Сталина политика была и наукой, и искусством, причем грань между двумя этими понятиями часто казалась невидимой, но всегда ощутимой. При этом для него политика была не просто искусство, а искусство возможного. Тема Сталина как политика не стоит особняком от его политической биографии, но она, безусловно, ждет еще своего серьезного исследования.